Люди-боги - Эдмонд Мур Гамильтон
Он не удивился, когда Ворн ответил Дандональду:
— Меня это не касается.
У Харлоу вырвалась мысль:
— Но Конвертер! Вы никогда не сможете вернуться…
Ворн мгновение рассматривал его с некоторым любопытством.
— Вы совсем новички. Вы оба. Побродите по звездам тысячу лет, а потом скажите мне, что эти вещи имеют значение. А теперь идите — оставьте меня заниматься моими делами.
Дандональд устало сказал Харлоу:
— Я же говорил тебе, что им все равно.
— Но они должны…, - сказал Харлоу. — Послушай, — мысленно крикнул он Ворну, который уже удалялся над тусклым светом цефеиды. — Послушай, ты думаешь об этом, обо всей огромной вселенной, как о своей стране. Что ж, это больше не будет твоей страной, если эти люди получат контроль над Конвертором. Ты упрекаешь нас в том, что мы беспокоим тебя. Нас всего двое. Со временем миллионы пройдут через Конвертор. Ворны больше не будут одинокими и уникальными. Где тогда будет твое одиночество и твой покой?
Ворн колебался.
— Миллионы? — повторил он.
— Ты лучше меня должен знать, сколько обитаемых миров в этой галактике. И ты должен помнить, как люди боятся смерти и всячески пытаются обмануть ее. Обещание физического бессмертия привлечет целые народы к Конвертору. Ты же понимаешь, что это так и будет.
— Да, — сказал Ворн. — Я помню. Я знаю.
— Значит, ты поможешь нам? Ты приведешь нас к другим представителям твоего рода?
Ворн застыл, как показалось Харлоу, на целую тревожную вечность, бледные огни обвивались вокруг него, его разум был закрыт так, что ни Харлоу, ни Дандональд не могли его прочесть.
Затем Ворн сказал:
— Идём.
Он взвился и помчался прочь от скопления, Харлоу последовал за Дандональдом, а звездный поток Млечного Пути пронесся мимо, как дым, и исчез, и осталась чернота, как ночь перед сотворением мира, и пустота, которую разум не в силах познать.
Постепенно, по мере того как его новые, неиспытанные чувства приспосабливались, Харлоу начал различать маленькие яркие точки, плавающие в черном ничто, и он понял, что это галактики. Такие маленькие, думал он, такие далекие друг от друга, эти блуждающие компании звезд, собравшиеся вместе, словно пилигримы, отправляющиеся в свое грандиозное путешествие. То тут, то там, казалось, несколько галактик объединились в скопление, путешествуя все вместе от темного начала к еще более темному концу, но даже они выглядели потерянными и одинокими, их сонмы ярких спутников были одиночными искорками в этой невероятной необъятности, подобны блесткам, тонким слоем разбросанным по черной мантии.
Мысленный голос Ворна донесся до него, дрожащий от жажды и возбуждения.
— За все это время мы так и не достигли конца…
Руки обезьяны, подумал Харлоу, и глаза человека. Им всегда было и будет мало, и это хорошо. Он смотрел на далекие галактики с той же жаждой и возбуждением, которые испытывал Ворн. Для чего нужен человек, для чего нужен разум, если не для того, чтобы учиться? Видеть, знать, исследовать, бороздить просторы мироздания до самых крайних пределов, постоянно учась, пока вы и Вселенная не соберетесь вместе и не найдете окончательный ответ на величайшую тайну из всех.
Неудивительно, что Ворн не был заинтересован в возвращении. С некоторым потрясением Харлоу осознал, что и сам стремительно теряет голову.
Дандональд рассмеялся тихим смехом разума, пронизанным грустью.
— Крепко держись за свою цель, Харлоу. Иначе мы тоже станем Ворнами.
* * *
Темп ускорился. Или, возможно, это была только иллюзия. Они мчались с немыслимой скоростью, пересекая время, их бестелесные существа не замечали пространства и ограничений материи. Они устремились к яркому пятнышку, и оно разрослось, раскинув туманные спиральные руки, и туман распался на звезды, и там была галактика, вся ярко сверкающая и вращающаяся, как огромное колесо. Они пронеслись сквозь миллиарды её солнц, как ветерок сквозь песчинки, и Ворн звал, и другие отвечали. Между ними завязался быстрый разговор, и Харлоу знал, что некоторые из разумов разорвали контакт и снова удалились в свое уединение, но другие этого не сделали, и теперь их маленькая компания стала больше.
Они вырвались на свободу из спиральной туманности. Ворны разбежались в стороны и исчезли, чтобы ускорить охоту и расширить ее границы. Харлоу, Дандональд и их проводник помчались дальше.
Времени не было. Не было расстояния. Подобно пьяному ангелу, Харлоу крутился и вертелся среди островных вселенных, у него кружилась голова от бесчисленного количества звезд, он был ошеломлен темной необъятностью между ними, возвышенный, униженный, напуганный и все же впервые, совсем не боящийся. Несколько раз он сбивался с пути, забывая обо всем, и Дандональд звал его обратно. А потом был последний длинный взлет, и галактика, и мерцающая тьма, которая была почему-то знакома, и Харлоу оказался в бухте на берегу огромной черной туманности, и там была зеленая звезда, горящая как зловещая лампа…
Родная звезда Ворнов. И Ворны, собравшиеся со всей вселенной.
Они танцевали на фоне черных облачных утесов, как светлячки летней ночью, и их было очень много. Они объединились в яркое облако и устремились к планете зеленой звезды подобно комете, увлекая за собой Харлоу, и в последний момент он вскрикнул от внезапного ужаса и сожаления:
— Нет… нет…
Но в ночи появился огненный столб, и они устремились к нему, наполняя воздух своим жутким сиянием. Пролетая мимо, они задевали запрокинутые лица людей Таггарта, и Харлоу видел, как эти лица белели и на них отражалась паника.
Затем все они исчезли, превратившись в размытое пятно, когда Харлоу взмыл высоко-высоко в воздух и бросился в колышущуюся величественную колонну света. Мотылек в пламя. И крылья его обтрепались и смялись, и сияние померкло, и легкость, и свобода, когда он упал внутрь этого столпа силы. Ибо, когда он падал, тонкая структура его энергий трансформировалась, перестраивая его электроны и атомы обратно в плоть. Он, спотыкаясь, вышел из луча и снова стал человеком, он снова был Марком Харлоу, тяжело ступающим по цементу и не знающим зачем он здесь.
Он был не один. Дандональд был рядом с ним — старый Дандональд во плоти, — а вокруг них были другие. Высокие люди, чьи худые, бледные тела, казалось, даже сейчас обладали определенным свечением, почти прозрачностью, как будто долгие века в другой форме произвели какие-то постоянные, едва уловимые изменения. Глаза у них тоже были странные — такие же далекие и блестящие, как звезды, за которыми они последовали в бесконечную пустоту. Там был один, более высокий, суровый, более властный, чем остальные, и он казался лидером, каким, возможно, и был.
— Тяжелые, медлительные, смертные, — пробормотал Дандональд рядом с ним. — Зачем мы вернулись?
Смутные воспоминания, изо всех сил пытавшиеся вернуться, предупредили Харлоу об опасности. Он съежился, ожидая, что пули вопьются в его ставшее уязвимым твердое тело. Но выстрелов не последовало, и вся площадь огласилась
