Внучка жрицы Матери Воды - Лариса Кольцова
«Говори, говори ещё», — ядовито шипели мои мысли, Мне было необходимо напитаться необратимым уже отвращением к нему, и забыть о нём навсегда! Стоя за дверью, украшенной витражом, я не могла видеть их лиц, а то, что я подслушивала, злило ещё больше. А всё же, я не хотела расставаться с иллюзией по поводу его внезапной заинтересованности во мне, когда он бросал мне цветы с моста, когда хотел научить плаванью, когда выскочил на дорожку возле Сада Свиданий…
Неужели лишь от возникшей скуки, из-за нежелания изучать потолок над собственной постелью, когда Гелия слишком рискованно и надолго бросала его одного в «стылом одиночестве», он и игрался с глупыми девчонками? Мне хотелось стучать кулаками по витражу на двери, как я делала дома, оказывая сопротивление давлению бабушки на свою психику.
Радовало, что в отличие от него, я-то знала причину её замешательства, когда он влетел нежданным, да ненужным, хотя и мнил себя единственным для Гелии. Не был он единственным. Не был и любимым уже давно.
— Я устала! Уходи. Ты не вовремя. У меня работа не легче твоей.
— Не смеши! Какая работа? Какой-то реально кукольный театр! Как слепок из прошлого… Может быть, правда, что миры выпекают как пироги в кухне нашего общего Творца, то есть Надмирного Света по здешней вере? Откуда взялось такое подобие, какая-то карикатура на то, что было когда-то и у нас? Зрелищное искусство — для чего оно тут придумано? Для пустого развлечения или для формовки всех душ по заданному кем-то образцу?
Что такое он сказал? Я абсолютно ничего не поняла. Но чудаковатый наряд не может не отражать чудаковатости внутренней, вот что я решила. Впрочем, мне его внешнее оформление отчего-то невероятно понравилось. Только Гелия и все прочие и могли не оценить реально запредельный изыск всего его облика. Оценить могла только я!
— Ты у меня спрашиваешь, что ли? Может у вас там и насыщенная жизнь, а у нас-то что есть? Люди отвлекаются от серости и усталости, от мрачной реальности.
— Не отвлекаться надо, а менять эту реальность. Даже на личном уровне можно её отвергать, если уж не хватает усилий и ума для коллективного её преобразования.
— Пошёл грохотать своими поучениями, — огрызнулась Гелия, — учитель-преобразователь из других миров. Почему-то, зная тебя, ничуть не верю, что мир тот высший в сравнении с тутошним.
И опять я ничего не поняла из их перебранки. Видимо, разозлившись на неё окончательно, он вдруг сшиб с её головы красивый ободок с цветком, который я делала целый вечер для неё вчера из оставшихся лоскутков. Цветок вышел шедевром, а он сшиб его на пол, да ещё наступил высоким ботинком с замысловатыми пряжками не пряжками, с какими — то явно лишними штучками на них. Но и они казались необыкновенными, как и всё, что имело к нему отношение.
Я уже давно не только слушала их перебранку, но и смотрела на них через полуоткрытую дверь. Вдруг он поднял руку и резко разлохматил Гелии причёску. Испугавшись чего-то, я вышла за пределы гостевого холла и опять оказалась в прихожей. Я почему-то ощутила себя причастной к тому, что там происходило. Каждая очередная его фраза притягивала меня чем-то вроде поводка, который он укорачивал, и я не могла не подходить всё ближе и ближе к нему. Присутствие Гелии уже ничего не значило. Он пришёл не к ней, а ко мне! Поэтому он сердится на ту, кто ему мешает, на Гелию!
— Опять разрядилась, как дерево новогоднее! — Нелепое для меня тогда, как и все его предыдущие речи, выражение не отменяло его магического и непостижимого смысла. — Для кого? Я же не предупреждал о своём визите. Куда намеревалась отбыть? Не ври мне! — он схватил её за плечи и тряханул. Я не поверила своим глазам! Как возможен подобный переход от столь позитивно-весёлого, если по виду, человека до такого ненавидящего? Гелия отстранилась, но была спокойна, привыкнув, похоже, к таким перепадам.
— Ты не ушла? — поразилась Гелия. — Чего ты испугалась, Нэя? Даже побелела вся. Ты думаешь, что он меня прибьёт? Нет! Только не тут. А вот если бы тебя и Ифисы тут не было, то он бы точно шибанул меня так, что я отсюда улетела бы в холл. У него это в порядке вещей, чтобы ты знала! Может, оно и преждевременно, а всё же полюбуйся, на что они способны, наши ценители и обожатели! — Гелия нагнулась за цветком. Но он опять наступил на него ботинком. Ободок хрустнул, участь цветка под подошвой уже мало что значила.
— Не смей говорить в моём присутствии о своих обожателях!
— Что ты делаешь?! — вскрикнула я возмущённо, и он носком ботинка пихнул сломанное украшение в мою сторону.
— Если вещь твоя, то прости, я не знал. Я подарю тебе взамен нечто более ценное, — он поднял ободок с цветком из пёстрых лоскутков и кристаллов. Согнул его пополам с треском и сунул в карман своей куртки. — Я не скряга, я тебе заплачу за твою работу, — и, явно смутившись от моей гневной отповеди, достал деньги. Но их было настолько несуразно много, что я и не подумала брать. Зато Гелия ловко выхватила деньги из его рук.
— То не допросишься, а то расщедрился! — и спрятала деньги за своей спиной, зажав в кулачке, словно он намеревался отнять у неё то, что не ей давал.
— Не наглей, — сказал он ей, — оставь мне хоть чуть-чуть. Я и так по твоей жадности хожу зачастую без денег, а в столице это может быть и опасно. Я же не олигарх, а в некотором смысле простой труженик.
«Олигарх»? Что это был за жаргон? Или некий наукообразный термин?
— Нарисуешь. Ты умеешь и не такое.
— Рисовать я не умею. А воспроизводить деньги я не имею нравственного права. К тому же это преступление с любой точки зрения.
Разговор, который они вели, уже не казался мне странным, поскольку от собственной и всё повышающейся взволнованности я окончательно утратила понимание их речей. Да и в самой Гелии было столько странностей и несуразностей, что я к ним успела привыкнуть. Короче, они друг друга стоили, а вот Нэиль явно был третьим лишним. Уравновешенный и эталон нормы до сближения с Гелией, он давно уже помутился умом, заразившись ненормальностью от своей возлюбленной, явившейся откуда-то из глубин гор, где, как известно всем, обитали беженцы из страны, расположенной на островах океанического Архипелага. А давно было известно, что каждый второй оттуда — либо
