Клетка для лжецов - Сия Кейс
Впрочем, пилот не исключал и того, что барахольщицу из женщины неспособна вытравить ни одна наука…
С этими мыслями он вернулся к тому рассуждению, которое не давало ему покоя с первого взгляда на биоандроида — как у кого-то на свете могла подняться рука сотворить такое… с ней!?
Несмотря на все шутки, отпущенные Вэйлом в адрес Ная, пилот не мог не заметить, что даже этого книжного червя Элла смогла вывести из равновесия. Додик смотрел на нее с не меньшим придыханием, а может, даже и с большим. Потому что ему Элла никого не напоминала — она просто была красивой девушкой, поразительной в своей недоступности из-за того, что какой-то фанатик (наверняка, даже похуже Ная) сотворил с ней вопиющую жестокость — выскреб до основания все чувства, все воспоминания, все, что делало ее человеком, а не машиной в оболочке из плоти.
А вот у Вэйла все было гораздо сложнее. Он смотрел на Эллу, видел ее короткие, по подбородок, черные волосы, но вспоминал другие — длинные и мягкие, цвета желтых осенних листьев; смотрел на стройные длинные ноги, скрытые под бесформенными штанами, но видел еще одни — такие же безупречные, только чуть загорелые, с едва заметным шрамом на лодыжке.
Даже пальцы Эллы, что сейчас машинально, отдавая дань старой привычке, отстукивали на подлокотнике какой-то ритм, принадлежали словно не ей.
А девушке, что навсегда осталась его маяком — голосом, что встречал его и провожал, образом, что сопровождал его в путешествиях, сном, что преследовал его, как наваждение; и мечтой, которой уже не суждено было сбыться.
Вэйл слишком хорошо знал ее, чтобы думать, будто сейчас ей было бы досадно из-за его мыслей об Элле. Она всегда желала ему счастья и никогда не позволила бы себе такой глупости, как ревность.
Поэтому Вэйл разрешил себе смотреть на биоандроида и видеть в нем Эллу, а не кого-то еще. Все равно все его мысли всегда возвращались в одну точку — никто не имел права так поступать с ней. Что бы она не сделала, какое бы преступление не совершила — это слишком жестоко.
Най тем временем завершил расставлять свои саквояжи и вернулся к пиджаку, что бесформенной тряпкой свисал с двери в соседний отсек. Вэйл посмотрел на часы, своевременно купленные у какого-то перекупщика возле дома Ная — до вылета, назначенного на четыре часа, оставалось всего ничего.
— Слушай, гений, — Обратился он к ученому, что старательно стряхивал со своего сюртука невидимые пылинки, — А ты, часом, не хочешь сказать, куда нам лететь?
* * *
Медные застежки старого кожаного чемодана щелкнули, и Най, сидящий на корточках перед своим изобретением, аккуратно разложил его прямо на полу капитанской рубки.
— И почему нельзя было сделать это заранее? — Пробормотал Вэйл, что наблюдал за этим действом со своего мягкого кресла, созданного словно специально под его задницу.
— Потому что местоположение Клетки постоянно меняется, — Не отрываясь от запуска своей таинственной машины, отозвался Най.
Честно говоря, было в его движениях что-то от молитвы — то, как он едва перебирал пальцами какие-то стеклянные колбочки, как прокручивал шестеренки и нажимал на клавиши и кнопки, на мгновение задерживая над ними руку. Сам Вэйл точно так же обращался с панелью “Атлантики” — так, словно она была не механизмом, а любимой женщиной.
Разобраться во всей этой заумной научной дуристике Вэйл даже не пытался — механизм выглядел раза в два сложнее двигателя того корабля, на котором они сейчас находились. Возможно, покумекав пару часов, он с горем пополам смог бы запустить эту штуку, окажись подписи над всеми этими пружинами и тумблерами на знакомом ему языке, а не на той тарабарщине, которую его глаза отродясь не видели.
“Frequentia undam” — значилось над одним из щелкающих тумблеров, очевидно, задающих какой-то параметр. Най провернул его на три единицы из десяти доступных и перешел к следующему — “profundus perceptionis”. “Тоже на три, — заметил Вэйл, — Видимо, начинает по минимуму”.
Элла все это время так же неотрывно следила за работой ученого — даже встала со своего места и подошла поближе. Неужели из всех возможных эмоций ей решили оставить только капельку любопытства?
— “Profundum”, —Вдруг сказала она. Най поднял на нее полный непонимания взгляд, — А не “profundus”. Здесь ошибка.
— Вот как? — Нахмурился ученый, — Видимо, я что-то напутал, — Он поспешно оторвал неровный клочок бумаги с подписью и смял его пальцами, — Numquam nimis sero est errata figere.
— Nunc actum est, — Отозвалась она, и бурное воображение Вэйла углядело на ее лице некоторое подобие улыбки.
— Эй, вы двое, — Недовольно окликнул пилот, — Нельзя ли общаться на нормальном языке?
Най усмехнулся:
— Чем тебе не угодила латынь?
— Тем, что я ее не понимаю! — Всплеснул руками Вэйл, — Да и не слышал ни разу. Это что, очередной язык Древних?
Най с легким щелчком выдвинул из своего аппарата какую-то антенну, после чего тот начал издавать странный писк. Протянутая сквозь валик тонкая полупрозрачная бумага, свернутая в рулон, начала медленно разворачиваться и, похожая на бинт, стала стелиться по полу.
— Скажем так, — Сидящий на корточках Най посмотрел на Вэйла снизу вверх, — Этот язык считался древним даже у древних. Я не подозревал, что Элла знает его.
— Ты же сам говорил, что она знает тридцать шесть языков, — Вспомнил пилот, — Но не сказал, каких.
— По идее, она должна знать все основные языки альянсов. И несколько независимых…
— Эй, Лапуля — Вэйл поднял глаза на девушку, — Ну-ка, удиви нас!
Не успел он дождаться ответа, как возглас Ная сбил Эллу с толку:
— Есть сигнал!
Вцепившись в бинтоподобное полотнище, Най стал разглядывать волнообразный рисунок, что оставил на нем аппарат, сменивший писк на еще более противный для уха треск. Разгадать эту шифровку во всей галактике не смог бы никто, кроме ее создателя — да и тот был немало озадачен кривой линией, что тянулась по тонкой бумаге.
— Элла, — Най сосредоточенно поправил очки, — Мне нужно, чтобы ты считала.
Девушка с готовностью кивнула и подняла с пола блокнот, который прежде покоился в чемодане вместе с аппаратом. Карандаш же и вовсе оказался у нее в руке
