Алексей Корепанов - Зона бабочки
Это было интересно и непонятно, и даже несколько пугало (хотя слово «испуг», наверное, не очень подходило к тому сложному чувству, точнее, смеси чувств, которые испытывал Гридин), но никаким боком не стыковалось с заданием. Можно было и поразмышлять об этом, строя разные предположения, — но потом. Когда он, Гридин, вернется отсюда. И не просто вернется — а сделав то, что ему поручили сделать.
Сфинкс-инопланетянин — это, конечно, удивительно, это вызывает множество вопросов. В частности, о влиянии собственного подсознания и архетипов на восприятие окружающего. Но вопросы — в другой раз. Дома, на диване. В компании Скорпиона и шамана Николая. Под коньячок.
Напоследок Герман все-таки прикоснулся к тонкому пальцу сфинкса. Камень был прохладным и гладким. И вполне возможно, возле гаража возвышалось на самом деле не изваяние инопланетного существа, а, например, бюст Ленина, установленный каким-нибудь ветераном советской эпохи. Забрал с помойки у вон той школы, что виднеется за деревьями, в период ниспровержения прошлых кумиров, выждал, когда все перебесятся — и поставил под своими окнами. Дабы радовал взор тот, который «всегда с тобой» и «живее всех живых».
Гридин окинул прощальным взглядом скульптуру и повернулся, чтобы идти дальше.
И услышал донесшийся из-за спины, от гаража, басовитый хрипловатый голос. Голос был не очень громкий, совершенно спокойный, но Герман, делая разворот на сто восемьдесят градусов, все-таки вновь вытащил «глок».
«Не дотронешься — не поверишь?» — именно такой вопрос только что прозвучал, и адресован этот вопрос был явно ему, Гридину.
Держа пистолет на изготовку, Герман воззрился на человекообразное существо, застывшее с опущенными руками в семи-восьми метрах от него, возле гаража. Существо было чуть повыше Гридина, его массивное туловище опиралось на крепкие кривоватые ноги штангиста, а крупная лысая голова сидела на такой короткой шее, словно своим весом вдавила ее в широкую грудную клетку. Казалось, эту непомерно выпуклую грудь что-то распирает, и она вот-вот разлетится на куски, как перегревшийся паровой котел. Никакой одежды на существе не было, но и голым его назвать язык не поворачивался — никто ведь не назовет голым медведя. Да, существо смахивало на медведя, и все-таки Герман отнес его именно к человекообразным. Потому что оно было двуногим, прямоходящим и без перьев. Плоские ли у него ногти, каковыми они должны быть по уточнению Платона, Гридин видеть не мог — его визави стоял, сжав кулаки. К его громоздкой фигуре вполне подходило определение «топорная работа»: он казался вырубленным из бревна или из камня. Все в нем было грубым, угловатым, необработанным, неотшлифованным. В общем, не завершенное изделие, а заготовка. Этакий Собакевич.
«Нет, братец, ты не из бревна и не из камня, — подумал Гридин, всматриваясь в знаки, только что проступившие на лбу человекообразного. — Ты из красной глины. Глиняный кувшинчик…»
Он в этом почти не сомневался.
Топорное лицо создания было такого же кирпичного цвета, как и вся фигура, и не выражало никаких эмоций. Крупные вывернутые губы, приплюснутый боксерский нос-нашлепка, широко расставленные тусклые глаза под квадратным плоским лбом. И еще у существа были небольшие оттопыренные уши-пельмени. А вот бровей не было, как и ресниц.
Теперь на лбу у двуногого прямоходящего явственно читалось: «emeth».
Перед Гридиным, несомненно, стоял голем. Голем вульгарис, так сказать. То есть обыкновенный. Вылепленное из красной глины создание, в которое вдохнули жизнь: произнесли над ним имя Бога и написали на лбу пять букв. «Emeth» — «правда». Верный слуга, назаменимый домработник — сильный, исполнительный, беспрекословный. Собственно, прекословить големы и не могли, потому что были немыми.
Правда, этот, у гаража, оказался нетипичным. А значит, все-таки не из породы «вульгарис». Ведь это же его голос только что прозвучал?
Герман пребывал в некоторой задумчивости, хотя глаз с глиняного не спускал. Что делать? Не завязывать разговор и идти своим путем? Так советуют поступать при встрече с цыганками, дабы не охмурили. Пальнуть в лоб, чтобы сразу отцепился? А то вдруг начнет клянчить на опохмелку? Или же не тратить боеприпасы, а вырубить глиняного классическим способом, как и рекомендуют поступать с големами? А именно: подойти к нему и выскрести со лба первую букву, благо этот экземпляр еще не подрос (а големы имеют обыкновение постоянно расти и становиться все сильнее). Когда слово «emeth» — «правда» будет сокращено до «meth» — «мертв», голем потеряет свою жизненную силу и превратится в кучу глины.
Только позволит ли этот проделать с собой такое?
«Интересно, — подумал Гридин, — а если бы тут оказался не я, а, например, Леха Волков? Который обо всех этих подробностях насчет големов и не слыхивал, стопроцентно. Кто бы ему привиделся вместо этого глиняного? Терминатор? Бармалей?»
Несомненно, он имел дело с иллюзией. Или с чем-то в том же духе. Единственное, что удерживало Гридина от решительных действий, была способность голема разговаривать. Конечно, не стоило рассчитывать на получение каких-то ценных указаний от собственной иллюзии (или все-таки не совсем иллюзии?), но перекинуться парой-тройкой слов… Вдруг да и нарисуется что-нибудь полезное? Пулю в глиняный лоб — это всегда успеется.
Жаль, конечно, что ему попался именно голем, а не снорк, контролер или псевдогигант. Вернее, не то чтобы жаль… Просто было бы привычнее. В компьютерную игру «S.T.A.L.K.E.R.» ему играть доводилось. Сразу стало бы понятно, откуда тут ноги растут. А может, он на самом деле угодил в какую-нибудь компьютерную «стрелялку»?
Впрочем, эта мысль была совершенно неоригинальной.
Герман опустил пистолет и предупредил голема:
— Стой, где стоишь. Ты что-то хотел мне сказать, приятель?
Голем повел могучими плечами и прохрипел:
— Очень распространенная ошибка. Многие почему-то полагают, что если предмет можно потрогать, значит, он действительно существует.
— Хочешь сказать, что этого памятника брату по разуму здесь нет? — Гридин кивнул на сфинкса-инопланетянина.
Глиняный переступил с ноги на ногу, и Герман тут же шевельнул рукой с пистолетом. Однако создание из еврейского фольклора осталось стоять на месте.
— На этот вопрос ответить невозможно, — вновь раздался басовитый и теперь уже не хриплый голос.
Было в нем что-то механическое. Так, наверное, мог бы говорить оживший игровой автомат. Или холодильник.
— Ну и не надо, — сказал Гридин. — А кто это? Наш предок с Альфы Центавра?
— Это предок Белых Ворон.
— Тоже неплохо. «Белые вороны» — это в переносном смысле? Или действительно альбиносы? Уж больно крупные у них предки…
— Важно совсем другое, — пророкотал голем. — Создатели египетской «Книги мертвых» считали загробный мир таким же реальным, как тот, в котором они жили. Создатели же тибетской «Книги мертвых» полагали, что Загробье столь же иллюзорно, как и Предгробье.
Голем говорил размеренно, и каждое слово было подобно тяжелому камню — он создавал их и бросал в Гридина, намереваясь завалить с головой. Но ничего нового для себя Герман пока не слышал — хотя на душе у него почему-то стало тревожно.
— А истина в том, что здесь, в Загробье, равноценно и первое, и второе утверждение. Хотя, если ты не совсем слеп, то можешь обнаружить: неверно ни то, ни другое.
Последнюю фразу Гридин уже не усвоил. Все его сознание сосредоточилось на одном только слове, произнесенном странным собеседником.
— Загробье… — пробормотал он, во все глаза глядя в неживое лицо голема. — Это… вот здесь… здесь загробный мир? Я в загробном мире?!
Ему было и смешно, и жутковато. И сразу вспомнилась река с лодкой. Местный Стикс.
— Да, это Загробье, — мертвым голосом подтвердил голем.
— И кто же ты такой? Глиняный консультант? И когда это я успел умереть? Как-то не заметил…
— Не знаю, каким я тебе представляюсь, но это не имеет никакого значения.
Голем качнулся вперед, словно собираясь сделать шаг. Но не сделал.
— А собственную смерть заметить невозможно, — продолжал он. — Невозможно заметить сам момент перехода. Тебя умертвили, чтобы ты смог пуститься на поиски. Но поиски твои бесполезны. Даже если и найдешь — что ты будешь делать дальше? Отсюда в Предгробье возврата нет.
— А как же Лазарь? — спросил Гридин, поигрывая пистолетом. — Сказал Иисус: «Лазарь, иди вон!» — и тот встал и пошел вон. Да и сам Господь, помнится, воскрес. «Смертию смерть поправ». Не так ли?
Гридин не скрывал иронии. Тоскливое жутковатое ощущение исчезло, сменившись уверенностью: глиняное чудо-юдо просто компостирует ему мозги. Кем бы оно ни было на самом деле — иллюзией, оборотнем или кем-то еще, — но цель его разговоров стала Герману понятной. Не получилось превратить в лепешку с помощью джипа, так решили убедить в бесперспективности поисков.