Jamique - Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса
А за что? И главное — зачем?
Нет, конечно, любовь должна быть другой… Интересно, какой? Назовите примеры. Назовите мне хотя бы один пример того, что зацикленность друг на друге вызывала положительный эффект… Почему бы нет? Если два существа взаимно лишены чего-то, то, наверно, при их соединении получается одно полноценное существо. Но когда два полноценных существа, вместо того, чтобы вытаскивать из себя и строить свою полноценность, начинает заедать друг на друге — это совсем другое дело.
Она холодно оценила факт. Она вообще очень холодно смотрела сейчас, не со стороны, а как будто изнутри себя — на саму же себя. Которую несло и ломало. Которая додумалась до того, чтобы родить детей. Никогда и никакого материнского инстинкта. И вдруг поняла: я хочу, хочу, хочу — от него — именно от него, породить часть его, святая потребность…
Она вдруг села, будто сложившись, будто кости её потеряли жёсткость — нет, будто перестал крепиться скелет.
Мои великие таланты. И моё вечное ожидание, что кто-то придёт… Не ври себе. Это ты. Написала ту книгу. Про любовь. В своей голове.
Хорошо бы её вспомнить. И рассказать. Тем, кто её окружает.
Мы. Незаурядные люди.
Усмешка замёрзла на губах. Раскололось пространство. В её. Отдельно взятой голове. Пахнуло… откуда?
…воскресить. Студентку Пад, не такой уж давности себя. Пять лет назад? Три года? Шесть? Четверть века? Как же путаются времена. Время — бездна, как она умудрилась перейти?..
…давно. Недавно. Не апартаменты королевской величины — комната общежития Корусканского университета. Светлая отделка стен, большое окно. Функциональный комфорт… комната ей по размеру. Стол поставила торцом и впритык к окну и потому, работая, вечера проводила возле него, порой открытого настежь. Разгибаясь от датапада, от бумажек, которые она распечатывала по странной прихоти рук, требовавших плотной текстуры, она смотрела туда. В город, к которому не знала, как относиться, который её пугал, а где-то влюбил с первого взгляда, город, который был плацдармом и мечтой…
…Студентка корускантского университета, бывшая королева, культурологическое отделение исторического факультета. А политику ей преподавал Палпатин — перепиской, советами, практикой в Сенате. Фундаментальное образование не заменит ничто. Да-да. И оно не стоило ей ни кредитки. Хотя оплатить могла без труда: бывшая королева ежегодно получала неплохую сумму. Но она поступила — в числе десятка лучших. Которых освобождали от платы.
Гордилась ли она этим? Наверно. И даже сильно. А ещё она понимала, что ей нужна передышка. Брошенная в политику с одиннадцати лет, отыгравшая войну, приведшая к власти представителя родной планеты, который, в свою очередь, чуть раньше помог ей стать королевой — ей нужно было побыть — самой собой. А для этого понять, кто — она.
Комната на шестом этаже последнего уровня, записки, книги, лекции, книги вновь, нырки в прошлое, тексты и иллюстрации, материальные объекты культур, психология видов, запарка сессий, размышления ни о чём и сразу обо всём, вдох жизни полной грудью на пределе сил… Заметки, записки, наброски — прямо посреди текста лекций, вместо подготовки к экзаменам, во время них. Практика на планетах. Практика в Сенате. Понятное дело, с подачи Палпатина. Деловитус-деловитус, с датападом подмышкой, с браслетом передатчика на руке. Изучение видов, так сказать, в месте их набольшего разнообразия и скопления.
И вечера — то забитые серой мокрой пылью, то пронзительно-ясные, распахнутые во всю ширь. Бьющие струи грозы в окно, затяжные промозглые дожди, заоконная каша, и вдруг — прореха в небе, и непроспавшаяся улыбка солнца зажигает Корускант. Путешествия под дождём, в непромокаемом плаще, столь долгие, что выбивались и гудели ноги, а плащ-таки промокал, не смотря на все гарантии производителя. Блуждание по паутинам улиц, заглядываение в окна домов, попытка представить: а как живут там, за этим кругом тёплого света? А она стояла на улице, в мокрой тяжести дождя, плащ прилипал к одежде — она улыбалась. В этом было что-то пронзительное — как жизнь. Вкус одиночества, которое хочешь — удивительный вкус, и он с тех пор всегда был для неё запахом мокрых улиц.
Свобода. Ото всего и ото всех.
И прозрачная трезвость утра, сдобренная контрастным душем; дека, датапад, или на лекцию, или на практику в здание Сената. Деловая молодая леди, приветливая, вежливая, непроницаемая.
В конечном счёте. Она сделала свой выбор. И выбрала такую жизнь. Политика. День может начаться утренним взрывом и тремя кровавыми кучами одежды у искорёженного трапа. Одежды, которая секунду назад была людьми, двигалась и дышала. Продлиться пламенной, никому не нужной речью в зале Сената, а закончиться — вечерним фуршетом, полным мёртвых рож.
Вкус смерти на губах, пощёчина по лицу. И пустота в сердце.
Дело не в опасности. Совсем нет. Опасность… прозрачная улыбка мира, который хочет твоей смерти… холодок в самый жаркий день. Это почти привычно. Вопрос — в другом. В выборе, который сделала. Точней, в выборе, который сделали за неё много лет назад, а она, войдя во взрослость лет и здравый рассудок, его подтвердила. Политика. Пёстрые карты в руках, фальшивые улыбки, искренняя ненависть. Впрочем, до ненависти тоже поднимался не каждый. Политика как тасовка улыбок и лиц, слов, которые ничего не значат, дел, направленных на примитивную цель. Чтобы данному сенатору от данной планеты было сытно и удобно. И девяносто процентов сил — вкладывалось в это. Политика, как искусство разнообразных подножек… борьба по-сенатски. Даже жажды власти в них не было — почти. Просто как таковой — власти. Как они могли её хотеть? Власть — тоже особая потребность. Она требует шевелиться, делать, решать. Примитивное желание поиздеваться над своим маленьким коллективом подчинённых — не в счёт. Всё это игры пошлого толка. Но ей-то что в этом нужно, что? Она ведь могла выбрать иной род деятельности, в котором куда больше свободы. Плюнуть на политику, уехать к себе, всё равно проблема немедленного заработка на жизнь не стояла перед ней.
Остановил — цинизм. Циничная усмешка человека, который варился в большой политике с очень юных лет, и термин «свобода» смешит его до истерического спазма. Можно уехать чёрт знает куда, заняться датападомарательством, выражать образы и мысли. Никому не мешать. Быть наедине с землёй и небом. А галактика будет продолжать не только сверкать мириадами звёзд. Небо, воспетое поэтами, воспринимается прагматично. Вот это — путь на Коррелию, там скопление звёзд Центрального ядра, а Корускант… Один сектор, второй сектор, этот не поделил власть с этим, а вот та группа звёзд…
Никаких светлячков в небе, почти возле каждого светлячка кто-то выживает и живёт. И им всем становится тесно на огромной спирали звёзд. Даже свобода безразличного пространства стала тесной клеткой, в которой грызутся виды. Не то чтобы она желала всем мира и добра. Но иллюзия свободы вылетела из её головы в четырнадцать лет. Свобода — мираж. Или подчиняешься. Или подчиняешь. Она-то прекрасно знала, как можно поиметь существо, мнящее себя свободным.
Она выбрала власть.
…и… что же случилось?
Что произошло?
Как?..
Она…
Она летит в никуда с разрывом в двадцать пять лет. Ей не более чем тридцать. В мире за это время прошла целая жизнь. И не одна жизнь оборвалась. В мире за это время сгорел и был заново построен мир. Всё изменилось. Вместо резких всплесков и колебаний её окружали прозрачные чёрные стены. И о чём она? О любви? О своей, маленькой, конкретной… Всё-таки она касалась человека, который был способен изменить мир. Если бы его энергия не плескалась в нём порой сильно и неумело, и если бы он не изливал большую её часть в привязанности, которые ослабить не мог.
А ведь она тоже хотела изменить мир. Она точно помнит, что хотела. Они… в этом сошлись. И… когда же… всё изменилось? Когда она перестала этого желать? Когда… вдруг захотелось… изменить не мир — человека?
Зачем она вернулась, как, почему летит туда, куда летит? Взгляд мельком мазнул по зеркалу: надменное лицо, презрительные глаза и губы. И смерть за стёклами глаз.
Она опустила голову и рассмеялась. Всё просто. Очень просто. Очень.
Я всего лишь хочу жить. Я жить — буду.
Смерти нет
Найти-найти-найти…
Отыскать…
Через вечность. Через листву. Через свет.
Одну из тех, что недорастворилась.
Вернуть к жизни. Вернуть…
Перед глазами кружит сияющее колесо. Слепит. Спицы в небе. Прорези, похожие на лепестки, в куполе, высоко. Колесо света. Колесо Силы.
Почему она подумала именно так?
Возвращалось дыхание. Возвращался свет. Лицо рыцаря над головой.
— Вам… легче?
Она попыталась понять. Попыталась подняться.
