Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова
— Замолчи! — Нэя обхватила свою голову руками, почти физически стало больно ушам, как будто её контузило акустической волной. — Ты как был, так и остался моим единственным мужчиной! Я никогда не знала других! Неужели, ты сам того не чувствуешь?
Рудольф подошёл к ней, по-прежнему охваченный какой-то своей мыслью, — Хагор знал о том, что Гелия бродила по ту сторону и гор и океана? Мы так и не поняли, где скрыт механизм, управляющий столь быстрым движением тоннелей.
— Никто не знает. Тон-Ат говорил, что тоннели — наследие давно погибшей цивилизации. А Гелия мстила Хагору. За тот Кристалл, что он тебе дал.
— Глупец Хагор думал, что теперь он будет знать всё о наших замыслах. Он думал, что я купился на его бескорыстный якобы дар. Да я сразу понял, что он лишь средство связи. И умышленно носил его только тогда… Ну, в общем, когда отводил свою душу. И он ничего и никогда не понимал. Сейчас он прячется в своих норах в горах или пьёт в провинции. Но кому он нужен, старый алкоголик, всё пропивший? Все свои способности, возможности? У них с Пауком свои игры, а у нас свои. Им тоже зачем-то нужна ваша планета. Ты умница, что никуда не совала свой нос, иначе твой благодетель никогда не отпустил бы тебя из цветочной тюрьмы. Ты нужна только мне.
— Нет. Никому я не нужна! Я целый год после смерти бабушки мучилась в столице одна, совсем одна. Меня все обманывали, с домом в лесном посёлке, потом с работой, когда платили гроши за то, на чём наживались сами. Как я жалею, что покинула тот дом, и им кто-то завладел. Я подставила под удар молодого чиновника, взявшегося мне с готовностью помочь в сделке с его продажей, а его и самого обманули страшные мошенники, неизвестные мне, поскольку теперь-то я точно знаю, что не он был виновен в той запутанной истории. Если бы я не спешила убежать оттуда, дом так и был бы моим. А теперь куда мне уходить, как ты столь великодушно предлагаешь? «Иди! Иди, ты мне уже надоела»!
— Откуда мне было знать, что ты жила в столице после тех лет? Я и узнал-то случайно. И ничего я тебе не предлагаю. И я не говорил ни разу, что ты мне надоела. Только даю тебе понять твою полную свободу от себя.
А она воображала, что он пойман в её нерушимые сети. Но всё это не более, чем птичьи по замыслу и наивные ловушки её любви, без которой он в случае чего прекрасно и обойдётся, как обходился все годы. Иллюзия закрытости, защищённости оставила Нэю, и она повисла в пустоте, будто стен никаких и нет, как оно и казалось. Как во сне возникло чувство соскальзывания вниз, ойкнуло сердце, как при падении.
Она никогда не сумеет устроиться в той адской жизни за стенами, понять её запутанное устройство. Она действительно всю жизнь жила в некоем бутоне, не желая вылезать наружу. Думать о мире, о том, что дышит за стенами жилища Рудольфа, не хотелось. И тем более, о том страшном и уже подлинном, чем и была Паралея, что расползалась неоглядным, серым в пеструю крапину парков, лесов и растительности, живым студнем за стенами «Садов Гора». Студень, пропитанный испарениями живых существ, занятых суетой выживания, поиском пропитания, отчаянием, безотрадным бесконечным трудом, развратом и визгом питейных заведений, утончёнными поисками смыслов праздными умами, плачем и смехом, юностью и старостью, болезнями и роскошной кичливостью. Смертью одних, рождением других, — круговращение биологической массы, наползающей на саму себя, закручивающейся или наоборот раскручивающейся гигантской живой раковиной. Вот чем была для Нэи та жизнь за стеной. Возврат туда был невозможен. Легче было умереть.
Она прижалась лбом к изображению скорпиона на рубашке. Она питалась ласками чужака, и сама питала его. Ведь и пришелец хотел любви и счастья, и своей тёмной железной стороной, к которой она сейчас прикоснулась и отдёрнулась, страдая, он всё же был развернут к тому страшному миру, а к ней только своей нежной и беззащитной, человеческой стороной. Он притянул её к себе, приняв приступ страха и слабости за призыв к любви.
С уже распущенными волосами она стояла перед ним в одном нижнем корсете и нижней юбке, и её нагота полностью высвечивалась через паутину кружев. Кружева скользили в его руках и беспрепятственно проводили живой ток любовного напряжения, кожа привычно отзывалась на прикосновения, покрывалась мурашками, изнемогая… Но в данный миг рассудку Нэи было не до любви.
— Как же ты мне мила, даже когда капризничаешь… — прошептал он, — как я мог жить, когда тебя не было рядом?
— Разве ты думал обо мне тогда? И разве настолько часто ты вспоминаешь обо мне и теперь?
— Тебе не хватает? В противном случае, как бы ты смогла воплощать свои творческие фантазии, чем и наполняешь свою трудовую деятельность? К твоему же счастью, я не такой эгоист, чтобы присваивать себе всё твоё время без остатка. Я ценю тебя настолько, что готов лишний раз поскучать, но дать тебе возможность для полноценного восстановления — для отдыха.
Нэя отстраняла его руки, отстранялась сама. Он не понимал, играет она или рассердилась за предыдущий разговор, — Зачем ты напялила под платье эту скорлупу? — недовольно указал он на корсет.
— Так принято. Только падшие женщины не носят нижних одеяний, — Нэя давно перестала эпатировать окружающих необычными нарядами. Забыла, как сама же восставала против избыточной скованности женщин, нагруженных лишним тряпьём.
— Мне не нравится твой наружный доспех. Я люблю тебя свободную и естественно-упругую… — он сделал попытку справиться с мудрёной застёжкой. — Будь прежней, чуточку неприличной для местных, но прекрасной для меня.
— А я устала быть тою, в кого влипают взгляды всех проходящих. Приходится отмываться от подобного внимания, словно бы, после похода в заброшенные шахты. Однажды в детстве мы, — Нэиль, я и Реги-Мон, — залезли в такую старую выработку. Нэиль мечтал обнаружить загадочные подвижные тоннели. Конечно, ничего не нашли. Пришли домой все чёрные, и бабушка выгнала нас вон. У нас в том доме был общий подвальный бассейн. У него было вечно склизкое дно, а вода мутная. Но пришлось там очищаться. И даже после этого бабушка домывала меня в большой ёмкости в нашей кухне. Она меня тёрла, тёрла до покраснения кожи. Вот точно также я и отмываюсь теперь всякий раз после своих выходов за пределы «Мечты». Я устала от всех.
