Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский
Ну, реябта, не так уж дорого выходит – за сокровища-то царей-то земных, сказал Ейбо с пометкой «кротко».
– Чего? – переспросил я.
– НУ, ТЫ ВЕРНО ОБРИСОВАЛ НАШ (…)[116], – сказал Ейбо. – НО ТЫ ЗАБЫЛ – СУНДУК У НАС.
Я охренел.
БТ-СТАДА наставил височную пару объективов в зенит.
– ВИСЯТ, – сказал он без пометок. – КАК ДУМАЕШЬ, БАЙНО, ЧТО, ОНИ СЕЙЧАС НА НАС СМОТРЯТ? КУПОЛ ЧИСТЫЙ, ОПТИКА ХРУСТАЛЬНАЯ.
– Танцует рядом с двумя роботами какой-то прик, – сказал я хмуро. – Ну и что?
– ДА, ТЫ ПРАВ, НЕ НАШИ В ЗЕНИТЕ, – сказал Ейбо. – НАШИ БЫ ДАВНО НА ВСЕХ ЧАСТОТАХ… ДА ЧТО ТАМ – УЖЕ «НЕЛЮБОВ» НА ГРУНТЕ БЫЛ И СИРЕНАМИ ДУЛ БЫ НА ВСЮ ОКРУГУ… ТАК ЧТО ТЫ СТАРАЙСЯ ВСЛУХ НЕ ОРАТЬ, МАРК. ПРЕДЧУВСТВИЯ У МЕНЯ ХРЕНОВЫЕ. Я ИМЕЮ В ВИДУ – ВСЯ ТРАССА СЕЙЧАС ПОВИСЛА НА НАС С ТОБОЙ. НА ТЕБЕ КОНКРЕТНО. ЗАПОЛУЧИТ ИМПЕРАТОР ЯЩИК – С НАМИ ДАЖЕ НЕ ПОПРОЩАЮТСЯ. ЩЁЛК – И ПОГАС НАМ СОЛНЕЧНЫЙ КОЛОДЕЦ.
– Ты – железный человек, – проворчал я.
– КАК ЕСТЬ. ТИТАН, – БТ-СТАДА стукнул локтями в бока. – ТИТАН И КЕРАМИКА. МАРК, ГОЛУБЧИК МОЙ ДЕВСТВЕННЫЙ, ГОЛУБЬ КОСМИЧЕСКИЙ, ОБЪЯСНИ МНЕ ВПРОСТЕ, ЧЕГО ТЫ КОБЕНИЛСЯ, «НЕ МОГУ Я ВЗЯТЬ ВАШ ЯЩИК», А?
А я знаю?!
– А я знаю? – спросил я. «Ю-ю-ю-ю!» – повторило эхо.
– ПО-МОЕМУ, ТЫ ПРОСТО ТРУСИШЬ, БАЙНО.
– А вы бы не трусил? – спросил я.
– МНЕ ЭТОТ ЯЩИК НЕ ПОДНЯТЬ. НЕ ДЛЯ МЕНЯ ОН ПРЕДНАЗНАЧЕН. А ПРЕДНАЗНАЧЕНО МНЕ, ПОХОЖЕ, ВЫБИТЬ ИЗ ТЕБЯ ДЕРЬМО. ТЫ ПРОШЁЛ КВЕСТ. СОГЛАСЕН: ТЕБЯ ПО НЕМУ ПРОВЕЛИ. НО ТЕПЕРЬ-ТО ЧТО?
– Вы меня что, уговариваете, серьёз? – спросил я.
– МАРК. ЭТОТ ЯЩИК – СТОИТ ВСЮ ТРАССУ. ЯЩИК У НАС. У ТЕБЯ. НО ТЕБЕ НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ. НАДО СКАЗАТЬ СЛОВА. ВОТ СЕЙЧАС МЫ ВСТРЕТИМСЯ С МАРСИАНАМИ. С ЗЕМЛЯНАМИ. И? ЭТОТ НАШ НЕГРИТОС ВСЁ КАК ЕСТЬ ДОЛОЖИЛ: ПОРОХОВА НЕ БУДЕТ, ТЫ – ТЫ, МАРК, – ЗА ПОРОХОВА. СТРЕЛЬНУТ В ТЕБЯ ИЗ ПУШКИ И ЗАБЕРУТ ЯЩИК. И – ЩЁЛК, СОЛНЕЧНЫЙ КОЛОДЕЦ.
– Вы железный человек, Стада, – повторил я.
– МЛАДОЙ МОЙ ТЫ ЛЮБЕЗНЫЙ! – сказал Ейбо, перемигнув у меня в монокле десятком пометок. – Я ВЕДЬ ТУТ ТРИ НЕДЕЛИ НЕДАРОМ С ПОРОХОВЫМ ОБЩАЛСЯ. ОН МНЕ ИСТОРИЮ СТО РАЗ РАССКАЗАЛ. СБОКУ ПОПЕРЁК И НАБОК ЗАНАЧАЛА. Я НА ТЕБЯ НЕ ДАВЛЮ, МАРК! Я НА ТЕБЯ НЕ ДАВЛЮ… Я – КОСМАЧ. ХОТЯ И ДОХЛЫЙ. Я ТОВАРИЩ. И ТЕБЯ Я ТОВАРИЩ, И ВСЕХ НАШИХ. Я ЛОДИЕЙ ЗАПЛАТИЛ, БАЙНО! ЗНАЕШЬ, КАК ОНА ХРИПЕЛА, КОГДА Я ЕЙ… – «SAM» его щёлкал, не в силах подобрать марки к интонации. – (…)! – «рявкнул» Ейбо. – В ЭТОМ (…) (…) (…) СУНДУКЕ – ЖИЗНЬ НАША ВСЕХ! А ТЫ КОБЕНИШЬСЯ, ЩЕНОК!.. – Он «захлебнулся». – Я НЕ ДАВЛЮ НА ТЕБЯ! Я ПОМАЛКИВАЛ ПРИ ПОРОХОВЕ ЭТОМ! ПОМЕТЬ СЕБЕ ЭТО!
БТ-СТАДА взвыл мотором, развернулся на каблуках, выбросив гору снега пополам с искрошенным грунтом, и затопал прочь. Я пялился ему в спину, не в силах ничего. Тело Ейбо в плотно закрытом на все клапаны мешке на спине робота мерзко вздрагивало, ёкало в такт яростному шагу.
– Подождите, куда вы? – сказал я. Ейбо остановил носителя. Молча фонил мне в ухо. Окликать его я больше не стал. Не было у меня выбора. За джойстики берётся тот, кто ближе к пульту. Я не хотел, не хотел я, но я подвёл к себе своего БТ, возложил (тьма-ть!) на шершавый мешок с сундуком руку и проговорил, кривясь от неловкости:
– Беру себе… Обещаю.
Дурацки получилось. Но грудная помпа, мучившая меня – долгие века (я и забыл уже, что жил когда-то без этой помпы), вдруг перестала сосать мою душу. Ейбо. Нет, мой страх не покинул меня, не испарилась волшебно неуверенность, холод Эдема по-прежнему лез ко мне под комб… но помпа – выключилась. Ейбо, бля. Мгновенно. Когда иголку из вены выдёргивают – ранка продолжает болеть. А тут – раз, и как не болело.
– Я НА ТЕБЯ НЕ ДАВИЛ,– сказал Ейбо[117].
– Я знаю, Станас.
– Я НЕ ЗНАЮ, ПОЗДРАВИТЬ ТЕБЯ… ИЛИ ПОСОЧУВСТВОВАТЬ.
– Хватит, ейбо. Пора идти. Есть повод поторговаться.
– МОГ БЫ Я СПЛЮНУТЬ – СПЛЮНУЛ БЫ. МАЛО ИНФОРМАЦИИ.
– Значит, пошли добывать её.
– ОК, СЕРЬЁЗ. ТЕБЕ НАДО ПОКИНУТЬ ЭДЕМ. ПОМНИШЬ?
– Помню. Совет номер один.
Ни слова больше не говоря, он зашагал. Пока я двигал моим роботом, БТ-СТАДА успел скрыться за поворотом, знаменовавшим половину оставшегося до выхода из ущелья пути. Я скоком догнал его и, примерившись к нему, зашагал рядом, делая полтора шага на его один. БТ-Я следом громыхал – кося на свой больной бок. Потом надо будет пофиксить дефект – он явно не железный, а в настройках, слава Боборсу. Мешок с сундуком прикрепил я на роботе неудачно – сундук постукивало об керамику. Я поставил автошаг на «оператор – 10 м» и на ходу, боком вперёд семеня рядом с роботом, перевязал верёвки.
Мы вышли в створ «ворот» одновременно со Стадой, и Стада резко затормозил, а я, отвлечённый последним узлом, сделал шаг из тени, альфа ослепила меня, и я увидел хану позже, чем она увидела меня, – когда прикрылся от альфы рукой.
На небе не было ни тучки. Никаких звёзд. Снег нежно сиял. На солнце он был абсолютно белый. Равнина поднималась от меня к далёким холмам, объекты цивилизации чётко, как следы от БТ, выделялись на белизне. Перевёрнутый, разорванный копчёный остов ровера валялся чуть в стороне, не загораживая от меня оранжевый, словно пылающий, полутанк. (Судьба у полутанка № 50, ничего не скажешь, насыщенная. Сколько вокруг него всего накрутилось в Космосе!) Да, теперь, на свету я мог абсолютно точно определить расстояние до него от «ворот» – чуть больше ста метров. А сто метров – не расстояние. Так что искорку во чреве подогретого скорчера я разглядел сразу, и очень хорошо. Она уколола меня в мозг, попав в монокль. Я едва не вскрикнул.
Это меня с колена держала на прицеле Салло. Прямо между глаз мне – искорка даже не помаргивала. Мерсшайр как раз прикладывался, по ходу снимая свой скорчер с предохранителя, а между ними, спеша, но медленно и неуклюже поднимался на ноги Рукинштейн.
Меня ждали. Всё без обману. Хан сказал – Хан сделал. Ровно девять часов утра, как по заказу. Я совершенно забыл про всё это! Но и было ведь отчего!
У них
