Андрей Лазарчук - Предчувствие: Антология «шестой волны»
— Ливер нарезной в вакууме, — попросила Христина, — и две банки кошачьей «амброзии».
Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребёнок, а скорее травести.
— Ливер есть «с кровью» и есть «нежнейший», вам какой?
— Только без крови, — кисло поморщилась Христина.
Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши (не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.
— А «амброзию» для какого возраста? — спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.
«Нет, — подумала Христина, — это не травести, а чистый голубчик».
— «Амброзию» из рыбных костей, — сказала она громко.
Теперь селлер поморщился и поправил:
— «Золотая рыбка».
— Конечно. Конечно, «Золотая рыбка», как же ещё! — поспешно подтвердила Христина.
Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой.
— Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет.
Христина тоже улыбнулась: «Спасибо» — и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Смотрела под ноги, перед полкой с рекламой не остановилась. Дверь за нею мяукнула.
Дождь ещё не кончился, но гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределённо ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушки вернулись к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана «центральным домашним» и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула курточку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: «Пришла. X».
Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор.
— Что это? — спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь.
— Айра чистит у тебя воздух. Ты оставила окно открытым.
Христина улыбнулась.
— Осталось что-нибудь вкусненькое?
— Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна.
— И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно.
— Тогда вооружайся, идём на сафари в холодильник. Тебе, кстати, Модест звонил.
Андерс развернулся и пошёл первым, за ним прихвостился Патриот, последней брела Христина. Она окликнула папу:
— Андерс…
— М-м-м? — спросил он через плечо.
— Сейчас я как-то особенно тебя люблю.
— Спасибо. А что произошло?
— Может быть, я выйду замуж.
— Потрясно. За Валя?
— Нет. Будет скандал. Валь назовёт меня белогвардейской сволочью и останется праведным, но одиноким. Так ему и надо.
— Тебе не жалко?
— Нет.
— А за кого замуж?
— Я не знаю, кто он такой. Его зовут Анно.
— Зачем тебе?
— Он ждёт от меня ребёнка.
— Ясно, — сказал Андерс, на минуту задумался, потом спросил. — Ну и что?
Христина пожала плечом: мол, понятия не имею «что», но…
— А ты сможешь его полюбить?
— Андерс… Я не уверена, что смогу сделать вид, что…
— Я о ребёнке.
— А-а… — неопределённо протянула Христина и ничего больше не добавила.
— Мы могли бы поговорить. Я, ты. Айра, Лю, Анно, его родители.
— Ересь всё это! Я сама приму решение. И когда я это сделаю, мне станет плевать на всех родителей в мире, прости за откровенность. Я всех вас очень люблю. Но это моя жизнь. И она не тема для круглого стола.
— Пусть, — согласился Андерс. — В любом случае я на твоей стороне.
— Спасибо, папа, я знаю.
Они вошли в кухню и стали копаться в холодильнике. Папа держал поднос, а Христина складывала на него всё, на что глаза глядели. Кое-что пришлось греть. Но в итоге и горячее, и холодное было свалено на одной тарелке. Огромный кусок воздушного торта, опасно накренившись, подрагивал на другой. Чёрная бутылка с бальзамом задевала рюмку, и та отзывалась слабым звоном. Христина поднималась к себе. Папа сказал, что его можно найти в кабинете, если понадобится. Никто в их доме не ложился спать раньше двух ночи. Даже Лю до двух спала в кружевных юбках, в кольцах и серьгах, обложившись раскрытыми журналами и бутербродами. В два она просыпалась, выключала телевизор, переодевалась в ночную рубаху и укладывалась в постель. Христина прошла мимо её комнаты, мимо неплотно закрытых дверей малой гостиной и пнула свою дверь. Айра сказала на вдохе: «А-х!»
— Не пугайся, ма, это я.
— Привет, ангелочек, где тебя черти носили?
— Только не говори, что ты переживала.
— О чём?
— О чём, ком. Предложный падеж. Как прошёл ужин?
— Строго по сценарию. Ты расстроена?
Христина поставила наконец поднос на стол, рядом с клавиатурой и некоторое время стояла молча, опустив голову и руки. Потом очнулась, пожала плечом. Айра подошла сзади, погладила её по волосам, сказала, что всё образуется или что всё будет хорошо, Христина не расслышала. Она в этот момент внезапно осознала, что никогда уже ничего хорошо не будет. Что этот рай, в который она пришла, как к себе домой, уже не существует. И это тем ужаснее, что снаружи всё кажется как прежде. Как свет звезды, которая погасла.
— Мам, выпьешь со мной?
Айра посмотрела в лицо дочери и сказала, что выпьет. Она вышла в малую гостиную за рюмкой, вернулась, выключила кондиционеры. Христина разлила бальзам. Обе дегустировали стоя. В полной тишине. Айра не выдержала и сказала:
— Модест звонил. Поздравил нас с Христофоровым днём.
— Вот как!
Христина плюхнулась в кресло, положила руки на клавиатуру, вышла в Интернет. На мониторе возникла физиономия дяди Модеста. С неизменным уже много лет глумливым и самодовольным выражением. Сейчас он был на сафари в Африке. Загорел, как негр. Светлая рубашка без рукавов теперь особенно ему шла. Христина выслушала оставленное «до востребования» поздравление и чертыхнулась. Дядя Модест на экране вмиг поменял рубашку.
— Вот уж не думал на тебя наткнуться! — сказал он в живой связи. — Как поживаешь, кочерыжка?
— Я убью тебя! — весело ответила Христина.
— Я сам кого хочешь убью, — сказал дядюшка, затягиваясь сигарой.
На подлокотник Христининого кресла уселась Айра. Они с Модестом поприветствовали друг друга: «привет, бродяга» — «здорово, Рыжая». К Христине против ожиданий и против воли вернулась бодрость духа. Она неожиданно для себя бесшабашно заявила дядюшке, что от неё тут «залетел» один кретин. И его сестра теперь хочет, чтобы она, Христина, вышла за него, кретина, замуж. Айра засмеялась. То ли не поверила, то ли не поняла.
— Пошли их в задницу с наилучшими пожеланиями, — сказал Модест.
— Тебе легко говорить. Твоих детей сосчитать — пальцев не хватит.
— Хватит, если считать сотнями. Но я всегда точно знаю, в каком направлении эту армию отправить. Делюсь секретом бесплатно. По-родственному.
— Чему ребёнка учишь, старый кот!
— Я? Кочерыжка, разве я тебя научил мальчиков портить?
— Дядя Модест, этот мальчик старше меня и выше ростом. К тому же какой он, к чёрту, мальчик, если он беременный!
— Развели педофилию у себя в Родинке, а сами даже толком в задницу послать не умеете.
— Модест! — с деланной строгостью одёрнула Айра. — Сейчас ты убедишься в обратном.
Она посмотрела на Христину.
— Это правда, солнышко? Кто он? Это не Валь?
— Так ты не в курсе?! — закричал дядюшка на весь Интернет.
— Теперь уже в курсе, — важно сказала Айра. — Какой срок?
Христина задумалась.
— Около месяца, наверное.
— Дело поправимое.
— В том-то и штука, что нет.
— Пнуть его в живот, будет поправимое, — посоветовал дядя Модест.
— Живодёр! — ужаснулась Айра и посмотрела укоризненно.
— Тогда как хотите. Брак — дело добровольное. Хочешь — вступай, не хочешь — расстреляем. Но, если что, звоните. Я вашему эмбриону беременному и всему его семейству сделаю аборт без хирургического вмешательства, даже по телефону. Поздравляю вас, отцы-командиры, с днём матери-мужчины. Адью.
— Адью… — сказали обе в голос монотонно-синему экрану.
Модест исчез, но молчанию, которое царствовало здесь до него, уже не было места в комнате. Айра потянулась за бутылкой и ещё раз наполнила рюмки. Они сидели в одном кресле, ели из одной тарелки, пили и лениво переговаривались.
— Стинни, а ведь мужчины так легко не беременеют, как женщины.
— Думаешь, блефует?
— Не знаю. А может, он специально «залетел»?
