Доперст: быть живым – страшно! - Николай Александрович Стародымов
…Вообще-то к тому времени я уже понял, что между этой группой бомжей и Саньком существует некогда заключённая договорённость – уж не знаю, на чём основанная, что он время от времени задействует их на таких вот работах. Бомжи хоть и ворчали, хоть и тяжко им приходилось, а работали – кряхтя, подсачковывая, но таскали мешки и таскали.
Нас, таких, кто ходил туда (с мешком) и обратно (порожняком) безостановочно – оказалось всего несколько человек.
– До двухсот мешков перенести – это ещё так-сяк… – обронил мне один. – А вот после трёхсот пятидесятого – уже коленки начинают дрожать. – А потом добавил, вздохнув: – Но если с бодуна, то и раньше…
– С бодуна пот льёт в три ручья, – уныло вмешался другой. – И сердце заходится – что твой дизель-молот…
– Примерно так, – на всякий случай согласился я, понятия не имея, что ответить, и представления не имея о потенциале своего тела.
Закончили мы только к утру.
– Всё! Баста! – громко сказал Санёк, когда из вагона вынесли и торжественно уложили в кузов последний мешок.
– А я только в охотку вошёл! – тяжело отдуваясь и согнувшись на правый бок, проговорил один из бомжей.
– Ты бы пить бросал – совсем скрутило! – ответил Санёк.
– С тобой бросишь! – весело огрызнулся тот. – Только вчера бросить собирался, а тут ты деньги принёс!..
Бомжи засмеялись – как-то выжидательно, подобострастно, заискивающе… Тяжело дышавшие, потные, в разномастной рванине – от них волнами исходила тяжкая липкая вонь.
Санёк посмотрел на меня.
– Оденься – простудишься! – как-то по-доброму сказал он.
В самом начале работы я снял надеждину куртку, и теперь стоял только в свитере. О простуде в книгах я читал, знал, что она скручивает как-то внезапно, так что повиновался безропотно.
А потом мы опять погрузились в машину, завесили задний проём брезентом, и поехали обратно. Скопившийся в замкнутом пространстве смрад казался вовсе уж нестерпимым.
У пролома в заборе полузаброшенной фабрики бомжи поспрыгивали из кузова. Санёк отдал одному из них – тому самому, который поделился со мной сведениями о количестве переносимых мешков – сколько-то денег и листок с записями, которые он вёл…
А мы поехали дальше.
– Устал? – полюбопытствовал он, когда мы с ним уединились в небольшой коморке в участке.
– Не очень, – ответил я.
– А ты молодец! – одобрительно сказал Санёк, раскладывая перед собой деньги. – Не ожидал, признаться, как-то не производишь впечатления, что умеешь мешки ворочать… Думал, скиснешь… Прикидывал, как бы Надьку не обидеть… А ты честно долю отработал…
Он быстро и ловко раскидал купюры на несколько стопок. Одну небрежно придвинул мне.
– Держи! Твоя доля!.. – другую сунул себе в карман. С сожалением посмотрел на оставшуюся, досадливо вздохнул: – Ну с какого хрена им-то столько, дармоедам?.. А ведь и не денешься никуда…
Ладонью сгрёб их в ящик стола.
– Утром отдам!.. Ну что, по граммульке?.. Заработали!.. – И повторил: – Особенно ты – уважаю, брат!..
Почему-то слово «брат» от него мне в этот момент не понравилось – я ж понимал, что их с Надеждой что-то связывает. И даже думать не хотелось, что именно… Но смолчал, конечно – будем надеяться, что это просто форма обращения, а связывает только деловой интерес.
Потом мы выпили, поговорили…
Вернее, говорил всё больше Санёк. О разном.
А потом вдруг повернул тему.
– А ты женат? – поинтересовался Санёк решительно, строго прищурившись мне в глаза.
– Нет, – почему-то его строгий тон меня рассмешил.
Я и засмеялся.
– Точно? – уже мягче переспросил он.
– Точно-точно… А что?
– У тебя с Надюхой, как?.. Серьёзно? – спросил выжидательно. – Или только поматросить?..
– Как будто серьёзно, – осторожно ответил я.
– Вот и с её стороны тоже вроде «как будто серьёзно»… – вроде как с некоторой укоризной сказал полицейский. – Ты не обижай её, – продолжил Санёк, наливая ещё по чуть-чуть. – Она баба хорошая… С прошлым, конечно… Но у кого его нет – прошлого?.. У тебя его нет, что ли?..
Я просто хмыкнул. Ты бы знал, Санёк, что у меня за прошлое!.. Небось, враз бы протрезвел!..
– То-то ж… Она на тебя здорово надеется…
Что тут скажешь?..
Вот и я промолчал.
Я вообще по возможности старался побольше молчать. По большей части, просто не зная, о чём говорить.
– Ты не смотри, что она нынче у нас поломойка. Жизнь всякие выкрутасы выкидывает. Раньше-то у неё, у Надюхи твоей, и лучшие времена случались. Институт, опять же… Впрочем, это тебе сама, если захочет, расскажет, я о чужих делах не любитель…
…Потом он спросил:
– Ну ладно, будем разбегаться… Ты как: сам до дома дойдёшь, или на дежурной отвезти?
Я прикинул путь. Конечно, ориентироваться в пространстве (и даже в беспространстве) для меня не составляет труда. Однако теперь я почувствовал, что как-то не уверен, что смогу дойти до нужного дома. Не потому что выпил – по причине совсем иной. По-настоящему испугавшей меня.
Я вдруг вспомнил самую первую ночь в этом Мире.
Тогда за углом начиналась Зелёная улица. Улица, по которой иногда пролегала трамвайная линия. А потом вдруг там же оказался проспект!
А вдруг как раз по углу проходит граница между Мирами, и провести меня через неё может только Надежда?.. Вдруг, если я за угол поверну один, там снова откроется Зелёная улица?!. И увижу я рельсы, увижу старенький моторный вагон с поднятой дугой пантографа, который приглашающе заурчит, зажжёт единственную фару курсовую, расположенную в центре разлапистой серебристой звезды, и распахнёт передо мной гармошку двери?..
Ведь нет сомнения, что я воспользуюсь возможностью бежать, и поднимусь в салон. Не поднимусь даже – брошусь в него, спасаясь от этой действительности!.. И дверь за спиной закроется, отсекая от навсегда оставшегося в прошлом Мира… Вагон тронется… И я окажусь неведомо где.
И знаете, что меня поразило в этот момент больше всего?.. Не страх оказаться в чужом, неведомом мне Мире! Страх потерять Надежду! Не абстрактную надежду на то, что смогу вырваться отсюда, а именно Надежду – во плоти и с душой, реальную и осязаемую тёплую женщину…
Пусть даже и с неведомым мне прошлым.
… – А с Надеждой у меня серьёзно! – невпопад сказал я.
– О, брат, да ты поплыл! – засмеялся Санёк. – Да и то – столько отпахал, да на морозе… Сейчас отвезём! – решил он.
Мы вышли на улицу – он поддерживал меня под руку. Хотя необходимости в этом я не чувствовал.
А на улице случился маленький эпизод, нутряную суть которого я понял только на следующий день.
Санёк как-то неаккуратно поддёрнул меня, и я отвлёкся от ступенек, по которым старался спускаться осторожно – скользко.
