Доперст: быть живым – страшно! - Николай Александрович Стародымов
Она покопалась в своём чуланчике, подобрала мне какую-то одёжку из той, что поплоше. Поколебавшись, выдала и тёплый лыжный костюм, смущённо добавив: «Только ты с ним, пожалуйста, поаккуратнее!..».
Я взглянул на себя в большое, во весь рост, зеркало… Насколько одежда, оказывается, преображает человека! Я даже не представлял!..
Отправлялись мы уже к вечеру.
Из квартиры вышли вместе. Лично я вообще выбрался за пределы этого жилища впервые.
Надежда как-то непривычно громко грюкнула дверью. Опять же, непривычно долго и громко загремела ключами.
Потом повернулась к соседней двери и показала ей язык. Глазок мгновенно высветился изнутри – очевидно, там от него кто-то отпрянул.
Надежда подмигнула мне, взяла под руку.
И мы начали спускаться по лестнице.
Из памяти всплыло где-то прочитанное: Даже лучшая из женщин всё равно в первую очередь женщина.
…Заправлял подработкой, как выяснилось, Санёк. Тот самый дежурный из участка, который отпустил меня из «обезьянника» по просьбе Надежды. Только облачён он сегодня оказался иначе, чем тогда, во время дежурства: тоже в форму, однако больше напоминавшую комбинезон…
Едва мы с ней пришли в отделение, он сразу заторопился.
– Поехали!.. А ты оставайся – нечего тебе там делать! – отсёк он Надежду. – Не обижу твоего хахаля, не боись!..
У обочины напротив участка нас уже поджидала грузовая машина с укрытым тентом кузовом.
– Прыгай в кузов! – велел Санёк мне. – Давай-давай, оперативнее!.. Не отсвечивай!..
Ехали мы недолго. И оказались на территории какой-то полузаброшенной фабрики. Полузаброшенной – в смысле, что как фабрика она уже вряд ли работала, однако протоптанные в снегу тропинки свидетельствовали, что какая-то жизнь на территории всё ж таки теплится.
И надо же: ничто в тот миг у меня в душе не ёкнуло, ничто не шевельнулось в душе, не просигналило, извещая, сколько всего окажется связано с этим полузаброшенным комплексом в самом ближайшем будущем!
…Сенёк действовал опытно.
Мы прошли по одной из тропинок, поднырнули в пролом в покосившемся бетонном заборе – и я понял, почему Санёк оделся иначе, чем на дежурстве: в этом облачении передвигаться оказалось куда сподручнее… Дальше дорожка змеилась среди непонятного мне хлама, где-то укрытого толстым слоем снега, а где-то топорщащегося углами и арматурой…
– Чего у вас так тут всё?.. – спросил я у Санька.
– Как «так»? – не понял он.
– Ну вот… Нерационально. Заброшенно. Нерентабельно…
– А у вас по-другому, что ли? – огрызнулся он.
Что тут ответишь?.. Не ответишь же ему, что там, откуда я пришёл, всё не так, абсолютно всё.
Однако отвечать-то надо!.. Тем более, что мне послышалось в его голосе раздражение; наверное, вопрос задел его за живое.
– Ну, я такого вот не видел… – постарался ответить я как можно более неопределённо.
Мы как раз проходили мимо огромной, раза в два выше человека, груды изломанного железобетона – груды, судя по всему, сваленной неведомо когда, и с которой никто ничего делать не собирался. Так что мой спутник понял, что я имею в виду, сказав, что у нас такого нет.
– Где такие заповедники ещё остались, как ты говоришь?.. – проворчал Санёк. – А у нас после Советов всюду всё заброшено и развалено… Ты не поверишь, но я когда тут бываю, всякий раз о том же думаю: сколько ж по всей стране подобных развалин осталось!.. Это ж деньги, силы… Неужто не нужно никому?.. Неужто применения рационального, как ты говоришь, не придумать?..
Мы вошли в тёмный дверной проём.
– Теперь осторожно – под ноги смотри!.. Хотя какой тут смотри – как у негра… И не шуми…
Мы миновали зал, прошли в дверной проём, в котором не оказалось ни двери, ни даже рамы.
В просторном помещении, в котором мы оказались, горел костерок. Вокруг него теснились-грелись грязные, неопрятно одетые люди. Вдоль стены виднелись оборудованные для спанья места: кое-как сколоченные топчаны, складированные друг на дружку решётчатые поддоны, просто высокие стопы картона… На них громоздились груды тряпья.
Заслышав наши шаги, люди шарахнулись в стороны… Впрочем, не все – некоторые так и остались сидеть…
– Ну что, граждане алкоголики, тунеядцы и прочий асоциальный элемент! – весело спросил Санёк. – Кто хочет поработать?
– А на ликёро-водочный разнарядка есть?.. А с мясокомбината заявка имеется? – буквально в унисон прозвучало несколько голосов.
И раздался смех.
Наверное, местная шутка, сути которой я не понял…
Люди, которые тут находились, обобщённо назывались бомжами. И они к появлению Санька отнеслись спокойно.
– Опять вагоны? – спросил кто-то.
– Опять.
– А если откажемся, ОМОН натравишь?..
– Зачем же занятых людей зря беспокоить?.. – засмеялся Санёк. – Вы же не откажетесь!
Его смех подхватили и другие. Большинство, почти все, потянулись в разные стороны, начали деловито собираться. Осталось всего несколько человек – их никто не понуждал.
И вскоре мы ехали под тентом.
Впервые я понял, что означает слово «вонь». То есть, я её уже, конечно, и раньше обонял, скажем, в том же подъезде, когда лишь материализовался в этом Мире. Однако во всей полноте и густоте прочувствовал только сейчас, в плотно закрытом тентом кузове грузовика.
И ещё я понял, что местный Мир открывается мне ещё одной стороной.
* * *
Разгружали вагоны, стоявшие в далёком тупике на какой-то глухой товарной станции.
Большегрузные автомобили подъезжали задним бортом к раскрытым дверным проёмам, и мы начинали перетаскивать мешки с чем-то сыпучим, укладывая их рядами. Санёк стоял одной ногой в вагоне, второй в кузове, и отмечал на бумажке, сколько мы перетаскали. К нему время от времени подходил приёмщик, они уточняли результат, иногда спорили, но быстро приходили к общему мнению.
До того, вполне понятно, мешков ворочать мне не доводилось. Однако оказалось, что ничего особо хитрого в этом нет. Пригляделся, как это делают мои товарищи по труду. Подстраиваясь под них, попробовал таскать тяжесть то так, то этак, я приспособился…
И работа пошла!
Я таскал и таскал… И с удивлением увидел, что мои невольные товарищи вскоре начали выдыхаться… Кто-то садился передохнуть, кто-то откровенно пропускал очередь…
– Я всё вижу, бездельники! – покрикивал Санёк. – И веду учёт!.. При получении деньги каждый получит что заработал!..
– Контора пишет! – как-то многозначительно сказал один из бомжей, и снова кто-то непонятно почему засмеялся.
– Пишет, пишет! – весело согласился Санёк. – А ещё контора знает, что пока мы не разгрузим вот это всё, – он махнул рукой на стену мешков в вагоне, – никто отсюда не уйдёт!..
– Ох, ни. я себе! – вздохнул шутник и поплёлся в вагон.
Я тут же потерял его из виду… Кто ж знал, что буквально через несколько дней именно с ним предстоит столкнуться при совершенно иных обстоятельствах!.. Провидение – не мой конёк,
