Леопард с вершины Килиманджаро - Ольга Николаевна Ларионова
Здесь-то мог бы назвать и Варварой…
– Под дождик лучше спится. Но, как ни странно, я здесь еще не наблюдала ни одного настоящего дождя. Туман бывает, и такой, что все пропитывается влагой, – но не больше.
– Ну тогда – до завтрашнего утреннего тумана. Счастливых вам снов.
– Угу.
Она кивнула и потянула на себя дверь. Из-за крыльца, как сторожевая собака, поднялся Полупегас-правый. Юркнул следом. Варвара не удержалась, затаила дыхание и прислушалась – что там, на крыльце? Может, не ушел, ждет?..
Упругие шаги мерно и скоро удалялись. «И – на Матадор!» – фыркнула ему вслед Варвара. Она провела кончиками пальцев по нежно поскрипывающей куртке, засмеялась, скинула ее с плеч и бросила Полупегасу:
– Не разучился еще шкурки по каркасу подгонять? Вот тебе аналогичная задача: найдешь голубую курточку – застежка на биоприсосках, я в ней прилетела – помнишь? Так вот, эту ушьешь точно по той. Цель ясна?
Полупегас принял одежку сразу шестью щупальцами, с молниеносной быстротой завертел, разглядывая и примериваясь, – ну совсем как паук муху. Соскучившись за несколько недель вынужденной немоты, он теперь был рад любому поводу поговорить и, когда его ни о чем не спрашивали, просто бормотал себе под нос.
– Та-а-к… брюшко заужено… хвостик поперек спинки на двух чешуйках… передние лапки вшивные…
– К утру сделаешь? – с надеждой спросила девушка.
– Пара пустяков… К утру. Послезавтра.
– Я тебе покажу – послезавтра! Отключу речевую приставку и… – Она с трудом удержалась от навязчивой поговорки.
Не хватало еще объясняться с Полупегасом – он-то наверняка привяжется, начнет требовать объяснений, что да как.
– Р-размонтирую! – грозно пообещала она.
– Так голубая куртка запакована… – жалобно проблеял робот.
– Р-распакуешь!
Она была полна каким-то упоительным всемогуществом, какой-то сказочной уверенностью в себе, какой-то новорожденной легкостью… Гюрг ушел – ничего, вернется; Водяной объявил войну не на шутку – ничего, обломаем рога; потеряла жемчужинки – не беда, подарят целое ожерелье; вот будет лихо вышвырнуть его в воду на глазах красы ненаглядной…
Неужели все это сделала одна легкая курточка – символ присоединения к Голубому отряду?
Она повернулась на пятках и увидела зеркало, прислоненное к стенке.
– Кто принес?
– Нея.
После разделения каждый из Полупегасов стал называть свою бывшую половину одним и тем же «Не я». Очень быстро это слилось в одно условное обозначение и стало как бы единым словом.
– Нею… то есть Нетебе было велено все в таксидермичке демонтировать и запаковать, а не мебель перетаскивать! Тем более чужую.
– Нея сказал – твое.
– Что-то ты стал разговаривать, как папуас из записок Миклухи-Маклая.
– Могу помолчать…
Правая половинка эмоциональная, а на поверхности – самые примитивные эмоции. Из них обида – простейшая. Так сказать, троглодит эмоционального мира.
В полумраке прихожей она придирчиво оглядела свое отражение. Загорела сверх меры, голубушка, кожа да кости, вон скулы как торчат, и нос – не нос, один хрящик вздернутый. Губы, правда, что тутошняя малина – зело витаминная пища на Степухе! А в целом – ничего. Она показала себе язык, тихонечко пропела: «Калмычка ты, татарка ты, монголка, о как блестит твоя прямая челка!»
– Это еще кто? – спросил Полупегас, в последнее время ставший весьма чувствительным к поэзии.
– Кто-то из древних на букву Кы. Должно быть, Катулл.
В дверь тихонечко постучались. Варвара беззвучно ахнула, догадываясь, кто это переминается с ноги на ногу, поскрипывая душистыми досочками крыльца. Строго (как могла) спросила:
– Кто там?
– Джамалунгма Фаттах, с вашего разрешения, мэм. Штанишки принес форменные, с командорского плеча. Чтоб уж если перешивать, так вместе со смокингом.
Ее почему-то насторожило это «если».
– А если передумаю?
– А таких, которые передумывают, мы в отряд не приглашаем.
Категорично. Она приоткрыла дверь – ровно настолько, чтобы просунуть руку. Ткань снова поразила ее прохладной скрипучестью. Никогда такой не встречала.
– Перчатки и капюшон в кармане, полная экранизация от всех видов излучения, – словно угадав ее мысли, скороговоркой пояснил Джанг. – Так что пожалуйте за труды, мэм!
– О, разумеется!
Она сдвинула в сторонку зеркало, открыла стенной холодильник и осторожно за мохнатый хвостик вытащила самую крупную ягоду здешней малины.
– От щедрот тамерланской Флоры!
Дверь закрылась. Ну вот, шуточка насчет командорского плеча вознаграждена сторицей. А то если вся великолепная десятка начнет упражняться в своих юмористических способностях…
– Тебе работы прибавилось, – обрадовала она Полупегаса. – Впрочем… Штаны-то не командорские! Не иначе как Джанг свои отдал, они на мне еле сойдутся. Напрасно мы с тобой доброго человека обидели!
– Да уж кто обиды считает! – горестно вздохнул робот. – Помню, раньше-то мы с Пегги по вечерам…
Недаром говорят, что правая половина мозга устремлена в прошлое.
– Послушай, я тебе не Пегги, у меня и так голова звенит от этих стратегов. Мелькают, командуют, прыгают, галдят, ну прямо птичий базар. Тяжко мне будет при моей любви к одиночеству! Так что ни о чем я сейчас не мечтаю, как поспать в тишине…
Она забралась в комнату и, не зажигая света, рухнула на кровать. Блаженно зажмурилась.
Из прихожей донеслось приглушенное бормотание: «Катулл, Гай Валерий. Зря удивляешься, Руф… Не то. Я прошу, моя радость, Ипсифила… Не то. Самый Ромула внук…»
– В ти-ши-не!!! – крикнула Варвара, догадываясь, что Полупегас подключился к тамерланскому информаторию, и надолго.
Наступила наконец тишина, и сразу же пришел сон. Чуткий.
Поэтому, когда в дверь снова застучали, она одним прыжком перелетела комнатку и, перепрыгнув через робота, расположившегося со своим шитьем посреди прихожей, распахнула дверь в ночную темноту.
– Что? Что еще?
– Тоги помирает…
По голосу она узнала Ригведаса. Нетрудно было догадаться, что Тоги – это козел.
– А к биологам стучались?
– Евгений Иланович… как бы сказать… послал подальше.
– Да ну? Ведь добрый человек!
– Ему завтра вставать рано, он уезжает. Велел не валять дурака и поставить козлу клизму.
– Юморист! Ну пошли, коли так. Кирюше только стукнем.
Кирюшу Оленицына подняли по дороге, он вылез в окно. Световой кружочек от фонаря метался под ногами, словно напуганный необычной темнотой, – звезды, такие крупные здесь, на Степухе, нынче попрятались до единой. Темнота была ломкой и прозрачной, как чернота мориона; нигде не таилось ни клочка тумана, но сверху что-то давило невообразимой громадой, так что хотелось втянуть голову в плечи или еще лучше – убрать ее под крыло. Было тихо. Варвара уже давно заметила, какая большая разница в безмолвии южной и северной ночи. На севере все кругом засыпает, и ожидание звука в такой тишине не заставляет внутренне напрягаться, потому что прежде звука что-то мягко, лениво всколыхнется, а потом поползет и сам звук, вяло, словно отогреваясь на ходу, и к нему уже будешь готов; тишина же южной ночи
