Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова
— Зачем ты тут нужна? Кому от тебя тут радость?
— Меня Ласкира всегда любила. А я любила твоего брата! Жду ребёнка от него! А ты такое говоришь…
— Если бы такое говорила та девочка — «чучелко» из детства, я бы поняла. Но ты уже взрослая. Попытайся же растолкать своё засыпающее здравомыслие и пойми, какой ещё ребёнок от Нэиля? Прекрати терзать уже мою душу, если твои мужчины довели тебя до безумия!
— Тогда я не желаю быть твоей подругой! И больше ты меня тут не увидишь!
Это была последняя ночёвка Азиры в их доме. Впоследствии женщина-ужас, терзающая её, уже не появлялась. Но не потому, что выполнила свою угрозу. Тон-Ат сам прекратил все свои контакты с посланниками Ал-Физа.
Забыть — единственный выход из положения
Как могло такое быть, что травмирующее воздействие от встреч с Азирой, ощущалось до сих пор? Упрямо, как острая игла из раскроенной ткани и там забытая, Азира вдруг сильно прокалывала её, и Нэя внутренне вскрикивала от этого укола. Забытая, маленькая и паршивая, она причиняла неожиданно сильное страдание ничтожным, но глубоким проникновением в живое тело. И оказывается, он тоже эту «женщину-ужас» не забыл? Он свалил на Гелию бесчинства, вытворяемые тут Азирой, но интуитивная Нэя всё поняла. Понимал ли он жуткую пошлость Азиры? Ведь той и нечем было прикрыть своё «сожжённое», внутреннее опустошение, кроме обольстительной внешности и специфического умения «особой девы». Тварь бездарная, ибо талант всегда эманация души, а что могла излучать из себя подобная скособоченная душа? Только пакость. Всё он понимал, он просто хотел иногда быть скотом.
А вот Гелия органически не была способна на низость, возвышенная всегда, во всём. Нэя как-то отбросила ту подробность, что именно Гелия и была виновницей того, что Азира очутилась в одну из тоскливых ночей у вечно заброшенного Рудольфа. Особенность самого места была такова, что вызвала наплыв образов прошлого. Вроде бы, давно и спрессованные в глубине памяти, засыпанные последующими днями и годами, они оказались такими легковесными, способными к быстрому подъёму в настоящее, внезапно замутив его какой-то взвесью. И если Гелия вспоминалась как былое украшение этой хрустальной башни, чей едва уловимый аромат, смешанный с печалью, всё ещё витал тут до сих пор, то дух Азира был таков, что хотелось бесконечно выветривать его отсюда. Она обладала свойством осквернять всё, к чему прикасалась. Отчасти Рудольфа можно и пожалеть за то, что одиночество с Гелией толкало его в объятия таких вот «особых дев». Никто не дал ему возможности выкарабкаться из той провальной трещины, куда он скатился. Может, Гелия его туда пихнула, может, сам он туда свалился. Какая теперь разница. Ей, Нэе, придётся его оттуда вытаскивать, исцелять и чистить от грязи.
— Сначала я привыкну к новому месту, заново привыкну к тебе, — сказала она, целуя его в грудь, — а потом я буду тебя исцелять.
Он ответил ей поцелуем в губы и ничего не сказал. Он взял маленький пульт и включил мягкое освещение, голубовато-изумрудное. Стены обладали ещё и такой способностью, что сразу становились непрозрачными и начинали светиться. Одновременно возник тихий и равномерный шум-шелест, будто где-то в отдалении великанша полоскала огромную простыню.
— Что это? — удивилась Нэя.
— Шум океана, — сказал он. И возникло веяние чего-то свежего и вкусного.
— А это что?
— Запах спелого арбуза и морского прибоя.
— Что это «арбуз»?
— Арбуз — большая вкусная ягода, размер её превышает голову самого головастого из людей.
— Разве возможны такие ягоды?
— У нас бывают. В ваших степях их можно было бы и выращивать с вашим климатом, но кому тут?
— Хочу попробовать. Клубнику я пробовала.
— Где? — удивился он.
— Антон угощал, — солгала Нэя.
— Я завтра принесу тебе целое блюдо клубники, хочешь?
— Да.
— Ты и сама ягодка-клубничка, — сказал он как доктор Франк, — хотя это и звучит пошло. А ты настолько чистое и милое создание, лапочка ты моя.
«Кем была для тебя Азира? Как ты её называл»? — хотелось спросить Нэе, но понятно, спросить об этом она не могла. «Нет, она была запахом протухшей специфической рыбины, которым объевшиеся всем на свете гурманы приводят в чувство притупленный аппетит. Она протухла душой с самой ранней своей поры. А уж почему так произошло, уже неважно».
Она попыталась оттолкнуть Азиру от себя. Азира не отталкивалась.
ГЛАВА тринадцатая. «Азира — сильный душевный токсин».
…Утром после вечерней прогулки по парку Азира подошла к ней. В глазах её появилась какая-то муть. Или они отчего-то воспалились. Она опять тревожно косилась по сторонам, рот кривился, будто она хотела напасть на кого-то, стоящего сбоку. Но сбоку никто не стоял. Её спутник был где-то за пределами дома. На машине охраны Тон-Ата их и должны были доставить до входа в глубинные горные тоннели.
— Всё равно я буду жить в доме среди волшебного парка, — заявила Азира.
— Живи, где хочешь, — ответила Нэя, — только не у меня.
— О тебе что ли речь? Произошло моё невероятное сближение с Ал-Физом. Как-то постепенно это происходило… казалось невозможным, чтобы такой человек и захотел меня по-настоящему приблизить… и вдруг… он сделал меня своей женщиной для редких минут отдыха. Даже его гордячка-жена знает обо мне. В его присутствии у меня перестаёт болеть душа.
— Для того, чтобы душа болела, её надо иметь.
«Как же ты надоела со своими постельными кобелями»! — презрительно и устало думала Нэя. — «Когда же ты, наконец, исчезнешь отсюда, утащив за собой свой смрад и… Беда! Но соблазн одолевает и меня! Я тоже хочу мужских ласк, чтобы был взаимный восторг… хочу любовной отрады… а я вяну со своей неиспользуемой красотой, сжираемая изнутри неутолёнными сексуальными фантазиями… — и она перестала слушать Азиру, сосредоточившись на своём ночном сновидении. Ей снилась бескрайняя бирюзовая река, где она купалась с ним, висла на его плечах, где повторялось то, что было испытано в спальне у Гелии. Истомлённая, ложилась на гладь реки, не тонула, а вокруг колебались надводные цветы…
— Он разрешает мне всё, терпит мои капризы, — Азира отбросила замечание Нэи, зациклившись на своём. — Ты только вникни. Он от меня. От танцовщицы, которую никто и никогда не ценил. Во мне нет ни одного места, которое бы он ни целовал. Нет таких
