Пьер Бордаж - Воители безмолвия. Мать-Земля

— Интересы Церкви суть интересы империи, мой сеньор. Невероятный аппарат управления, недавно созданный…

— Благодаря планам коннетабля! — едко напомнил Менати Анг.

— Я не забываю об этом, — согласился муффий, чей взгляд становился все пронзительнее. — Мы первые поддержали проект коннетабля, когда он представил его нам. Но повторяю, это уже история… Этот аппарат управления позволяет нам нести Истинное Слово в самые далекие уголки вселенной. Туда, где до этого к нашим миссионерам относились самым ужасным образом — их изгоняли, бросали в темницы, подвергали пыткам. Истинное Слово становится Вселенским Словом! Так исполняется пророчество Салаина Благочестивого: наступит день, когда планеты, объединившиеся под общим стягом, познают бесконечное распространение Огня Божьей Любви… И наша священная обязанность уже сейчас требует заниматься этими дестабилизирующими атомами, которые могут задержать приход Истины. Долгосрочное предвидение событий -знак великого монарха, мой сеньор.

— Вы говорите про себя, Ваше Святейшество?

— Мы — скромный представитель Крейца в этом подлунном мире, мой сеньор! — ответил Барофиль Двадцать Четвертый. — Но вы, кто управляет делами этих миров, уже сегодня можете продемонстрировать свою мудрость, отметить свое царствование славными и нетленными делами.

Императора охватило странное волнение, и он принялся расхаживать по комнате.

— А вы, Ваше Святейшество, не являетесь ли игрушкой в чьих-то руках? — неуверенно спросил он. — Разве вами не воспользовались, чтобы отомстить коннетаблю?

Муффий помолчал, чтобы придать своим словам больше веса. Ему удалось поколебать уверенность императора, а теперь надо было нанести удар милосердия.

— Мы в силах предложить вам маленькую демонстрацию возможностей тех, кто послал нас к вам, мой сеньор.

Менати Анг не смог скрыть любопытства.

— Ах, демонстрация?

— Небольшой опыт, касающийся… дамы Сибрит, — с рассчитанной медлительностью произнес Непогрешимый Пастырь.

Император побледнел. Он утерял ментальный контроль, а потому закрыл лицо веером. Упоминание этого имени вдруг воздвигло между ними стену враждебности.

— Мы знаем, насколько вы привязаны к дочери Аллоиста Ма-Джахи, — продолжил муффий примирительно, отбросив все предосторожности. — И мы смотрим на этот союз благожелательным взором! Он получит, не сомневайтесь в этом, всеобщее согласие и благословение Крейца…

— Куда вы клоните? — взревел император. — Мне невыносимо, что вы впутываете в свои грязные интриги мою свояченицу!

— Она в них не замешана, мой сеньор! А если замешана, то косвенно, — поправился муффий. — Вы желаете получить конкретные примеры эффективности наших друзей, и они готовы их предоставить. Не считайте это оскорблением, а примите как глубокое искреннее желание оказать вам услугу. Сейчас вам кажется, что дама Сибрит равнодушна к вашим чувствам, не так ли?

— Не кажется, — буркнул Менати Анг. — Уверен!

— О нет, мой сеньор! Наши друзья не сомневаются, что она отталкивает вас только поверхностью своего духа, а в глубине души, не признаваясь себе в этом, желает вашего союза больше всего на свете.

— Враки! — взревел император. — Глупости! В конце представления сохорго я даже разрешил ей удалиться в провинцию Ма-Джахи, к отцу, в полном соответствии с ее пожеланием и в противовес мнению коннетабля.

Сморщенное личико Барофиля Двадцать Четвертого словно подернулось вуалью.

— Скажем, если… вы тайно проникнете сегодня ночью в апартаменты дамы Сибрит, то скорее всего будете поражены ее приемом…

— Откуда эти так называемые ваши друзья узнали про тайные чувства этой дамы? — проворчал император. — Разве она, как я и вы, не защищена от взламывания мыслей?

— Они не нарушали кодекса чести Защиты, мой сеньор, если это тревожит вас. Их тончайшие ощущения подсказали им эту информацию. Они решили поделиться ею, чтобы оказать вам услугу и одновременно показать, насколько некоторые реалии ускользают от внимания коннетабля. Разве подобный опыт не будет формальным доказательством, которого вы требуете?

— Как правоверный крейцианец, я считал, что Церковь осуждает такое поведение! Что вы, Непогрешимый Пастырь, предлагаете мне пробраться в постель к даме… Узнай о таком совете при дворе, слухов не избежать!

— Догмы существуют для придворных и народа, мой сеньор, а не для императоров. Нас интересует лишь экспансия Церкви. Мы уверены, что, если наше предсказание сбудется, вы прислушаетесь к нам…

Пальцы Менати Анга крутили темный локон.

— Ну что ж! Будь по-вашему! Я согласен, Ваше Святейшество, — выдохнул он. — Я постараюсь взломать дверь красотки! Надеюсь, вы оценили последствия возможного провала! Я навсегда стану посмешищем, а вы… вы… Мне пора отправляться на вечер элегий. Я должен предстать перед вселенной. Вы со мной? Стихи будет читать несравненная Артелит де Месгом!

— Если разрешите, мой сеньор, мы предпочтем удалиться в тишину нашего епископского дворца, где нас ждет тяжкий труд. Мы увидимся завтра ранним утром, и вы исповедуетесь нам в своих ночных грехах, которые мы вам прощаем уже сейчас!

Барофиль Двадцать Четвертый с трудом поднялся с кресла и прыгающей походкой, походившей на походку хохлатых павлинов, вышел из зала частных приемов. Как только захлопнулась дверь, его мыслехранители двинулись вслед за ним. Мыслехранители — слово, которое ничего не значило! Но если прочтение Гаркотом мыслей дамы Сибрит дало верный результат, то Непогрешимый Пастырь только что спас самое драгоценное — свою собственную жизнь.

Инквизитор, которому было поручено ментально отслеживать разговор, уже передал его Гаркоту, который, стоя на другом конце дворца в одной из прихожих апартаментов дамы Сибрит и прячась под капюшоном белого бурнуса, спокойно ждал развития событий.

Глава 22

Не говорила ли я тебе, мой любимый,

Как рада открыть тебе

Врата моего сердца?

Знаешь ли ты, что без тебя, мой любимый,

Я провела бы всю свою жизнь

В узкой клетке разума?

Напоминала ли я тебе, мой любимый,

Как ты уничтожил жестокое чудовище,

Которое жило внутри меня?

Знаешь ли ты, мой любимый,

Что благодаря тебе глаза мои смогли

Отличить истину от иллюзии?

Повторяла ли я, мой любимый,

Чудесные хвалы тебе,

Гиду, который вывел меня из неведения?

Знаешь ли ты силу, мой любимый,

Потока любви моей к тебе,

Который вливается в океан бесконечности?

Разве я, мой любимый, не пела тебе об этом?

Оказавшись на острове злымонов, Тиксу постепенно утерял всякое ощущение времени. Он не был в состоянии оценить, сколько дней и ночей прошло с момента отъезда Квена Даэла…

Как он предчувствовал и как сказал рыбаку, когда они удалились от монастыря, гигантский злымон встретил их в открытом море. Китообразный встал во весь свой громадный рост перед суденышком и величественно опустился в воду. Несмотря на успокоительные слова оранжанина, Квен с трудом сумел скрыть ужас при виде чудовища.

— Следуй за ним! — приказал Тиксу.

Аквасфера послушно встала в кильватер морского млекопитающего, следуя за ним, как вагончик за древним локомотивом. Они потратили два дня и две ночи на путь до острова, чьи рваные контуры вдруг пронзили шапку тумана, висевшую над океаном Альбарских Фей.

Страх Квена превратился в ужас, а потом перешел в панику по мере приближения лодки к высоким острым рифам, защищавшим остров: на центральном пляже расположилось целое стадо злымонов — они неподвижно лежали на сером песке и походили на остовы кораблей, выброшенных на берег. Некоторые животные, завидев суденышко, сползли по песку и поплыли им навстречу, многие осторожно касались черной кожей и острыми рогами хрупких переборок аквасферы. Квен Даэл решил, что лодке пришел конец. Он весь дрожал и призывал на помощь Альбарских фей.

Тиксу не испытывал ни малейшего страха. Быть может, из-за того, что долгое время провел на спине одного из них и побывал в реке ящериц на Двусезонье. Ни размеры, ни чудовищный вид злымонов его не пугали. Куда больше его беспокоило здоровье Афикит, чьи свистящие хрипы, стоны и бледность приводили его в отчаяние все время их путешествия. Она лежала, скорчившись на подвижном полу, и отворачивалась, когда он пытался дать ей немного пищи или несколько капель горячего сладкого питья…

С трудом справившись с нервной дрожью, рыбак сумел пройти среди животных, чьи хвосты вздымали такие волны, словно вокруг бесновалась буря. Квену удалось не напороться на острые рога и избежать острых зубов. Он причалил аквасферу к пляжу. Их прибытие приветствовала стая крикливых желтых чаек.