Марк Романов - Астарта: Корабль Чокнутых Трупов

— Смотри, человек, смотри на то, что столько раз пытался увидеть. На что хотел быть похожим, что любил и ненавидел, как часть себя, как отторгнутую часть своей души.

Мы могли бы показать тебе свет и тьму, сотни их оттенков и тысячи полутонов. Могли бы просто заставить тебя перестать идти по своему пути, закольцевать его или оборвать. Мы делали так в прошлом, когда сами были похожи на тебя, человек, рискнувший встать на нашей дороге.

И каждый из нас, кто сейчас говорит с тобой, кто слушает тебя и кто смотрит на тебя, каждый из нас был готов умереть за свою правду, но каждый из нас в итоге рискнул жить. Жить ради нее, ради нашей уверенности, цели, мечты. Мы тоже рискнули продолжить путешествие, заглянуть за грань и убедиться, а так ли мы были правы.

И каждый раз, когда кто-то находил нас, пытался мешать или присоединиться, мы мягко и ненавязчиво всего лишь открывали этому человеку обе стороны пути, показывали сразу все оттенки белого и все переливы черного, а заодно и контрастом выставляли остальной мир, радужной дугой изгибающийся надо всем перечисленным, будто не желая выбирать что-то одно.

Но что делать с тобой, полковник Романов? Мир, в котором ты впервые увидел свет Творения, уже не примет тебя обратно. Ты перерос его, как это ни печально. Ты стал — здесь и сейчас, на миг, чтобы тут же перестать быть, но ты стал богом. Но не тем небожителем, который внезапно обретает силу и власть творить и создавать, разрушать и ввергать в хаос, а тем, кто лишь осознал, что всегда им был. С той первой минуты, как принял решение идти до конца — ты стал богом. Стал тем, кого уже не остановят человеческие рамки, правила и ценности.

В твоих руках была вся сила Вселенной, и в твоей воле был выбор…

Боль, только боль, и немного сожаления. Что не успел. Но в этот раз полыни в чаше оказалось куда больше мяты, да и та из сладкой превратилась в перечную.

— Ты не успел. За тебя решили другие, которые имели больше права, смелости и чести для того, чтобы решить. Не нам менять сложившийся порядок, но… мы не могли не попытаться дать выбор.

Боль отступает. Тяжесть. Простая тяжесть поражения, свинцом тянущая вниз, во тьму. В ту самую, у которой, как он понял только что, есть множество лиц, голосов и оттенков. В ту самую, в которой нашлись такие ее части, что не стали более светлыми, но предпочли воспротивиться.

— Хотелось бы спросить, если бы ты сейчас вернулся назад, к тому самому мигу, когда рушился Путь, и ты владел его силой — как бы ты поступил?

Теперь можно говорить. Губы не двигаются, язык мертв, горло стянуто, словно петлей — но слова рвутся наружу, разрывая душу:

— Я бы поступил так, как и собирался. Люди достойны того, чтобы рассеяться по Вселенным. И просто жить.

— Жить паразитами в чужих сознаниях? Отдельными личностями? Гостями с оплаченными билетами от даты до даты?

Скребущее чувство колебания внутри, неуверенность, подтачивающая крепость веры в свое дело:

«А веры ли? Или уверенности фанатика? Но кто будет судить, если я — бог?»

— Да… Но зачем? Зачем жить там, в тысячах миров, когда вы даже не смогли устроить жизнь в одном своем мире?

— Каждый из нас здесь — прошел очень долгую дорогу, из жизни в жизнь, пока не стал тем, кем мы являемся сейчас.

— И только такой рост может дать необходимый опыт, осознание и понимание — что делать, и как делать. Да и стоит ли делать вообще…

Ропот прорывается наружу, сквозь все печати и пологи:

— Но почему вы не делаете ничего?!

— Ты не прав. Мы остановили тебя, и тех, кто дал тебе силы.

— Пусть не своими руками, и не используя своих возможностей…

— Мы — не палачи. Мы — целители. Врачи. Спасаем миры от таких, как твои нечаянные союзники…

Усталость. Боль вернулась. И память — тоже. Кусочками.

Голос дрогнул:

— Ты видишь, что пришлось исправлять нам? Миллиарды могли бы превратиться… преждевременно.

Слова извергаются. Тяжко. Медленно.

— У-убей…те. Убейте.

— Нет. Мы предлагаем тебе выбор.

— Не такой, как был.

— Новый выбор.

Тишина.

— Я. Не. Стану. Вами.

«Но уже и не останусь собой. Кто я теперь? Если жизнь — это путь и предназначение, зачем мне оставили жизнь?»

— Хорошо. Ты выбрал.

— И выбор твой — лишь отрицание нас. Но ты не выбрал альтернативы. И стоящие за тобой ждут твоего решения.

— Ты, некогда бывший полковником десанта Протектората Романовым, обретешь силу и сможешь увидеть все Вселенные, какие пожелаешь.

— Ты сможешь решить, стоило ли начинать свой путь.

— Ты сможешь решить, стоило ли заканчивать его.

— Ты сможешь понять, стоило ли заканчивать его так…

— Но изменить что-то сможешь только там, где выбора больше не будет.

«И я хотел узнать, почему бог был жесток, почему не спустился на Землю, не явился на каждую открытую и колонизированную нами планету. И я понял. И я узнал. И я ошибся».

— Прощай, свободный нечеловек.

— Здравствуй, скованный условностями бог.

— До встречи, последний, кто бросил нам вызов…

— И кто не отступил до самого конца…

ГЛАВА 68 ДВА ПРИЗРАКА. БЕСЕДА НА НЕСУЩЕСТВУЮЩЕМ ПЛЯЖЕ

  Плачь, слышишь — Небо зовет нас, так плачь,  С гулом рушатся времени своды,  От свободы неистовой плачь,  Беспредельной и страшной свободы!

Пляж был золотистым, вылизанным тихо накатывающимися на берег темно-синими волнами, и абсолютно пустым. Изгибавшаяся к далекому горизонту полоса мерцала от падавшего сверху рассеянного теплого света, казалась неизмеримо прекрасной, и выглядела невероятно чуждой.

Полковник тяжело присел на песок, и поерзал, устраиваясь удобнее. Далеко впереди, теряясь в дымке, простирались тяжелые темно-фиолетовые воды, светлевшие у полосы прибоя. Низкие облака мягко мерцали серебром и сталью, тихо двигаясь навстречу берегу под порывами ветра, несшего соль и оставлявшего на губах странный вкус…

— Это должно успокаивать… — Романов произнес отдающие свинцом слова, и понял, что до этого почти никогда не размышлял вслух. Работа была такая… «Слово — не воробей, слово — это граната. Вылетит — не поймаешь…» — Но, черт подери, кого? Кто может любить такой пейзаж?

Он понял, насколько глупо выглядит, говоря с самим собой, тихо рокочущим прибоем, пляжем и облаками. Но ему было как-то наплевать на условности — здесь не было никого.

Марк не помнил, как попал на этот берег, чем занимался раньше, и что делать дальше. Странное обаяние моря, крупного песка и низких туч успокаивало, пусть и неявно, и гасило вздымавшуюся внутри упругую волну.

— Здесь красивая местность… — прошептал он, умиротворенно смотря вдаль, — И вечность…

— Насколько я успел понять, это камера предварительного заключения, — донеслось сзади. Голос говорившего был смутно знаком полковнику, и он даже не пошевелился. — Здесь все так устроено, не как у людей. Пляж, море, ветер…

— Нет ни стен, ни охраны… — Романов улыбнулся, — и кормежки тоже нет…

Из-за спины раздался тихий скрип песка, и рядом с Марком уселся человек в десантном комбинезоне, слегка подкопченном и со следами дыр, спаянных и сращенных на ткани комбинезона. Боковым зрением полковник не мог разглядеть лица, но не хотел отворачиваться от волн и ветра.

— А зачем владеющему вечностью кормежка? — спросил случайный «сокамерник», зачерпнув песок, и дав ему просочиться сквозь пальцы. — Или зачем, Бездна пополам, богу ходить в сортир?

— Ради эстетического наслаждения? — пошутил Марк, улыбаясь, — или для поднятия самооценки…

— Может быть… — его собеседник тоже улыбнулся, — но я пришел не за тем. Полковник, каким вы видите это место?

Романов задумался:

— Золотой пляж, сине-фиолетовое море, и серые тучи над головой… И тепло. Разве ты видишь не так?

— Увы. Море здесь серое, свинцовое… Будь мы на Земле, я бы сказал, что надвигается шторм. Здесь холодно, срывается снег, и песок серый…

— Интересно… Но как мы можем говорить, если находимся в разных местах? — полковнику стало немного не по себе.

— Или видим одно и то же по-разному.

— Или ни вас, ни этого места не существует, — в разговор вмешался третий участник, возникший перед сидящими на песке. — Жизнь вообще имеет свойства иллюзии, как и смерть. Марк, Ричард, не беспокойтесь, меня здесь тоже нет.

«Ричард? — полковник понял, почему голос показался ему таким знакомым, — Морган! Капитан «Астарты», мать моя женщина… Но откуда он здесь?»

— На вашем месте, Марк, я бы задал другой вопрос… — неожиданно присоединившийся к их беседе мужчина поправил свои белые одеяния, и уселся прямо в воздухе, скрестив ноги в странных сандалиях из кожаных ремешков и металлических пряжек. — Откуда здесь вы. И что будет дальше…