Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова
Колибри вялыми пальцами потрогала бабочку, ожидая, что она мягкая и непрочная. Но та была твердая. Непонятно как она шевелилась подобно живому насекомому. Вероятно, её скрепили с браслетом тонюсенькими пружинками. Не имея привычки к украшениям, девушка равнодушно рассматривала бабочку, сидящую на каменных лепестках. Ни её мать, ни те, кто окружали её по жизни, никогда не носили ювелирных изделий и не имели у себя в домах вещей, чьё назначение только украшать и радовать зрение. Если бы она нашла такой браслетик, также решила бы, что это баловство для ребёнка. Единственное, что ей нравилось, так это заколки для волос. Их продавали на выходных ярмарках, но и их ей никогда не покупали. Мать давала ей для длинных и густых волос лоскуты, остающиеся от пошива платьев. Она вспомнила о зелёной бархатистой заколке, украшенной тонкой пластинкой горного камня, чьего названия она не знала. Подумала о том, что подружка посчитает её воровкой, поскольку заколка где-то пропала. Как впрочем, и сама Колибри навсегда пропала для всех, кто окружал её прежде. И сама та жизнь навсегда для неё пропала. Она ощутила, идущий изнутри, ожог подступающих слёз. Прижала пальцы к глазам, чтобы не дать вытечь слезам наружу. Уничка заметила её жест и сочла, что девушка растрогана её повестью. Обняв Калибри как младшую сестру, она стала целовать её в волосы.
Правда, похожая на выдумку. Или повесть маленькой танцовщицы о своей жизни.
— Не плачь. Ты такая чувствительная! Пока я рядом, тебе никто не причинит обиду. Рассказывать дальше? Или хочешь спать?
Колибри вовсе не хотела оставаться наедине со своими мыслями, перепутанными в больной и колючий ком. Она задержала Уничку, обняв ту за талию и доверчиво прижавшись к ней. Довольная Уничка напевно продолжила. Где была правда, где частичный вымысел в её затяжном повествовании, не было особенно важно для Колибри. Скорее всего, вымысла и не было, а вот частичная утайка информации, конечно, была. За годы, проведённые в столице, Уничка успела проплыть довольно длительные и запутанные дистанции в загадочных глубоких течениях богемного мира. Она повидала много людей, много сред, в которых те обитали, и чтобы рассказать всё, потребовалось бы время равное прожитым дням и ночам. Поэтому ни единый человек не может рассказать всё, даже если бы он желал того, или активная память хранила бы абсолютно все детали из пережитого, а не сбрасывала бы нажитый хлам в безразмерные хранилища подсознания. Ибо большая часть приобретённого багажа обесценивается и обесцвечивается до неразличимости сброшенных крыльев насекомых. Очень быстро. А повседневная пыль, куда падают отжитые дни, прессуется в тяжёлые камни. Поэтому каждый наступающий день тяжелее предыдущего. Человек теряет лёгкость, резвость, прозрачную воздушность юности. Таковой была нехитрая философия Ягодной Булочки.
— Вот я, вроде, танцевала всё лучше и лучше, как набиралась опыта, а прежней чистой радости от жизни испытывала всё меньше и меньше. Конечно, устойчивость и самомнение росли, а краски мира всё блекли и блекли. Хотя по сравнению с бедняцкой простотой детства и юности я пребывала в несопоставимо более насыщенной и сложной среде, феерически-яркой. Я забыла, что такое голодать, дрожать над сохранностью платьев. Я могла менять их настолько часто, насколько быстро они мне надоедали. Я всегда была сыта и нарядна. Мне даже нужно было прикладывать усилия, чтобы заставить себя недоедать ради сохранения изящной формы. Конечно, у меня не было очень уж дорогих нарядов или дорогих апартаментов, как у той же Гелии, не было и её славы. Да и прочного устроения не было никакого. Но не покидали мечты и устремления попасть в другой уровень жизни. Ах, я очень меркантильная женщина! Моя голова с самого детства была очарована миражами красочной и богатой жизни, которую настолько правдоподобно изображают, как правило нищие, актёры. Порочные мечты и привели меня туда, где я и оказалась, а вовсе не любовь к прекрасному искусству. Для меня искусство было лишь средством достичь возможности выпрыгнуть из кузова вечно колесящих машин бродячего театра. Моя мама была совсем другой. Она была пожизненно влюблена в своё ремесло, как и в моего отца. А отец мой был силач, каких поискать. Она любила радовать бедных людей своим умением создавать чудесные иллюзии другой реальности и терпеть не могла настоящих богачей. Даже не знаю, говорила ли она мне правду, но она уверяла меня, что сбежала с моим отцом-актёром и акробатом от очень влиятельного отца, живущего в аристократических рощах. Рассказывала, что отец был хромоногий чёрствый вдовец, и что с ним осталась младшая сестрёнка, которую она нянчила. Мама забыла, каким было её лицо, настолько давно это было, но всегда плакала, если видела сестрёнку во сне. Если бы им удалось встретиться, сёстры не узнали бы друг друга. Мама постарела, а сестра выросла. Когда мама сбежала со своим самовольно выбранным мужем, отец сразу же вычислил их, хотя они и скитались в составе бродячего театра. Но устраивать гонки за ними не захотел. Сбежав из отцовского дома, она лишила себя его любви навсегда. Он только прислал ей этот самый браслет и письмо через своего посланца. Он написал, что она, избрав себе в спутники жизни не просто недостойного бродягу, но и красноволосого человека, носителя иного расового типа, перестала быть его дочерью. Он же, отец и аристократ, как человек властный и сильный, мог бы уничтожить её любовника, но не станет отягчать свою душу. К тому же расправа над тем, кто в его глазах животное, недостойное занятие. Он всегда был против охоты на животных. О ней он ничуть не сожалеет. Наоборот, рад, что она избавила его от хлопот о ней, от возможных затрат на её пристойное будущее. Теперь же её будущее — грязная засаленная изнанка жизни. Жестокий механизм судьбы ещё перетрёт её красоту и талант в никчемные опилки. Может быть, для развития души и её посмертной участи это и полезно, а уж о телесных долгих радостях ей быстро придётся забыть. Моя мама так не считала. Более жизнерадостного и доброго человека, чем моя мама, я и не встречала. У неё была белоснежная кожа, длинные шёлковые волосы и тонкие черты лица. А я, видишь, пошла в своего отца. Только рост унаследовала невысокий, как у мамы. Отец же у
