Андрей Хуснутдинов - Данайцы
Немного подремав, Бет стала собирать свои вещи и одеваться. Я с удивлением обнаружил, что она так и не снимала со вчерашнего перчаток, и даже теперь, когда вино и пепел въелись в шелк, как будто не замечала их.
Дождавшись, пока она оденется, я попросил:
– Покажи кольцо.
Она замерла:
– Какое?
– Которое прячешь от меня. Сними перчатки. Да посмотри же на них.
Моя просьба явно смутила ее.
– Впрочем, – добавил я, – если тебе угодно скрыть свое замужество, как угодно…
Она молчала.
Я глядел на ее мятую юбку, на ее перекрученные чулки и думал: «Вот и дверца, в которую нам не дозволено стучать».
– Тебя проводить?
Она покачала головой.
– Конечно. – Я подобрал одеяло и бросил его на кресло.
– Я замужем, – сказала Бет, – но… не это.
– Конечно, конечно. Ты замужем, я женат. Что, в самом деле, такого.
Тут, выдохнув, она бросила свой ридикюль, прижала правую руку к животу и стала стягивать с нее перчатку. Что-то зацепилось и затрещало. Губы ее сомкнулись, на покрасневшем лице застыла гримаса нетерпения и ненависти. Я присел на кровати и что-то сказал ей. Она не услышала меня. Сорвав перчатку и тяжело, через нос дыша, она подошла ко мне.
– Ты… ты… – шептал я и, думая, что ей нехорошо, протягивал к ней руки, как будто собирался ловить.
И тогда, недобро усмехаясь, она сволокла вторую перчатку и положила ее мне на колени. Я хотел сказать, чтобы она успокоилась, но, взяв ее за левое запястье и ощутив в пальцах что-то твердое, холодное, увидел в своей руке розовую, с отбитыми песчинками краски, руку манекена. Это был протез. В первое мгновение я подумал, что Бет держит что-то в ладони и хочет мне это показать. Но когда смысл увиденного дошел до меня и я понял, что у нее нет кисти, я замер как пораженный громом. «Мне пора», – сказала она. Я обнял ее и, моргая от волнения, не дыша, таращился в пол. Усмехаясь, она гладила меня по затылку. Вставало солнце. Она ждала, когда я отпущу ее, наконец толкнула меня протезом в лоб, сказала: «Бум», – и ушла.
Бреясь в то утро, я порезал щеку и всерьез надеялся истечь кровью. Глядя на свою окровавленную физиономию в зеркале, я равнодушно думал о том, что, пожалуй, никто за нами и не следил – зачем? Если у меня было до сих пор свое прошлое, свой сокровенный тайничок воспоминаний, то прошлое это сгорело дотла. Своей искусственной рукой Бет навсегда запечатала его. Так что скорее это походило на урну с прахом. И если представить, что кто-то и в самом деле собирал на меня компромат – с целью использовать его, скажем, когда я стану отказываться от полета, узнав его подноготную, – то это не имело никакого смысла. Мне было уже некуда возвращаться на этой земле, у меня оставалось лишь то, чего следовало бежать.
***Чтобы не ссориться снова с Юлией, я полез в рубку управления и симулировал активную работу с компьютером.
Ни с того ни с сего я понял простую вещь: я имел дело не с действующей, а с фантомной программой полета. При этом действующая работала в скрытом режиме, а фантомная только создавала видимость работы. Обе программы, несомненно, взаимодействовали, но как именно – я не знал. Мои команды если и достигали действующей программы, то в таком извращенном виде, что либо вовсе игнорировались, либо я получал отказ в их исполнении. Вместо реальных параметров полета и характеристик корабля мне предлагался сущий бред: выходило, к примеру, что мы двигались в плотной агрессивной среде со средней температурой 4000о по Цельсию, а корабль являл собой некий подвижный альянс между баллистической ракетой и кукурузником – то у него оказывался поршневой двигатель, то реактивный, то возникал киль с оперением и рулями высоты. В общем, черт знает что.
Почувствовав озноб, я подошел к иллюминатору и ткнулся лбом в холодное стекло. Я все еще был нездоров.
В рубку поднялась Юлия, молча встала у меня за спиной.
Я обернулся.
– Тебе нужно принять лекарство, – сказала она.
Рукава ее комбинезона были закатаны, кисти рук покраснели. Было ясно, что сюда она пришла не из-за лекарства.
Я вдруг представил, как она промывает мне, бессознательному, кишечник.
– Что еще? – спросил я.
– Тебе нужно принять лекарство, – повторила она.
Пытаясь скрыть озноб, я сделал вращательное движение головой и ударился о раму иллюминатора.
– Хорошо, – сказал я шепотом от боли, надеясь, что она уйдет. Но Юлия продолжала смотреть на меня, будто чего-то ждала.
Тут словно что-то повернулось в моей голове: я подумал о том, что ей, как и мне, уже было некуда возвращаться на Земле. Что они убили ее Ромео. Как и меня, они стали выталкивать ее с Земли еще задолго до старта.
– Да-да, – сказал я.
– Что? – не поняла Юлия.
– …чтобы так поступать, – забормотал я, – так предавать…
– Да что, что? – потребовала Юлия.
И тогда, присев к стене, я выложил ей все. Все до мелочей.
Полтора года назад Бет заманили к нам в Центр, она провела со мной ночь, нас снимали скрытой камерой, а несколько часов спустя она была найдена застреленной в моей машине. После происшествия на авиабазе, когда меня собирались арестовать по этому делу, я тайком отлучался в столицу и разговаривал с ее младшей сестрой. Тогда выяснилось, что Бет была спроважена в Центр не кем-нибудь, а полковником. То есть полковник либо пытался выбить меня из состава экипажа, либо был рядовым исполнителем затеи с достатком «компрометирующих средств». Все это в полной мере касается и Ромео, который погиб не в случайной драке…
– Дурак, – заключила Юлия и, не размахиваясь, влепила мне такую затрещину, что из глаз моих посыпались искры. Увидев, однако, что я могу опять свалиться без сознания, она обняла меня и заплакала.
– Как ты… как они могли?
«Так», – подумал я.
Отстранившись от нее, я потрогал щеку. Щека горела.
– Неправда, – сказала Юлия. – Ты просто хочешь отомстить мне… и рассказом про эту… свою… Ты просто мстишь!
– За что?
– За него!
– О да, я долго ждал своего часа.
– Можешь говорить что угодно, – заявила она, – я не верю ни одному твоему слову!
Давая понять, что разговор окончен, я попятился к люку и стал спускаться по лесенке. Разговор, однако, был не кончен. Она догнала меня в кухне и потребовала, чтобы я повторил свой рассказ. Я назвал ее психопаткой. В ответ она сказала, что я очень ошибаюсь, если думаю, что в холодильнике лежит полковник.
– Да посмотри на себя, – выдохнула она. – С ума уже сходишь от своей подозрительности.
– Ну, не до такой степени еще. Не надейся.
– Пойдем тогда, увидишь все сам.
Я почувствовал, как что-то гадкое начинает ворочаться под ложечкой.
– Спасибо.
– А раз так… – Юлия вплотную подошла ко мне, и я подумал, что она снова ударит меня. – А раз так, то поменьше болтай о том, о чем ничего не знаешь.
– А ты знаешь?
– Да, знаю.
– И что именно?
– Драка в ресторане.
– А я сказал что-то другое?
– Ты сказал, что это имеет отношение к Проекту.
– Сказал и повторю: имеет.
– Нет!
Господи, похоже, она по-настоящему оценивала мою версию. Так значит – до сих пор у нее была какая-то своя? Она тоже не верила в случайную смерть Ромео?
Сев к стене, она вытерла слезы, долго смотрела в иллюминатор и неожиданно спросила:
– А тот сон про подвал, ну, перед стартом… – как ты объясняешь его?
Я пожал плечами, удивленный, что она еще помнит тот разговор.
– Да никак. А что?
Она отерла слезы.
– …Несколько лет назад я видела репортаж про маньяка-убийцу. Он заманивал к себе в гараж детей, в подполе распинал их на каких-то крючьях, мучил, насиловал. Когда все открылось и его арестовали, соседи сожгли гараж, а в люк подпола стали сбрасывать мусор. Я тогда еще подумала: почему мусор? По-хорошему тут нужно – часовенку, не знаю – памятную плиту какую-нибудь… И потом меня преследовал кошмар: я нахожусь в подполе один на один с этим чудовищем. Я подставная жертва, у меня за спиной топор и я выжидаю, когда смогу нанести удар. Но чудовище хитрее меня, и в конце концов я сама повисаю на крючьях. Я вижу себя и его со стороны. Я удаляюсь от стены. Подвал оказывается громадным залом, и я понимаю, что никакой это не подвал, а храм, настоящий храм – с алтарем, с иконостасом… И там, на стене, вместо себя на крючьях, я вижу огромное распятие, а ниже, вместо чудовища – кого-то в плаще… этот… он… сидит на скамеечке, крестится и шепчет молитвы… – Поднеся ко рту мизинец, Юлия несколько секунд молча смотрела перед собой. – …И вот, после того как он умер, – договорила она через силу, – после… его смерти этот кошмар… Я больше никогда не видела его.
– Хочешь сказать, предвидела его смерть? – уточнил я.
– Что он умрет, было ясно и без того, – ответила Юлия.
