Вегетация - Алексей Викторович Иванов
Митя ощущал неподъёмную слабость, словно что-то изнутри высасывало его до полного истощения. Митя знал, что это — чужая природа. Чужая жизнь вкрадчиво и как-то лапчато расползалась, ветвилась и потихонечку осваивала его, Митю. Он — уже не он. Всё, что раньше было важно, теряло своё значение, переставало мучить. Родовая суть словно бы замещала в нём личную. Как в фитоценозе. Подобно дереву, ему уже не было дела до собственной судьбы, до поисков удобного места. Главное было не в нём. Не он — мера всех вещей.
— Серёга, — наконец заговорил Митя. — Ты должен знать… Я тебе не брат. Я — не настоящий. Я — Харлей, которого ты убил.
— Не понял, — помедлив, честно сказал Серёга.
— В «Гарнизоне» учёные проводили эксперимент. Скопировали личность настоящего Дмитрия Башенина и через компьютер ввели ну как бы лесу в мозги. А лес переписал эту копию в Харлея. Так я и получился.
Митя старался объяснить просто — чтобы до Серёги дошло.
— Харлей же сдох, сто пудов… Разве можно мертвяка оживить?
Митя вспомнил мёртвый, но живой пень в Межгорье — Митя показывал его Маринке. Вспомнил клумбаря в Белорецке.
— Лес всё может, Серёга.
Однако Серёга и не усомнился в способностях леса — хер разберёт, на что способен радиоактивный лес-мутант. Серёга усомнился в том, что Митяй ему не брат. Вот это — полная хуйня. Митяй пришёл за ним, за Серёгой — только брат мог так сделать. И Серёга больше не позволит отнять у себя брата.
— Пургу гонишь, Митяй, — осторожно возразил Серёга. Он очень боялся обидеть Митю. — То болото у автобазы за сто километров от Ямантау.
— Ну и что. Ты же пересылаешь фотки в телефоне? Вот и лес переслал программу — и загрузил в Харлея.
— А почему в Харлея-то? — почти разозлился Серёга.
— Не знаю, — Митя пожал плечами. — Может, у него не было под рукой другого мёртвого Бродяги. Может, потому что Харлей был знаком с Дмитрием Башениным. Программа как бы примагнитилась к Харлею.
В памяти у Серёги тотчас всплыло, как Харлей назвал его Димоном… Неужели Митяй прав? Но его правота в Серёге вызывала только несогласие.
— Ты на меня рожей похож, а не на Харлея!
— Наверное, лес как-то подлатал внешность Харлея — в соответствии с представлением Дмитрия Башенина о себе. Вроде пластической операции.
Лес заштопал в Мите порезы от ножа Костика, а в Харлее — дыру от пули Серёги. Это было посложнее, чем слегка перекроить черты лица.
Серёга не находил аргументов, чтобы опровергнуть слова Мити. Точнее, аргумент был один: Митяй — брат, значит, он не Харлей и не Димон Башенин.
— Байда помойная! — убеждённо отрёкся Серёга.
А Митя наконец-то сформулировал, что же его угнетало. Что стряслось с его восприятием самого себя, отчего он чувствовал себя призраком. Все вокруг делают вид, что он существует, а в реальности его нет: он ничего не может изменить и слова его не оказывают никакого воздействия на людей.
— Я — не настоящий. Не настоящий. Меня сконструировали, скопировали. Это не моя жизнь, а твоя. Не мой мир, а твой. Не моя девушка, а твоя. А я — какой-то морок, который возомнил себя живым человеком.
Мите вдруг стало стыдно от того, как доверчиво и тупо он пристраивал себя к обстоятельствам: намеревался работать Бродягой, любить Маринку, притерпеться к нравам бригад… Позорище!.. Он — случайное следствие эксперимента, порождение селератного леса, сблёвыш экологической беды, а посмел распихивать других людей, выгадывая местечко поудобнее…
— Я пришёл за тобой не только для того, чтобы спасти тебя. Я пришёл всё исправить, Серёга.
А Серёга догадался, что не Алабай отнимает у него брата, и не Типалов, и даже не Маринка. Сам Митя и есть главная угроза. Его дурацкие городские закидоны, его пизданутая совесть — путаное мочало, набитое в его башку.
— Хорош скулить! — разъярился Серёга. — Да плевать, как ты получился! Я тоже доктором замастыренный: он меня в больничке с пипетки капнул! Я же не ною: «Ой, бля, меня мамке не папка сделал!» Это всё херня, Митяй! Подумаешь, с Харлея тебя вылупили!.. Да и хорошо — утырка в нормального пацана перешили, а мне брательника дали! Живи, кто тебе мешает?
Серёга словно встряхнул его — Митя смотрел на брата новыми глазами. В Серёгиной грубости тоже была правда. Вопрос: чья правда плодотворнее?
Серёга завозился, извиваясь всем телом, заёрзал.
— Развёл тут сопли! — прошипел он. — Съёбываться надо отсюда, вот и всё!
В каких-то странных и уродливых телодвижениях, страдальчески щерясь, пальцами связанных за спиной рук он вслепую нащупал на полу среди мусора осколок стекла, поднял его и подъехал на заднице к Мите.
— Зажми берцами! — велел он.
Митя сообразил, что задумал Серёга, рывком переволок связанные ноги и бережно перехватил осколок, стиснув его между подошв своих армейских ботинок. Серёга получил вертикально поставленное стеклянное лезвие.
— Поранишься… — предупредил Митя.
Серёга, пыхтя, ворочал плечами — пилил хомут на своих запястьях.
Митя боялся, что в их комнату внезапно войдёт конвоир, но тот, похоже, был занят обедом. До Мити доносились спокойные голоса «спортсменов».
Пластиковый хомут на запястьях Серёги распался с лёгким щелчком.
— Бля, аж плечи ломит… — разминаясь, блаженно прошептал Серёга.
Потом он сунулся Мите за спину и принялся резать стеклом хомут у Мити на руках. Теперь он работал гораздо быстрее. Митя тоже расцепил руки.
— На ногах сам давай! — торопливо бросил Серёга.
В этот момент «спортсмены» взволнованно загомонили. Что-то их там растревожило… А затем за стенами озлобленно затрещали автоматы, грохнул выстрел из базуки, за ним — второй выстрел. Эхо прокатилось по коридору. Ни Серёга, ни Митя не отвлеклись от своего дела: сначала — на свободу.
Наконец Серёга рассёк путы на ногах.
«Спортсмены» продолжали стрелять, но по ним самим никто не бил.
А за окном вдруг слабенько прозвучало:
— Серёга!.. Серёга!..
Это был крик Маринки. Призыв о помощи.
Серёга будто взорвался. Он вскочил на ноги и, расшвыривая поломанную мебель, метнулся к окну. Один миг — и он исчез, точно его выдернуло наружу.
Митя ожесточённо пилил стеклом пластиковую ленту на лодыжках.
В комнату ворвался конвоир с автоматом. Митя еле успел спрятать руки за спину, изображая, что связан. Конвоир мельком быстро глянул на Митю, не уловив обмана, и сразу увидел, что второй пленник сбежал. Конвоир кинулся к разбитому окну. Вот он — беглец! Совсем недалеко!..
На краю пустыря перед зданием завода застыл огромный заплесневелый вездеход, поднявший на консолях ржавый зубастый барабан скальной фрезы. Под барабаном лежала черноволосая девчонка. Беглец — тот наглый парень, что пытался заманить бригаду Алабая в ловушку, — сгибаясь, лез к девчонке.
Конвоир поднял автомат, чтобы одной очередью скосить обоих.
На затылок конвоира обрушилась какая-то огромная дубина, и мир в его глазах разлетелся на куски. Конвоир повалился на пол.
Митя отбросил ножку стула и принялся отдирать оконную раму.
Серёга через пустырь волок спотыкающуюся Маринку к зданию завода. Слева и справа рокотали горные машины: они шли на штурм крепости Алабая. Взрывы взметали фонтаны щебёнки, стелилась пыль, плыл бризоловый чад. Здание завода было уже совсем близко… Кое-где его тёмные окна порой вдруг озарялись вспышками выстрелов: крепость отражала натиск противника. А на первом этаже из оконного проёма высунулся Митяй. Серёга, ругаясь, подсадил Маринку, и Митя схватил её за руки, чтобы втащить наверх.
На мгновение он встретился с Маринкой взглядом — и сразу понял, что больше никогда в жизни не посмотрит ей в глаза.
65
Щебёночный завод (III)
Егор Лексеич ждал нужного момента; харвестер укрывался за кустами в стороне от базы Алабая, а над полем боя висел коптер. Егор
