Вегетация - Алексей Викторович Иванов
Они по частям вытаивали из клубов пыли, жуткие и безжалостные, словно ожившие пыточные инструменты, — тупые комбайны, приспособленные лишь для взлома, расчленения и сноса каменных пластов. Колёсные и гусеничные, приземистые и раскоряченные, они были вооружены зубастыми цепными резаками на рамах, скальными свёрлами и долотами, роторными пилами, фрезами, огромными ковшами и отвальными ножами, выгнутыми, как плуги. Они ревели и клокотали могучими моторами. Это были подземные уроды, машины-мутанты с перезрело-огромными органами убийства. И Маринке стало ясно, что от нашествия монстров ей не спрятаться и не спастись.
В запасе у неё была минута, в лучшем случае — две. Трясущимися руками Маринка вытащила ремень из своих джинсов, обмотала вокруг бедра, чтобы пережать рану, и затянула так, что сама же и завизжала. Потом взгромоздилась на ноги и, словно проваливаясь на каждом шагу, устремилась по сыпучему склону в сторону щебёночного завода. Никто её не видел, и она в полную грудь зарыдала от боли, обиды и отчаянья. Размазывая слёзы окровавленными руками, она плелась, как сломанный робот, как покалеченное насекомое.
Позади неё широко разрастался рокот двигателей, лязг металла, скрежет, хруст и шуршание щебня — стая чумоходов потихоньку нагоняла жертву. Но Маринка не оборачивалась. Если она погибнет, если её раздавят, расплющат, размажут по камням, пусть это произойдёт внезапно, чтобы даже чумоходы не увидели, как в последний миг она испугалась.
Маринка обогнула очередной бугор, поросший редкой сухой травой. Взрытый пустырь: какие-то кусты, мусор, дырявые и мятые железные бочки, автопокрышки, трубы, ящики… Маринка подняла голову. Вот же он — завод! Двухэтажное здание из грязно-бурого кирпича, бурьян у фундамента, выбитые окна… Там — укрытие, защита, избавление… Там Серёга. В том, что с ней, с Маринкой, случилось, виноваты были все: дядь Гора, Митька, Костик. Все, кроме неё. И Серёги. Он один отговаривал её от опасных затей.
Но в тёмных окнах вдруг засверкали огоньки выстрелов.
Автоматная очередь пропахала склон наискосок перед Маринкой — свистнули полетевшие камни. Потом рядом прожужжала другая очередь — из другого окна. Маринка упала вниз лицом. Стреляли, конечно, «спортсмены» Алабая. Они сообразили, что девчонка ведёт на них чумоходы, и попытались уложить её — впрочем, какой в этом был смысл?.. Своими радарами чумоходы мгновенно засекли стрелков, и те стали новыми целями. Машины, что ползли за Маринкой, повернули морды к заводу. И тогда из окон забабахали базуки.
Маринка вжалась в склон. Взрывы расшвыривали щебень как шрапнель: камни лязгали и громыхали по корпусам комбайнов, вспарывали воздух над Маринкой. Граната ударила в отвальный щит чумохода и лопнула с огнём и звоном: комбайны, что прорубали шахты в недрах горы, были словно в броне. Чумоходы казались неуязвимыми, базуки не могли их остановить.
Но Маринка понимала, что про неё подземные твари всё равно не забыли. Не выдержав, она оглянулась через плечо. На неё уже надвигался левеллер — фрезерный комбайн. Широкие гусеницы. Горбатый капот, покрытый пятнами лишайников. Тесная кабина с кустами внутри — будто череп для крохотного мозга. На ободранных консолях, подпёртых толстыми поршнями, вращался клыкастый барабан скальной фрезы. Левеллер уже приподнял его перед собой, чтобы опустить на лежащую Маринку. Фреза заслонила Маринке солнце.
Взревело, полыхнуло — и тесную кабину снесло разрывом гранаты, грубо вскрыло капот, вывернув стальные лохмотья. Двигатель подавился и умолк. Фреза тяжело зависла над Маринкой. Левеллер сдох на середине движения.
Маринка лежала под фрезой, вцепившись пальцами в булыжники, будто под заклинившим ножом гильотины. И её заколотило. Кажется, даже щебень под ней зашевелился от бешеных ударов сердца. Угроза исчезла, однако запоздалый ужас был невыносим, и Маринка закричала:
— Серёга!.. Серёга!..
64
Щебёночный завод (II)
Алабай сразу уловил, что Митя не из лесорубов, и обращался на «вы».
— Я прекрасно осознаю положение дел, Дмитрий, и поддерживаю контакт с Ярославом Петровичем, — щеголяя интеллектом, поделился он. — Кратно увеличенная частота альфа-деревьев под Ямантау обусловлена присутствием вашего мицеляриса на подземном объекте. Если я вырублю все коллигенты, мицелярис погибнет. И мне это не выгодно. Мне выгодно взять половину стволов, чтобы к следующему сезону мицелярис восстановил их число. Мне нужна долговременная плантация, а не разовый хапок. Я бизнесмен, а не рвач.
Они сидели в бывшей комнате отдыха. Пыльные диваны, грязный стол, заплесневелый кулер в углу, на стене — выцветшая фотография круизного шаттла первого поколения. Алабай был рослым и подтянутым мужчиной, который явно следил за своей физической формой. Он то и дело широко улыбался, в модно подстриженной чёрной бороде блистали белые зубы. А Мите смертельно надоело всё это — расклады, выгоды, подсчёты, разводки…
— Я понял ваш план, — устало произнёс Митя. — И я найду вам «вожаков». Сколько потребуется, столько и буду работать. А сейчас покажите мне брата. Он правда жив?
— Жив и даже относительно здоров, — кивнул Алабай. — Он ведь нужен мне для шантажа. Извините, разумеется.
— Отведите меня к нему.
— Окей. Но вас свяжут.
— Зачем? Я же сам пришёл. Я не убегу.
— Да, вы поступили самоотверженно. Но вы можете выпустить брата.
Митя ничего не ответил.
— Антон! — крикнул Алабай в проём двери. — Отведи нашего гостя.
Дверь комнаты отдыха выходила на внутренний балкон. Он вытянулся вдоль продольной стены просторного и светлого агрегатного зала: окна здесь зияли дырами от выпавших стеклоблоков. Дизель-генераторы, что питали электромоторы дробилок, были демонтированы: на раскуроченном бетонном полу блестели лужи и зеленели островки мха. Посреди зала стоял длинный, как вагон, дорожно-строительный вездеход. У Алабая он служил трелёвочным трактором. Под потолком на балках перекрытия висели два излучателя.
Балкон закончился лестницей. Митя и конвоир спустились на первый этаж и пошли по замусоренному, полутёмному коридору. В одной из комнат два бойца Алабая, свободные от караула, готовили обед на переносном кухонном комбайне, тут же вертелась Щука. Увидев Митю, она осклабилась.
Серёгу держали в каком-то кабинете. Выбитое окно, облезлые стены, перевёрнутый набок канцелярский стол, обломки стульев, упавший шкаф. Связанный по рукам и ногам, Серёга лежал в крошеве штукатурки и осколках стекла. Конвоир связал Мите руки за спиной, Митя сел, и конвоир связал ему ноги; вместо верёвок он использовал прочные пластиковые хомуты, которыми обычно крепили водопроводные трубы. Завершив процесс, охранник сфоткал Митю и Серёгу на телефон. Серёга молча и угрюмо наблюдал. Физиономия у него распухла от синяков и кровоподтёков.
— Позовёшь, когда надо будет, — сказал конвоир Мите. — Я недалеко.
Он вышел. Митя смотрел на брательника.
— Чё, поймали тебя? — хрипло спросил Серёга.
Митя выглядел не лучше его: грязный, бледный, одежда в крови.
— Не поймали, — устало возразил он. — Я сам сдался Алабаю.
— Лексеич мало платит, да? — издевательски скривился Серёга.
— Не хотел, чтобы тебя, придурка, застрелили.
Митю глодала тоска. Ему Серёга был безразличен, да и Маринка теперь тоже. Он поступил так, как должно, а не из любви или беспокойства.
— Пиздишь, — не поверил Серёга.
— Иди на хуй.
Серёга заворочался и с трудом сел на задницу, опираясь спиной о стену.
— Мы же друг другу в пятачины насовали… — напомнил он.
Митя ничего не ответил.
Серёга шумно сопел раздувшимся носом, как ребёнок, которого сначала отругали, и он собрался заплакать, а его уже простили.
— Сильно тебя отметелили? — спросил Митя.
— Зубы целы — и ладно… Митяй, чё, правда — ты из-за меня пришёл?
Серёга не знал человека, способного на такое ради него.
— Буду работать на Алабая, если «спортсмены» тебя больше не тронут.
Серёга растерялся. Что сказать Митяю? «Спасибо» слишком маленькое… Душу Серёги медленно плавило небывалым жаром благодарности и родства. Это его брат… Это, блядь, его брат!.. По жизни брат, по всему!..
Они сидели и молчали, даже не глядя друг на друга. Из разбитого окна были видны обширные развалы щебня с клочьями травы —
