Ант Скаландис - Катализ
— Ты что же это, медик-педик! (Извините, Шейла.) В политике ни бум-бум, а туда же — переговоры вести! Ты какие условия принимаешь?! Решил позабавляться с оранжитом? А пресс-генераторы всех видов? О чем ты собирался предупреждать летчиков и космонавтов? О том, что у них через минуту отключатся все двигатели? И потом. Ты получил какие-нибудь гарантии своей безопасности? Или ты думаешь, что Кротов тебя отпустит за так? Да он тебя в бетон замурует и упрячет где-нибудь в соседней галактике. Верно, Кротов?
— Говори, говори, — сказал Кротов. — Складно у тебя получается.
Губы у него побелели, а на лбу выступил пот.
И тут снова вошел референт.
— Доктор Сидней Конрад. Разрешите впустить?
7.10 по Гринвичу— Вставай, Ли, — сказал Женька, — все на свете проспишь.
— Вредный ты, Зайчик, — проворчала Ли, потягиваясь. — Что я могу проспать, кроме собственной смерти?
Женька сам удивлялся, как быстро свыкся он с чудовищной, по понятиям двадцатого века, мыслью о запланированной смерти. Свыкся вполне, но шутить на эту тему еще не умел. Поэтому от фразы Ли он вздрогнул и поспешил перевести разговор. Не получалось у них говорить об этом. Накануне вечером Женька даже не смог выяснить, детерминистка Ли или нет.
— Послушай, — спросил он, — я все никак не пойму, откуда в вашем мире могут взяться проститутки, если денег давно уже нет.
— Дурачок, — сказала Ли, — во-первых, не проститутки, а гетеры, а во-вторых, причем здесь деньги? Нам платят иначе. Роскошью человеческого общения, например. Кто-то из твоих современников сказал, что это величайшая в мире роскошь.
— Да, он только не догадался, что в будущем ее сделают разменной монетой. И неужели, скажи, неужели общаться можно лишь только так?
— Ну, разумеется, нет. Однако великих людей мало, да и просто знаменитых немного, а общаться с ними хочется всем. Возникает конкуренция. И тут пожалуйста: один интересен в интеллектуальном споре, другой — на теннисном корте, а я — вот… Ты пойми, Зайчик, в мире абсолютного изобилия обесценилось далеко не все. Есть доступ в определенные сферы, есть возможность участия в межзвездных экспедициях, есть право на выбор планеты, есть власть, наконец, — все это не для всех. Всегда будет что-то, чего на всех не хватит. А мы, гетеры высшего класса, имеем многое, почти все. Благодаря таланту, конечно, — добавила она.
— Талант… — задумчиво повторил Женька.
— Обязательно талант, — сказала Ли убежденно. — Сегодня талант необходим в любом деле. Иначе просто не имеет смысла работать. Ведь мы работаем прежде всего для удовольствия. На всякой работе.
— И ты получаешь удовольствие от своей работы?
— К сожалению, не всегда. Последнее время все реже. Надоело, наверное. Социологи уверяют, что профессию надо менять минимум раза два-три в жизни, а некоторым и чаще. Мы все-таки очень долго живем. А потом с этой кротовской политикой в городе становится все меньше приличных людей и все больше каких-то отвратительных типов.
— А тебе не кажется, что это закономерно?
— Что именно?
— Что вокруг борделя собираются по преимуществу отвратительные типы. Понимаешь, я никогда не был против самой идеи проституции, как профессии, тем более в ее красивом древнегреческом варианте. Гетера, — произнес он с чувством, — звучит-то гордо как! Но так уж получалось всегда, да и сейчас, как видно, получается — ничего тут сибр не изменил — в борделях скапливалась вся грязь, вся нечисть, все подонки преступного мира. Почему это, Ли, почему?
— Зайчик, а ты становишься пессимистом. Ты видишь во всем плохое.
— Это ваш искусственный город делает меня таким, — мрачно пояснил Женька.
И понял вдруг, чего он хочет.
— Я хочу дождя, и леса с шумящими деревьями, и мокрой травы, и солнца, и пения птиц! Ли, я хочу на волю из-под этого колпака! Как вы живете здесь, Ли?!
— Успокойся, Зайчик, здесь все это есть. Ты просто плохо знаешь Норд.
— Где здесь? Под колпаком? — удивился Женька.
— Ну, да.
— А я настоящего хочу. Настоящего. Понимаешь?
— Понимаю. Мы же здесь небезвылазно торчим. И тебе за дождем придется поехать на юг. А вот солнце… Ты знаешь, какое сегодня число? Полярная ночь сегодня кончается.
7.15 по ГринвичуКонрад подошел к столу и положил перед Кротовым оранжевую горошину.
— Что это? — спросил председатель.
— В некотором роде оранжит, — пояснил Конрад и добавил, — а теперь смотрите.
Горошина начала быстро расти и превратилась в сибр, который несколько раз на глазах у ошарашенной публики переменил свой внешний вид. Шейла вскочила и, охнув от боли, упала обратно в кресло. Альтер смотрел на Брусилова и улыбался одними глазами, боясь раньше времени выдать свою радость. Станский ничего не понимал, а Кротов, ставший белым, как молоко, произнес:
— Ты что, Сид, на старости лет решил стать фокусником?
— Это не фокус, — сказал Конрад. — Это искусственный оранжит. Только сегодня сделал. Тебе привез показать. Так что ты на это скажешь, товарищ Кротов? Стоит ли теперь с сеймерами бороться?
А Кротов ничего не сказал. Кротов был мертв.
Альтер заметил это первым. Он вскочил, обнял Виктора, потом Конрада, потом охнувшую от боли Шейлу и, наконец, даже Эдика.
— Блестяще, ребята! — приговаривал он. — Просто потрясающе! Я вам как политик говорю, это выше всяких похвал!
Тут до Станского дошло, и он спросил:
— Так это что, был блеф, сэр Сидней?
— Да какой, к чертовой матери, блеф! — разозлился Конрад. — Я всю жизнь работаю над созданием искусственного оранжита, наконец, совершаю вторую всемирную революцию, и в благодарность за это один, не успев слова сказать, отдает Богу душу, а второй кричит: «Молодец, старик, это был гениальный блеф!»
— Да ты что?! — Альтер отказывался верить.
И Виктор сказал ему:
— Дурачина. Разве ж я умею из горошины сибр выращивать? Покойник-то наш умнее тебя оказался.
— Всем руки вверх! — послышалось от двери и сидящие за столом обернулись.
Шестеро грин-блэков стояло вдоль стены с оружием в поднятых руках.
7.20 по ГринвичуВ центральном московском гибернатории вернули к жизни гражданку Земли Беленькую Екатерину Сергеевну 1957 года рождения, дата вакцинации — 8 февраля 2 года ВК, дата криоконсервирования — 4 июля 11 года ВК. И вместо обычного вопроса: «Какой нынче год?» или «С бессмертием все по-старому?», она спросила:
— Он жив?
7.22 по Гринвичу— Ребята, спокойно, — заговорил Альтер. — Вы же видели, никто не убивал старика Игнатия. Элементарная сибротодия от нервного потрясения. Да и вам никто не угрожает.
Но кротовцы по-прежнему целились в пятерых за столом.
Обстановку разрядил Мартин Патрикссон, один из приближенных к председателю партийных чиновников. Он вошел, скомандовал грин-блэкам «вольно», словно те стояли «смирно» — грин-блэки в нерешительности стали опускать оружие — и обратился к председателю: — Дорогой товарищ Игнатий, разреши доложить… Э, да тут уже без меня все кончилось!
И он стянул с лица маску Мартина, сказал «Ф-фу-у», и на его настоящем лице расцвела улыбка.
— Знакомьтесь, — представил Альтер, — мой агент Вольдемар. Попросту Вова.
— А вы знаете, друзья, где мы все с вами находимся? — вопросил Вова. — На борту межзвездного корабля.
— Уже летим?! — буквально подпрыгнул Станский.
— Да нет, теперь уж, слава Богу, никуда не летим. Они должны были получить сигнал от Кротова лично. Но рисковали вы, ребята, здорово. И вы! — повернулся он к ошалело-настороженным грин-блэкам. — Хозяин ваш сукою оказался, прости Господи. Ради того, чтобы Брусилова в другую галактику запузырить, он бы и вас с субсветовой скоростью на верную гибель отправил. Честно говоря, и не знаю, на чем бы мы вас догонять стали. Мощная эта игрушка у Кротова. Сержант! — крикнул он старшему из охраны, как бы забыв, что он уже не Мартин Патрикссон. — Вы и ваши люди можете быть свободны!
И окончательно растерявшиеся грин-блэки ретировались.
7.25 по ГринвичуСлужба связи города Норда обнаружила исчезновение экрана над Северным полюсом. В наушниках радистов зазвучали внезапно сигналы станций Европы, Америки, Африки и, наконец, послышалось: «Говорит Сан-Апельсин…» Показания всех приборов сверили дважды: это была не мистификация.
7.30 по Гринвичу— А скажи нам, Вова, — поинтересовался Брусилов, — эти кротовские парни, которые ждут сигнала по всей планете, они что, действительно готовы стрелять налево-направо?
— Боюсь, что да.
— Твои рекомендации, Альтер.
— Надо выступить по Интервидению: «Всем, всем, всем…» Ну, и так далее. Это единственный выход. Сколько в нашем распоряжении, Вова?
— Времени? Вагон. До полудня по Гринвичу можем чесать в затылке. Но вообще я бы советовал уже сейчас выступать кому-нибудь от имени зеленых.
— Зачем кому-нибудь? — удивился Конрад. — Вот Шейла.