Как приручить дракона – 5 - Евгений Адгурович Капба
Он вдруг густо покраснел, как будто сказал что-то стыдное. Вот ведь! Сколько они там в браке — десять лет? Больше? Ну, молодцы, молодцы…
— Это что это такое ты приволок? Спиннинг? — перевел тему наш влюбленный предводитель.
— Это чехол от спиннинга, да, — я снял с плеча свою поклажу. — Но внутри не спиннинг. Считай, что это тебе в лизинг… Или как правильно сказать? В общем — эту штуку, Зборовский, я тебе вручаю на тот период, пока ты остаешься правильным мужчиной и главой земской управы. Потому что так, как тебе, я тут больше никому не доверяю, даже себе… Держи, в общем!
И я протянул ему меч.
— Э-э-э-э… Нет, ну… — он чисто рефлекторно взялся за рукоять — и его лицо озарила блаженная улыбка.
Не видал я еще мужика, который взяв в руки меч, вот так вот бы не улыбнулся, или наоборот — не нахмурился бы решительно и сурово. Это у нас сидит в крови!
— Классная штука, — признал Зборовский и осторожно махнул пару раз, для пробы. — Прям нравится. Это что — правда мне? В чем тут подвох?
— Подвох в том, что это Бальмунг. Меч убийцы драконов, — пояснил я.
— Та-а-ак! — он напрягся и поставил меч к стеночке. — А я тут причем?
— Притом, что я — дракон, Женя. И мне иногда самому от этого страшно, — я почесал затылок, пытаясь собраться с мыслями.
— ИДИО-О-О-ОТ! — взвыл дракон. — ДЕФЕКТИВНЫЙ! ЛАТЕНТНЫЙ САМОУБИЙЦА! ПОЗОР ВСЕГО ДРАКОНСКОГО РОДА!
— А я что могу… — сосед посмотрел на меня подозрительно. — Погоди-ка! Я, кажется, понял! Ты что, имеешь в виду, что если сбрендишь и начнешь отмачивать что-то ужасное — чтобы я тебя…
— Ага, — кивнул я. — Конечно, это будет непросто. Но если есть у нас тут настоящий герой без страха и упрека — то это ты.
— А как… — я понял его с полуслова и перебил, не дав закончить вопрос.
— А очень просто. Если я вдруг начну обижать маленьких детей или устрою бойню на улицах города, или решу, что цель оправдывает средства, и начнутся попутные жертвы… В общем — такое. Но не думай, что это будет легко. Тебе придется проявить чудеса изобретательности, чтобы подобраться ко мне с этой ковырялкой!
— Ну, ты, конечно, святой человек, Пепеляев! — восхищенно покачал головой Зборовский. — Я даже не знаю, с чем это сравнить! Наверное, теперь мне придется брать уроки фехтования, да?
— Ага, — я кивнул. — Давай, я тебе одну фишку покажу… Иди сюда. Смотри: легким движением руки меч превращается… Превращается меч… В элегантный ремень! А?
— Класс! — признал Зборовский. — И что, ты мне его вручаешь, типа, пока я глава уезда?
— Я вручаю тебе его, пока ты глава уезда и правильный мужчина, именно при таких условиях. Разведешься с женой или начнешь бить детей — заберу! — пригрозил я. — Или если взятки брать начнешь.
— Типун тебе на язык! — отмахнулся Женя. — Хочешь — я тебе в качестве алаверды сковордку подарю в лизинг? Пока ты мой сосед — будешь иметь право бить меня по голове в вышеозначенных случаях.
— ДВА ИДИОТА, — констатировал дракон.
Глава 17
Типология
К маю я знал по именам и фамилиям пятьсот человек. Ну, а как иначе? Я уже как-то занимался такой увлекательной арифметикой и вычислил, что это математику или филологу можно взять одну, максимум две параллели, и вуаля — нагрузка готова. Четыре или пять часов математики в неделю, умножаем на четыре, пять или шесть классов и получаем от двадцати до тридцати часов в неделю. Солидно? Более, чем.
У историка же — нормального, адекватного, а не такого многостаночника-филантропа, как я, в каждом классе — два часа. В старших добавляем обществоведение — три. Если брать провинцию, тем более — нашу шестую школу, которая располагалась в частном секторе — редко в таких местах водится более одного учителя истории. Ну, иногда администрация себе полставки берет, это ж не математика, в истории каждый дурак разобраться может! Даже если образование непрофильное.
В любом случае — за четыре четверти волей-неволей запоминаешь всех. И пока видишь каждую неделю — помнишь. Конечно, это своего рода калейдоскоп детских лиц, и после выпуска, спустя лет пять или шесть узнаваться и вспоминаться будут только самые яркие… Не всегда самые умные и успешные, но яркие — точно. И это не значит также, что в памяти останутся только хулиганы и двоечники, которые всякую дичь творили, или — артисты и активисты, нет.
Просто — в каждом классе есть шесть или семь учеников, на которых учитель смотрит, когда ведет урок. Они — кто-то вроде живых камертонов: если таким ребятам тема заходит, если они успевают записывать и понимают, что вообще происходит на уроке — то и остальные дотянут. Бог знает, что в этих детях такого особенного: успеваемость разная, социальное происхождение, генетический багаж и уровень достатка — тоже. Может — любопытство? Небезразличие? Считая обе жизни, я что-то около пятнадцати или семнадцати лет в педагогике, но так и не выработал никакой классификации.
Вот и теперь, глядя на склонившиеся над тетрадями головы учеников, я поймал что-то вроде приступа учительской тоски или — укола совести… Мол, как я их брошу? Вот так возьму — и сбегу из школы? Может — поговорить с Гутцайт, остаться хоть на полставки? Этих девятиклашек ведь тоже к экзамену надо готовить…
И при этом: они ведь все равно уйдут! Кто из них вообще про меня вспомнит через пять лет? Кто из нас вообще вспоминает своих учителей? Человек уходит, на его место приходит другой, учебный процесс идет дальше — шатко, валко, как-то. Чудовищно и однообразно, как все в земщине.
Большая зеленая муха билась об оконное стекло, тщетно пытаясь выбраться наружу. Первая муха в этом году! Солнышко пригревало, пахло мелом, немножко — нагретой половой краской и приторно — чьими-то духами. Наверное, опять Свиридова мамину косметичку распотрошила…
— … Таким образом, любая типология характеров и личностей — очень условна. Не бывает чистых флегматиков или меланхоликов — в основном все мы можем обнаружить в себе черты того или иного типа темперамента или,
