Винсент Килпастор - Беглый
Я смотрел и смотрел в небо, пока оно не начинало кружится медленной каруселью. Странно что где-то в мире была другая жизнь. Война, смерть, любовь, рождение детей — мысли начинали кружится вместе со звездами и я медленно улетал прочь из Зангиоты.
Тут за ночь до моего звонка меня и застукал ДПНК:
— Каму турма, каму дом радной, ссукя? — вопросил он, возвышаясь надо мной, как громоподобный Шива из Рамилькиных комиксов.
— Виноват, гражданин дежурный помощник начальника колонии, по жилой без происшествий! — соскочив и отряхнувшись в стойку смирно рапортовал я.
— И как ты знаишь, что бес проишествий, ёбанний твой башкя? Лижишь тут, испишь, пирдишь пляц? Давай бегом нахуй псталовой — шеп-повар, Рустам-акя турген-чи, скажи пусть заптракь, яйца, масля-шмасля тудавой-сюдавой таерлаб куйген, мен попозже келаман — понял?
— Понял…
И бегом. Уговаривать меня не надо. Подальше от тебя, начальника, и прямой в столовую. Тут я уже как рыба в воде. Но это — в последний раз. Сегодня — звонок. Сегодня — домой!
Не смеем вас больше задерживать-с! Вернул все долги обществу. Сполна. Теперь домой.
Теперь я этому занудному обществу ни хрена ничего не должен.
И-ээх, цыгаанка с каааартами…! Едемте в Москву!
Утренняя проверка длиною в саму бесконечность. Время просто остановилось.
А может и движется, только так медленно как только может за пару часов до освобождения. Я слышу заунывный скрип каждой секунды.
Мои ноги не выдерживают и вдруг свинцово затекают как у ботаника-первоходочника. На строгом режиме на проверках всех без исключения сажают на корточки. Подавляют.
Первое время с непривычки аж встать не можешь после долгого просчета, в ноги впиваются миллионы иголок.
А потом, с годами привыкаешь, хоть бы и хрен, часами можно сидеть как в удобном кресле. Именно по привычке подолгу сидеть на корточках можно легко отличать на воле бывших янычар.
Но я вот быстро поотвык — пока в повязке ходил. Гады стоят с ментами в полный рост.
После проверки одним махом распарываю институтский мой матрас, где давно уже ждут припасенные вольнячьи синие джинсы «Lee» и турецкий свитер «Гусси» с немного растянутым воротом. Их менты сняли со свежих этапников и продали нам в рамках ликвидации-распродажи.
Я распорол тройную строчку в шаге джинсов и пытаюсь туда пристроить мой золотой запас американской валюты. Уж больно в жопу запихивать не хочется. За этим занятием меня застает Баев.
— Ну, что Санек, долгие проводы — лишние слезы, бывай, бывай, повелитель молчунов!
— Да погоди ты, Шурик! Беда у нас. Сэнсэя забрали в изолятор. Забьют они его. Он отряднику, Баходыру ключицу, кажись сломал!
* * *Из военных сводок:
Положение талибов в осаждённом Кандагаре постепенно ухудшалось, и 7 декабря город пал.
Часть боевиков сумела бежать в соседний Пакистан, часть ушла в горы (включая и муллу Омара), остальные сдались в плен Северному Альянсу.
Внимание американского командования теперь было обращено к горному району Тора-Бора на юго-востоке Афганистана. Здесь ещё со времени советско-афганской войны располагался крупный пещерный комплекс, где, по данным разведки, укрывался Усама бин Ладен.
Сражение за Тора-Бору продолжалось с 12-го по 17-e декабря. На комплекс наступали местные вооружённые отряды, при поддержке авиации США. После взятия пещеры были тщательно осмотрены. Как выяснилось, бин Ладен успел покинуть его накануне сражения. Несмотря на это, продолжавшаяся два с половиной месяца военная операция США и Великобритании увенчалась успехом — движение Талибан было отстранено от власти и практически утратило боеспособность.
2. 8
Сэнсэй — это человек, который живет, как дышит. В здоровом теле — здоровой дух. Поэтому он никогда не задумывается перед тем, как ответить на вопрос. Да у него — это да, а нет — это нет.
Все остальное — от лукавых.
А я? Я-то ведь тоже — лукавый!
Изворотливая, мерзкая дешевка — эгоист с паскудно-животным инстинктом выживания. Вот расклад — Сэнсэя забивает, наверняка уже вусмерть толпа садистов в штрафном изоляторе. А я тут, понимаешь, шнурки себе наглаживаю, и думаю — куда бы мою денежку ловчее припрятать! Боже мой! Когда же я успел превратиться в эталонное воплощение того, что сам всю жизнь высмеивал и ненавидел?
Сейчас двину в нарядную, отмечусь в их амбарной книге временно мертвых — и на выход. К воротам отделяющим добро от зла. Свет от тьмы. Швобода.
А Сэнсэй? А что — Сэнсэй? Что, блядь, Сэнсэй? Я его что ли заставлял ключицы отрядникам выламывать? Даже если этот мозгляк Баходыр письмо его жены другим отрядникам под водочку декламировал?
Вот взять меня — что мне Баходыр сделал — в прядильный сослал? А оттуда я в гады последние скатился, в сильвестры позорные?
И что теперь? Я стал, как Зорро, ему мстить?
Я подрезал его в темном подъезде тупым супинатором? Или когда завхоз ему мясо вареное на завтрак тырил — отметал я это мясо? Отметал или нет? Плевал ему в суп? Строил козни? Мстил по мелкому? Нет!
Так какого ты мне, Баев, здесь сейчас на совесть тут давишь? А?
Гори оно все синим пламенем!
Рванул до Бахрома — нача режима. Что он мне сейчас сделает? Я уже с самого утра вольный человек — просто у них порядок такой — отпускать после утреннего просчета. Под мою свободу надобно подвести бумажно-волокитную базу, будто, сука, у них двух лет не было, чтобы подготовится к моему празднику. Лишние пару часов мурыжат теперь. В аду.
А вы знаете, сколько стоят эти пару часов моей и без того короткой жизни в вашем суетном денежном эквиваленте? Суки!
Походу — о денежном эквиваленте… Ведь придется раскошелиться, а? Ну и хитровыебанный же ты бох, Кришна! Сначала, понимаешь, дал, а потом — взял! Да и хрен тебе навстречу — подавись!
Самое мутное — это процесс принятия решения. Поэтому принимать решение надо максимально быстро. Не взвешивайте варианты, как богатые евреи в дешевой лавчонке. Придет время — и вас самих будут взвешивать. Это суть. А остальное нет. Каков ваш удельный вес?
А дензнаки? Однозначно не суть! Бумага с изображением людей, которые также когда-то пороли чушь и лихорадочно дрочили перед сном. Теперь бумагу с портретами этих давно умерших людей можно обменять на рис, морковку и мясо для плова. Какие же мы продвинутые и изобретательные — потомки обезьян.
Вы, что и правда мечтаете, чтобы бумагу с вашим портретом обменивали на йогурт? Хотите, чтобы на газетке с вашим портретиком сантехники на привале селедочку чистили?
У меня вообще после отсидки стойкая аллергия на тиражирование собственного изображения. Пойдите — поищите мои фотки, следопыты фенимора купера.
Ладно. Теперь о главном. Главное, чтоб сейчас без выебона взял Бахром. Чтобы без ложного стыда и жеманства.
* * *— Бахром-акя, калайсыз? Сох саламатмимысыз, башлык? Тут дело такое, гражданин майор.
— Товарищ! Товарищ майор — ты у нас, Шурик, с утра уже свободен, если не ошибаюсь?
— Товарищ майор! (У меня по-военному изменилась осанка и тембр) Товарищ майор, тут в пятом отряде есть один великий каратэка. Статья — нормальная, любовника жены случайно мочканул, вы понимаете?
— Еще как понимаю. За такое надо было медаль дать.
— Ну так отрядный пятого, Баходыр, письма его жены читал, да еще и острил не к месту.
— Так и что теперь? Каждый вонючий зык будет мне офицеров МВД Узбекистана избивать? Это нездоровый прецедент.
— Бааахром-акя! Тут у нас спортзальчик есть — сэпэпэшный. Давайте, этот сэнсэй и будет там заниматься дополнительно. С офицерами МВД Узбекистана? А? Сколько пользы! Смотрящим его туда пристроим, а, Бахром-акя?
— Хм. Интересная мысль. А заявление в СПП он напишет?
— Нуу… Не сразу может быть… Но он тренер, профессиональный тренер, понимаете?
— Хорошо. Красиво. Ты — на свободу с чистой совестью. Костолому твоему — свой спортзал. А мне что с того?
О! Как же я ждал этого вопроса. И мечтать не мог о лучшем раскладе. С поклоном подскочив к Бахрому сбоку, медленно высыпал мою скудную столовскую выручку в ящик стола.
— Ну, хорошо, Шурик. Можешь идти.
— Нет-нет, что вы, Бахром-акя! Не могу идти — как же? Вы в изолятор позвоните, пожалуйста. Пока ему там не переломали все, что ломается.
* * *Вот и все. На свободе с чистой совестью. Готов к путешествию. Куда угодно. Только бы быстрей отсюда. Быстрей.
Знаете — в Библии есть байка. Иисус возрождает Лазаря из мертвых. Просто проникнитесь эмоциями Лазаря. Вот — лежу в гробу. Через пару часов — черви начнут мной лакомиться. И вдруг — бабах — второй шанс! Ожил! Воскрес! Да я же теперь умней, мудрей буду — в жизни не повторю ошибок, вот увидишь, Господи!
