Майкл Гаррисон - Свет
— Но ты ведь можешь найти это место снова, — затаив дыхание, сказала Серия Мау.
— Да, — ответил он.
— Тогда возьми меня туда, Билли Анкер. На ту планету!
Он опустил взгляд на собственные ладони и спустя несколько мгновений покачал головой.
— Очень важно не привести туда их, — объяснил он. — Ты сама видела.
Он поднял руку, отметая ее возражения.
— Но причина не в этом. О да, я мог бы тебя туда доставить, несмотря на их противодействие, ведь я вижу, как этот пакет для тебя важен. Говоря между нами и «Белой кошкой», мы бы от них оторвались.
— Тогда почему бы не взять меня туда? Почему бы нет?
— Потому что это место не для таких, как мы с тобой.
Серия Мау отвела уловку прочь и скрылась за переборкой. Билли Анкера это, казалось, удивило. Снова он ее услышал уже как голос корабля. Ее голос шел отовсюду вокруг:
— Я тебя насквозь вижу, Билли Анкер.
В голосе прозвучало легкое неодобрение.
— Ты так долго трепался насчет того, чтобы свалить с Пляжа, а теперь нырнуть боишься.
Он рассердился, потом заупрямился.
— Там не место для людей, — настаивал он.
— Я не человек!
Он улыбнулся. Мягкий свет улыбки стер с его лица следы прожитых лет, и она увидела, что Билли Анкер по-прежнему парень хоть куда.
— Да нет же, ты человек, — сказал он.
21
Война[46]
Эд Читаец продолжал тренироваться для номера с ясновидением.
Мадам Шэн предпочитала работать в обсерватории, среди диорам. Особо импонировала ей «Майкл Кэрни с Брайаном Тэйтом смотрят в монитор, 1999». Эда застывшие взгляды и недоверчивые лица древних ученых напрягали, он себя лучше чувствовал в офисе или баре дюнного мотеля.
Его наставница вела себя непредсказуемо. Иногда являлась сама собой, порою в обличье ресепшионистки, у которой титьки были как у Долли Партон, и нудила про оортовское кантри; или как злонравная цирковая гермафродитка Хэрриет, в черной разделенной на груди комбинации с прорезями для маленьких сосков, зачастую при цветастом спандексовом трико в обтяжку, подозрительно выпирающем в промежности. Иногда вообще не приходила, и Эду оставалось бросать кости на одеяле. (Впрочем, он теперь регулярно проигрывал. «Когда начинаешь прозревать будущее, — говорили ему старики, сгребая его деньги и удовлетворенно хихикая, — удача тебе изменяет».) Кем бы Сандра Шэн ни становилась, росточка она была невысокого. Носила короткие юбки. Курила овальные сигареты на смеси местного табака и, судя по запаху, дерьма летучих мышей; привкус у дыма был едкий. Он пытался представить ее как человека: не получалось, они слишком недавно познакомились. Во всяком случае, Сандра Шэн немолода, в этом он был уверен.
— Я устала, Эд, — любила жаловаться она. — Я слишком долго над этим работаю.
Она не говорила над чем, хотя Эд считал, что речь тут о цирке Патет Лао.
Настроение Сандры Шэн было так же непредсказуемо, как обличье. Однажды, воодушевленная его успехами, она пообещала отдельное шоу.
— Отдельное шоу в главной палатке, Эд. Настоящее шоу.
На следующий день устало покачала головой, отшвырнула сигарету и с отвращением профессионалки изрекла:
— Малыш неразумный и то лучший ясновидец, чем ты. Я им этого не впарю.
Однажды после обеда в дюнном мотеле она сказала:
— Ты прирожденный ясновидец, Эд. В этом твоя трагедия.
Они проработали около часа, и Эд, устав так, что, казалось, ноги сейчас откажут, стягивал с головы аквариум — глотнуть воздуху. Снаружи кричали и носились над пляжем морские птицы. Резкий фиолетовый свет пробился через затененные жалюзи и превратил изумрудно-зеленое платье чёнсам Сандры Шэн в шкуру хищного животного джунглей. Она сковырнула табачную крошку с нижней губы. Покачала головой.
— Это и моя трагедия тоже, — призналась она. — И моя тоже.
Эд надеялся что-нибудь узнать о механизме процесса, но его ждало разочарование. Она казалась такой же озадаченной, как и он сам.
— Мне надо знать, — сказал он, — что это за дрянь, куда я башку сую.
— Забудь об аквариуме, Эд, — ответила она. — Там ничего нет. Я хочу, чтобы ты это понял. Там на самом деле вообще ничего нет.
Увидев, что не сумела его этим обнадежить, она расстроилась сама и сказала как-то:
— Никогда не забывай, что акт пророчества ведет тебя к собственному сердцу в сердце ясновидения.
И наконец порекомендовала:
— Тебе придется просто броситься в воду с головой и поплыть. Идеальное дарвиновское окружение. Опоздавшим — кости.
Эд пожал плечами.
— Это крайне неудовлетворительное описание моего опыта, — сообщил он.
Он и вправду не понимал, что с ним происходит, когда голова погружена в аквариум, но знал, что не дергается и не проявляет агрессии. Он подумал, что, наверное, в словах Сандры Шэн проступил намек на ее подлинный нрав. В принципе, они больше говорили о ней самой, чем о прорицаниях.
— В любом случае, — сказал он, — мне всегда труднее было выбрать направление, чем достичь нужной скорости. — И добавил, сам не поняв зачем: — Я с недавних пор плохо сплю.
— Всем сейчас тяжело, Эд.
— Спасибо вам огромное.
Сандра Шэн усмехнулась.
— Сходи поговори с Энни, — посоветовала она.
Из ее глазниц словно бы несколько белых мошек вылетело. Он не понял, фокус это или дурной знак, поэтому быстро сунул голову обратно в аквариум, чтобы не видеть ее. Спустя мгновение он услышал, как Сандра Шэн говорит:
— Меня блевать тянет от торговли прошлым, Эд. Я хочу в будущее.
— А я что-нибудь говорю, когда я там?
* * *Эд продолжал работать с аквариумом, а видения его становились все кошмарнее.
Ему снился космос, но не пустой. Эдакая зачаточная тьма, свернутая в несколько слоев, как носовая волна Алькубьерре, но куда хуже. Холодная вода бессмысленно пресного моря, информационная суперсубстанция, субстрат универсального алгоритма неясной природы. Свет подрагивал и ускользал прочь по отмели. Такова была работа, для которой его наняла Сандра Шэн: прорицание или, скорее, неудача в прорицании, поскольку ему ничего не открывалось в этом бесконечном путешествии, пока он не замирал совершенно внезапно, вынужденный теперь созерцать все с вышины.
Кусочки и фрагменты пейзажа, приметнее всего — дом. Наверное, деревенская местность, старенький вокзал, живые изгороди, перекошенное поле, потом этот дом — суровый, каменный, с окнами на четыре стороны света. Ему мерещилось, что все эти объекты только миг как собрались воедино. Но в чем не приходилось сомневаться — они были до некоторой степени реальны или обладали таким качеством прежде. Он всегда приближался к дому сверху и под углом, словно планируя туда на аэролете; дом был высокий, с крышей из розовато-серой черепицы, фронтонами фламандского стиля и обширным сумрачным садом, где на лужайках и под сенью лавров всегда было пусто и холодно, как зимой. Чуть поодаль высились серебристые березы. Часто шел дождь или наползал туман. Это было на рассвете. Это было после обеда. Спустя пару мгновений Эд оказывался на крыльце дома и тут же просыпался от собственного отчаянного крика.
— Тише, — говорила Энни Глиф. — Тише, Эд.
— Я вспоминаю то, чего не видел, — рыдал Эд.
Он жался к ней, слушал биение сердца — тридцать ударов в минуту, а то и меньше. Сердце всегда успокаивало его: крупное, надежное; выводило из стоячей волны собственного ужаса. С другой стороны, оно его так успокаивало, что он почти сразу снова проваливался в беспамятство; однажды ночью сон промотало дальше, и он оказался там, куда ступать не хотел. Внутри. Он увидел лестницу.
— Война-а-а-а-а-а! — завопил он, выскакивая из засады на сестру. Она уронила поднос. Двое молча уставились друг на друга и на то, что натворили. Сваренное вкрутую яйцо покаталось и улетело в угол. Было уже поздно пытаться помочь. Он уставился в лицо сестры, искаженное непонятным гневом. Он убежал, истошно вопя.
— Когда она решила уйти, отец наступил на котенка, — сказал он Энни наутро. — Котенок умер. Отец не хотел. Он не хотел, чтобы так вышло. Но после этого я решил, что тоже уйду от него.
Энни улыбнулась.
— Странствовать по Галактике, — кивнула она.
— Летать на кораблях, — сказал он.
— И трахать всех цыпочек, какие подвернутся.
— И даже больше того, — усмехнулся Эд.
Он посидел еще минутку после ухода Энни, размышляя.
Я вспомнил черного котенка, а потом… было еще что-то, еще. До того, как сестра ушла. Ему показалось, что он видел реку. Женское лицо. Женская нога рассеянно шевелит пальцами в воде. Отстраненный, но счастливый голос: «Разве нам не повезло? Разве нам не повезло, что у нас все это есть?»
«Тогда мы жили все вместе», — подумал Эд.
