Сонгоку - Татьяна Зимина
— Могила Мелеты, — одними губами прошептал Мирон. — Её не существует в Минусе, и я сделал кенотаф здесь, на границе двух миров. Теперь я могу выйти отсюда.
— Отлично, брат, — сказал Платон и начал истончаться. — Значит, встретимся с той стороны… — он окончательно пропал. А Мирон увидел дверь.
Глава 18
2.18
Прямая линия
После того, как гель вытек, а Мирона обдало ароматизированной струёй горячей воды, крышка Ванны начала подниматься.
Хотокири сидел с закрытыми глазами, удобно устроившись в полиморфном кресле. Ноги закинуты на край его Ванны, одна рука заложена за голову, другая прячется в каком-то устройстве, напоминающем клешню робота.
Когда крышка откинулась до конца, раздался мелодичный звон. Японец сразу открыл глаза, и увидев Мирона, улыбнулся.
— С возвращением, — сказал он и протянул руку — нормальную, на которой не было никакой клешни.
— Долго меня не было? — спросил Мирон, натягивая джинсы. Ему самому казалось, что прошли недели, если не месяцы.
— Четыре часа.
— Всего? — он даже перестал одеваться.
— Это не так уж мало, приятель, — Хитокири тоже поднялся, и Мирон увидел, что его рука не прячется в клешне, она и является роботизированным захватом. Металлическая часть плавно переходила в кожу чуть выше предплечья, хромированные пальцы, два напротив двух других, поблёскивали хромом.
— Кардиомонитор выдавал прямую линию целых четыре раза, мы устали тебя реанимировать.
— Чего? — Мирон так и застыл, продев одну ногу в штанину.
— Шучу. Реанимировали тебя не мы, а защитный контур Ванны. Сэнсэй даже начал волноваться: еще пары реанимаций твоё сердце могло и не выдержать.
— Где он?
— Ушёл выпить капель. Ну знаешь, тех, от которых шерсть на груди растёт. Сказал, его бедные старые нервы не выдерживают такого напряжения…
— А с тобой-то что? — Мирон кивнул на протез. — Мало тебе было одного пальца, решил заменить всю руку?
— Клёво выглядит, правда? — гордо улыбнулся японец и пощелкал захватом. — Медики сказали, пока не восстановится нейромоторика, кожу наращивать не будут. Но я вот думаю: может, так и оставить?
Мирон вспомнил что говорил полковник. Хитокири пострадал, пытаясь спасти его от похищения… Почувствовал, как уши начинают полыхать и отвернулся. Не краснел он уже давно. Почитай, с детства.
— Послушай, я… — начал он.
— Не парься, — махнул рукой японец. — Это наказание. Я заслужил.
— Что ты несёшь?
— Сэнсэй поручил охранять тебя. А я не справился. Так что потеря руки — это кармическое воздаяние. Иначе я бы потерял лицо. А это — гораздо хуже.
Мирон поёжился. Вспомнил братьев-монахов, безбашенных байкеров.
— Я притягиваю смерть, — пробормотал он.
— Я же говорю: не парься. У каждого свой Путь. Главное, вовремя это понять, и тогда всё остальное становится очень легко.
— Где полковник? — спросил Мирон, выходя вслед за Хитокири в общий коридор. Из кухни доносились приглушенные голоса, слышался негромкий стук — будто металлом о дерево, и звон стекла.
— Заседают, — кивнул на закрытые сёдзи японец. — Давно не собирались вместе. Много чего скопилось обсудить.
— Так может, мы тогда… — Мирон сделал движение в сторону веранды. Оттуда тянуло солнечным теплом и запахом скошенной травы.
— Ну, на самом деле, они только тебя и ждут, — сунув здоровую руку в карман чёрных бумажных штанов, сказал японец. Вытащил пачку сигарет, зажигалку, ловко прикурил одной рукой… — Тонкая моторика еще не налажена, — кивнул он на протез. — Пока что только давлю сигареты в порошок.
— Ну что, идём? — Мирон нетерпеливо кивнул на кухню.
— Ты иди, — Хитокири выдохнул густую струю дыма. Запах напоминал вонь горящих покрышек байка. — Я на всякий случай подежурю.
Открыв одну половинку сёдзи, Мирон замер. На него уставились три пары глаз: чёрные, голубые и зелёные. Все немного подёрнуты плёнкой опьянения, все утоплены в глубокие морщины. В каждых — немой вопрос.
Чёрт, — подумал Мирон. — Про Карамазова-то я и забыл…
Он не мог разобраться в своих чувствах к хозяину Технозон. Еще недавно считал его врагом номер один, человеком, сломавшим ему жизнь. Но после личной встречи, после того, как его приняли старики — понимал, что не всё так просто.
— А вот и наш блудный сын, — поприветствовал его полковник. Кресло бесшумно развернуло его от стола навстречу Мирону. — Заходи. Гостем будешь.
Профессор молча налил стопку, придвинул тарелку с нарезанным мясом, присыпанным острой приправой. Карамазов — спокойный, в жемчужно-сером костюме и жесткой, подпирающей морщинистую шею сорочке, — смотрел молча. Лёгкая улыбка спряталась в уголках губ, будто старик уже знал, какие вести принёс Мирон.
Внезапно он понял, что жутко голоден. В животе было пусто, как в шахте выпущенной ракеты. Ноги подрагивали от слабости. Мирон хотел сжать кулаки — и не смог. Не хватило сил.
Тогда он просто рухнул на скамейку, а затем, контролируя каждое движение, протянул руку, сжал стопку непослушными пальцами, донёс до рта и опрокинул. Самогон прокатился по пищеводу огненной волной, дыхание перехватило.
Только бы не закашляться, — думал он, дыша через нос. — Не облажаться перед этими дедами…
Полковник молча соорудил ему бутерброд — кусок хлеба, мясо, горчица — и сунул в руку. Мирон откусил и принялся жевать.
С тех пор, как вошел, он не сказал ни слова.
Глядя, как он ест, профессор крякнул и вновь разлил самогон.
— Не многовато, после клинической? — спросил полковник, кивая на стопку Мирона.
— Ничего, — откликнулся профессор Китано. — Он парень крепкий. Пережил четыре импульса и пришел к нам на своих двоих. Он просто заслужил еще одну рюмку.
Мирон, честно говоря, сомневался, что это так. Боялся, что развезёт — на голодный-то желудок, — но всё равно поднял рюмку и чёкнулся со стариками.
— Ну… За победу, — произнёс полковник и выпил первым. Остальные — за ним.
Мирон, поставив пустую стопку, откусил от бутерброда — мясо было нежным, чуть подкопчённым, с каким-то травяным привкусом — и уже без робости посмотрел на старичков.
— Как Платон? — флегматично спросил профессор Китано. На Мирона он не глядел. Катал горошину хлебного мякиша по столу, и казалось, был полностью поглощен этим занятием.
— Всё в порядке, — ответил Мирон. Ему больше ничего не грозит. Лично ему.
— А кому грозит? — впервые подал голос Карамазов. Говорил он так же спокойно, как и выглядел.
— Ну… вообще-то вам, — замявшись, сказал Мирон. — Точнее, вашей компании. Технозон.
— Ты уж прости, — перебил профессор. — Но пока ты не сказал ничего нового.
Три пары глаз смотрели на него всё так же выжидательно.
Мирон почувствовал буквально истекающее из стариков напряжение. Представил: собрались трое старых товарищей. У каждого за плечами — целая жизнь. Им бы уйти на покой, удить рыбку где-нибудь на живописном озере. Читать газеты, смотреть, как играют внуки…
Но они не могут. Слишком много обязательств. Слишком много не решенных задач. Слишком много зависит от каждого…
И вот они сидят. Ждут, когда он проснётся. Пьют — немного, чтобы снять усталость. Перебрасываются скупыми словами — им уже не о чём говорить. Всё давно сказано. Измерено, взвешено и посчитано. Осталось только выслушать приговор. А потом пойти, и продолжить работать. Делать то, что они привыкли: удерживать мир на плаву.
— За Хиномару стоит Амели, — быстро сказал Мирон. — Это она хочет разрушить Технозон, а вместе с ней — Нирвану.
Из Карамазова будто выпустили весь воздух. Внезапно старик сделался похож на давным-давно высохшую мумию. Кожа стала напоминать серый пергамент, глаза запали, тонкие губы обескровились — так, что за ними проступили все зубы…
— Ты должен кое-что узнать о своём отце, — внезапно сказал профессор Китано, обращаясь к Мирону. На Карамазова он не смотрел, так же, как и полковник — давая возможность справиться с чувствами. — Это он в своё время изобрёл Плюсы.
Мирон медленно кивнул.
— Кажется, я всё время это знал, — сказал он. Не спрашивая разрешения, налил себе еще самогона, выпил, занюхал корочкой хлеба… — Только не отдавал себе отчёта. Если честно, просто не хотел заморачиваться, — потянувшись к карману, он выложил на стол пару прозрачных пиявок. — Это Платон создал на основе работ отца, правильно?
— Над первым прототипом мы работали вместе, — кивнул профессор. — Когда твой отец понял, что его изобретение приведет к краху экономики и смене
