Дебра Дриза - Мила 2.0

— Добро пожаловать домой, Мила.

Я не могла сдвинуться с места, даже думать о побеге, потому что сразу узнала этот южный акцент — я слышала его в записи.

Я наконец-то оказалась лицом к лицу со вторым своим создателем.

Это был генерал Холланд.

Глава двадцать третья

Я ждала, неподвижная как статуя, впитывая каждую деталь его внешности и пытаясь найти в своей памяти соответствующий образ. Ничего. Длинноногий мужчина шел плавно, неторопливо, его ботинки касались пола почти беззвучно. Это была походка человека уверенного, лидера, которого не беспокоит то, что он заставляет других ждать.

Его губы изогнулись в улыбке, которая не затронула глаз. Он рассматривал меня так, как Кейли рассматривала свои любимые ботинки — так человек смотрит на вещь, которая ему принадлежит. А потом он вообще пошел обходить вокруг меня, словно я была лошадью, выставленной на продажу, а он — потенциальным покупателем.

Держи себя в руках. Не двигайся.

Я почувствовала на шее его теплое, влажное дыхание, а потом — о боже — он стал трогать меня своими толстыми, твердыми пальцами. Они потыкали кожу головы, пробежались по шее сзади, приподняли рубашку, а добравшись до моего правого запястья, прощупали узкую щель слота для карты памяти. Я не верила, что выдержу это, но все же выдержала, хотя казалось, что каждое его прикосновение убивает что-то во мне. Его действия не были извращенными, скорее наоборот, бесстрастными, но от этого было едва ли не хуже. Я для него явно была не более чем неодушевленным предметом. Машиной на выставке. Все равно что мертвой.

С каждым его медленным шагом стены подвального помещения казались все более и более непроницаемыми, и, несмотря на отсутствие похоти в его прикосновениях, мне уже хотелось оттереть воображаемый слой грязи со своей кожи.

— Какую ты мне головную боль устроила, ты бы знала, — сказал он своим зычным голосом, наконец окончив осмотр. Высокий, широкоплечий и подтянутый, на расстоянии он излучал сияние молодости, которое тускнело, когда он подходил ближе. Его густые волосы были практически полностью седыми у висков, а дряблая кожа под подбородком проигрывала в битве с земным притяжением. На его черной рубашке не было ни ворсинки, а увидев идеальные стрелки на желтовато-коричневых брюках, я сразу осознала, насколько помято выглядел мой собственный наряд, который я не снимала уже сутки.

Генерал принес с собой неожиданный резкий запах. Запах медицинского спирта и перечной мяты, одновременно терпкий и сладкий, — это сочетание вызвало у меня странное ощущение дежавю.

Этот запах разбудил во мне неясное беспокойство, из-за которого мне отчаянно захотелось отступить, но интуиция подсказала мне, что это был бы неверный ход. Что этому человеку никогда нельзя показывать свой страх.

— Генерал Холланд, — с наигранной непринужденностью поздоровалась я.

Кустистые брови удивленно поднялись, а фальшивая улыбка стала еще шире:

— Ну и ну. Пожалуй, мне стоило бы счесть это за оскорбление. Если ты называешь Николь мамой, тогда разве это не значит, что я — папа?

Желание помыться усилилось. Папа. В его исполнении это слово прозвучало совершенно неуместно.

Когда он замолкал, его челюсти продолжали двигаться, а в какой-то момент во рту промелькнуло что-то зеленое. Жвачка. Тогда понятно, откуда взялся запах мяты.

— Черт возьми, да я искал тебя старательней, чем большинство родителей ищет сбежавших детей.

В моей голове запустился клип о жизни в Филадельфии с участием мужчины, которого я считала своим отцом. Идеальное рождественское воспоминание. Вот мы с ним открываем подарки, жарим маршмеллоу, лепим снеговика во дворе и получаем нагоняй за то, что надели на него мамин любимый шелковый шарфик. Папа громко хохочет, когда его закидывают снежками. Мы выкладываем на тарелку печенье для Санты.

Ложь, все ложь, теперь я это знала. Нравилось мне это или нет, но Холланд был прав. У него было больше претензий на звание папы, чем у несуществующего человека, заложенного мне в память.

Холланд продолжил осмотр, а мне ужасно захотелось ударить его в лицо. Стереть с него это выражение.

Но я хорошо помнила мамино предупреждение.

Так что вместо этого я заговорила:

— Это не значит, что вы — мой папа, это значит, что вы — мой сторож, — ответила я, стараясь сохранять ровный тон. — Вы несете за меня ответственность, только и всего — не стоит притворяться, что это не так.

Холланд нахмурился:

— Мила, ты результат долгих лет исследований, проект, в который вложили сотни миллионов долларов. Зря ты думаешь, что ты просто обуза. Ты важный элемент системы обороны вооруженных сил США. Честно говоря, настоящий шедевр.

Его рука вдруг со змеиной быстротой рванулась вперед, дотрагиваясь до моей. Длинные толстые пальцы едва успели коснуться моей кожи, но на этот раз я была не готова. Я отпрянула от отвращения, и генерал помрачнел еще сильнее.

— Ну-ну, а вот этого не надо. — Он достал из правого кармана брюк маленькую влажную салфетку, которой протер каждый палец на обеих руках, после чего убрал ее обратно. До меня донесся резкий запах.

Это объясняло запах спирта, который я почувствовала вначале.

— Вот так. А теперь давай-ка осмотрим тебя как следует.

Он скрестил руки на груди и, подняв палец, постучал им по гладко выбритому подбородку.

— Ты не подумай, что я не сочувствую твоей… ситуации. Просто Николь пошла на неоправданный риск. Можешь себе представить, какой ущерб вы бы нанесли стране, если бы тебя обнаружили наши враги? — Его глаза сузились. — У нас есть долг перед государством, Мила, Николь должна это понимать. И, видит бог, что бы она тебе там ни наговорила — ты не человек. И никогда им не будешь.

В его голосе не было ни резкости, ни жестокости, он даже не сердился. Просто говорил сухо, как будто объясняя устройство ламп на потолке. Отчего становилось только хуже.

Не человек. Не человек. Не человек. Его слова как будто пытались зарыться под мою мастерски изготовленную кожу, пробраться в самую глубь и погасить последние искры надежды. Темнота затопила меня, и я ухватилась за единственный образ, который мог помочь.

Бледно-голубые глаза Хантера, его несимметричная улыбка — его лицо вспыхнуло в моем сознании, четкое, как на фотографии, и такое невероятно реальное, что, казалось, еще чуть-чуть, и он появится в комнате рядом с нами. В груди потеплело, появилось то ощущение парения, легкого головокружения, которое возникало, когда Хантер прикасался ко мне или наклонялся поближе, и я позволила этому ощущению пропитать меня, окружить, заново разжечь надежду, которую Холланд пытался уничтожить.

Нет. Так просто я не сдамся.

Я подняла подбородок и посмотрела на него с вызовом:

— Вы ничего обо мне не знаете. Уже ничего.

Холланд на миг поджал толстые губы, а потом расслабился, хрипло усмехнувшись. Сложив руки за спиной, он подошел еще ближе.

— Все еще кусаешься, понятно. Но неужели ты правда думала, что Николь сделала из тебя человека, просто подделав твой банк памяти и записав тебя в школу? — Он покачал головой и продолжил. — Она оказала тебе медвежью услугу. По правде говоря, это было жестоко с ее стороны — дать тебе ложную надежду, заставить поверить в заведомо ложные вещи.

Он наклонился, опершись руками о колени, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Не стоит цепляться за эти иллюзии, от них тебе не будет никакой пользы. В отлитие от Николь, я не стану тебе врать. Даю слово.

Увидев непокорное выражение моего лица, он вздохнул и выпрямился, качая головой.

— В любом случае, это не имеет значения. Теперь, когда ты снова у нас, мы найдем тебе — или твоим комплектующим — наилучшее возможное применение.

Моим комплектующим? Перед глазами всплыла картина: я кричу, пока Холланд пропиливает во мне огромный надрез сверху вниз, а потом начинает выдергивать изнутри куски и бросать их в протянутые руки собравшихся солдат. Я подавила дрожь, глядя в холодные серые глаза, в которых не было ни капли юмора. Как так вышло, что мама стала работать с этим человеком? Она солгала мне, это правда, из соображений гуманности и доброты. В то время как Эндрю Холланд… образно говоря, из нас двоих это у него не было сердца, а не у меня.

Мама. Если б только я могла поговорить с ней, хоть одну минуту. Просто убедиться, что она в порядке.

— Можно мне увидеть маму? Пожалуйста, — сказала я сквозь зубы, а мое желание ударить его все усиливалось. Пытаясь сдержаться, я начала сжимать руки в кулаки, все сильнее и сильнее.

Максимальное давление: 2,07 МПа.

Красная надпись возникла неожиданно, и я сразу разжала руки, встряхнув их, как будто это могло помочь выкинуть из головы эти слова, этот голос. Такое давление могло оказаться смертоносным.