Уильям Гибсон - Нейромант
— Он рассказал мне, — прошептала она. — Зимнее Безмолвие. Как он играл в игру с ожиданием годами. Не имел никакой реальной силы, но он мог использовать системы безопасности и наблюдения виллы для отслеживания, что где лежит, как перемещались вещи, и куда они девались. Он сказал, что кто-то потерял этот ключ двадцать лет назад, и ему удалось заставить кого-то еще оставить его здесь. Потом он убил его, мальчика, который принес его сюда. Пацану было восемь лет. — Она сжала свои белые пальцы вокруг ключа. — Так что никто не мог найти его.
Она достала отрезок черного нейлонового шнура из нагрудного кармана костюма и пропустила его через круглую дырочку над ЧУББ. Завязав его, она повесила ключ себе на шею.
— Они его всегда доёбывали своей старомодностью, он сказал, всеми своими вещами девятнадцатого века. Он выглядел совсем как Финн, на экране той мясокукольной дыры. Почти поверила, что это Финн, если бы не была такой осторожной.
Ее индикатор показывал время, светящиеся цифры накладывались на серые стальные коробки.
— Он сказал, что если бы они превратились в то, во что хотели, он давным-давно бы уже выбрался. Но они не превратились. Впоролись. Уродцы типа 3Джейн. Так он ее называл, но он говорил так, будто она ему нравится.
Она повернулась, открыла дверь, и вышла, ее ладонь поглаживала рифленую рукоятку игломета в кобуре.
Кейс перебросился.
Куань одиннадцатого уровня разрастался.
— Дикси, думаешь эта штука сработает?
— А медведь в лесу срет?
Флэтлайн пробросил их через зыбучие радужные слои. Что-то темное формировалось в сердцевине китайской программы. Плотность информации затопляла ткань матрицы, вызывая гипнотические образы. Неясные калейдоскопические угольники сливались в черно-серебряной фокальной точке. Кейс видел, как детские символы зла и невезения катятся по прозрачным плоскостям: свастики, игральные кости с черепом и скрещенными костями, сверкающие змеиные глаза. Если он смотрел прямо на ту нулевую точку, то все очертания терялись. Нужно было несколько быстрых периферийных взглядов, чтобы увидеть ее, акулоподобную вещь, отблескивающую как обсидиан, черные зеркала ее флангов отражали слабые далекие огни, которые не имели отношения к матрице вокруг.
— Вот это жало, — сказал конструкт. — Когда Куань прижмется к ядру Тессье-Эшпулов пузом к пузу, мы его всадим.
— Ты был прав, Дикс. Там есть какой-то ручной подавитель, который держит Зимнее Безмолвие под контролем. Если считать, что он сейчас под контролем, — добавил он.
— Он. — сказал конструкт. — Он. Следи за языком. Оно. Я тебе повторяю.
— Это код. Слово, он сказал. Кто-то должен его сказать в затейливый терминал в определенной комнате, пока мы разбираемся с тем, что бы нас ни ждало за этим льдом.
— Ну, пока можешь поубивать время, — сказал Флэтлайн. — Старый Куань медленный, но надежный.
Кейс отключился.
В пристальный взгляд Мэлкама.
— Ты там немного мертвый, мон.
— Бывает, — сказал он, — я начинаю привыкать к этому.
— Ты водишь дела с тьмой, мон.
— По-другому никак не получается, типа.
— Любовь Джа, Кейс, — сказал Мэлкам, и повернулся назад к своему радиомодулю. Кейс посмотрел на спутанные дредлоки, веревки мускулов на темных руках.
Он снова подключился.
И перебросился.
Молли двигалась рысцой по отрезку коридора, который мог быть тем же, по которому она шла до этого. Застекленных стендов больше не было, и Кейс решил, что они двигались по направлению к острию веретена; гравитация становилась слабее. Скоро она уже легко перепрыгивала через повторяющиеся холмики ковров. Слабые приступы боли в ее ноге… Коридор неожиданно сузился, изогнулся, разделился.
Она повернула вправо и начала подъем по сумасбродно крутому лестничному пролету, ее нога начала болеть. Над головой, связанные и свитые кабели оплетали потолок лестничного колодца словно цветокодированные нервные узлы. Стены были пятнистыми от сырости. Она добралась до треугольной площадки и остановилась, потирая ногу. Еще коридоры, узкие, стены увешаны ковриками. Они разветвлялись в трех направлениях.
ВЛЕВО.
Она пожала плечами.
— Дай мне оглядеться, окей?
ВЛЕВО.
— Расслабься. Время есть.
Она пошла в коридор, который вел направо.
СТОП.
НАЗАД.
ОПАСНОСТЬ.
Она замешкалась.
Из полуоткрытой дубовой двери в дальнем конце коридора пришел голос, громкий и невнятный, будто голос пьяного. Кейс подумал, что язык может быть французским, но тот был слишком неразборчив. Молли сделала шаг, другой, ее рука скользнула в костюм и дотронулась до заднего торца пистолета.
Когда она ступила в поле нейронного прерывателя, ее уши зазвенели, почти неслышный повышающийся тон, который напомнил Кейсу звук ее игломета. Она пошатнулась вперед, ее скелетные мышцы ослабли, и она стукнулась лбом о дверь. Она повернулась и упала на спину, глаза расфокусированы, дыхание исчезло.
— Что это за, — сказал невнятный голос, — причудливый наряд?
Дрожащая рука проникла в ее костюм и нашла игломет, забрав его.
— Ну, заходи в гости, дитя. Немедленно.
Она медленно поднялась, ее глаза зафиксированы на дуле черного автоматического пистолета. Теперь рука человека была достаточно тверда; дуло пистолета, казалось, было привязано к ее горлу тугой невидимой струной.
Он был стар, очень высок, и его черты напомнили Кейсу девушку, которую он мельком видел в "Вантьем Сиэкль". Он носил тяжелый халат из темно-бордового шелка, с длинными стегаными манжетами и воротником-шалькой. Одна ступня была босой, другая в черном вельветовом тапочке с вышитой золотом головой лисы. Он поманил ее в комнату.
— Медленно, дорогуша.
Комната была очень большой, загроможденной всякого рода вещами, которые не имели никакого смысла для Кейса. Он увидел серую стальную стойку старомодных мониторов «Сони», широкую латунную кровать, заваленную овчинами и подушками, которые казались сделанными из тех же ковров, что устилали коридор. Глаза Молли стрельнули от огромной развлекательной консоли «Телефункен» к полкам с древними звуковыми дисками в коробках из прозрачного пластика, к широкому рабочему столу, замусоренному пластинками кремния. Кейс отметил киберпространственную деку и троды, но ее взгляд проскользнул по ним, не задержавшись.
— В обычном случае, — сказал старик, — я убил бы тебя. — Кейс почувствовал ее напряжение, готовность к движению. — Но сегодня я потакаю себе. Как тебя зовут?
— Молли.
— Молли. А меня Эшпул.
Он погрузился назад в складчатую мягкость огромного кожаного кресла с квадратными хромированными ножками, но пистолет даже не дрогнул. Он положил ее игломет на латунный столик рядом с креслом, сбив пластиковый пузырек с красными таблетками. Столик был весь занят пузырьками, бутылками со спиртным, мягкими пластиковыми конвертами, из которых просыпались белые порошки. Кейс заметил старомодный стеклянный шприц и простую стальную ложку.
— Как ты плачешь, Молли? Я вижу, твои глаза закупорены. Мне интересно.
Его глаза были в красных ободках, лоб лоснился от пота. Он был очень бледен. Болен, решил Кейс. Или наркотики.
— Я не плачу особо.
— Но как бы ты плакала, если бы кто-нибудь заставил тебя заплакать?
— Я плюю, — сказала она. — Протоки выведены в рот.
— Выходит, ты уже выучила важный урок, для такого юного возраста. — Он положил руку с пистолетом на колено и взял бутылку со столика рядом, наугад из полудюжины разных напитков. Он выпил. Бренди. Капля жидкости сбежала вниз с края его рта. — Так и надо поступать со слезами. — Он выпил снова. — Я занят сегодня, Молли. Я построил это все, и вот я занят. Умираю.
— Я могу уйти тем же путем, что пришла, — сказала она.
Он засмеялся, хриплым высоким смехом.
— Ты вторгаешься на мое самоубийство и потом просишь просто уйти? Действительно, ты изумляешь меня. Вор.
— Все, что у меня есть, босс, это моя задница. Я просто хочу унести ее отсюда целой.
— Ты очень грубая девушка. Самоубийства здесь проводятся с определенными приличиями. Вот что я делаю, понимаешь. Но возможно, я возьму тебя с собой сегодня, в самый ад… Это будет очень по-египетски у меня. — Он снова выпил. — Ну иди сюда. — Он протянул бутыль, его рука дрожала.
— Пей.
Она покачала головой.
— Это не отравлено, — сказал он, но вернул бренди на стол. — Сядь. Садись на пол. Мы поговорим.
— О чем? — Она села. Кейс почувствовал, как лезвия шевельнулись, едва заметно, под ее ногтями.
— О чем в голову взбредет. В мою голову. Это моя вечеринка. Сердечники разбудили меня. Двадцать часов назад. Что-то ходило, сказали они, и я был нужен. Это ты была тем что-то, Молли? Конечно, я не был нужен им, чтобы справиться с тобой, нет. Что-то другое… Но я спал, ты знаешь. Тридцать лет. Ты еще не родилась, когда я последний раз улегся спать. Нам сказали, что в заморозке мы не будем видеть снов. Они также сказали, что мы не почувствуем холода. Безумие, Молли. Ложь. Конечно, я видел сны. Холод позволил войти тому, что было снаружи, вот что случилось. Снаружи. Вся та ночь, ради укрытия от которой я построил все это. Просто капля, вначале, одна частичка ночи просочилась внутрь, втянутая холодом… Другие последовали за ней, заполняя мою голову так же, как дождь заполняет пустой пруд. Каллы. Лилии. Я помню. Пруды были терракотовыми, русалки все из хрома, как мерцало солнце в садах на закате… Я стар, Молли. Более двухсот лет, если считать морозильник. Этот холод.
