Брюс Стерлинг - Zeitgeist
— Вернемся к испытанию на полигоне Тринити. Сначала горы озаряет безмолвная вспышка. За ней следует колоссальная ударная волна. Потом гигантское вареное яйцо, феникс, взмывающий в небеса. Дальше ветер пустыни неторопливо рассеивает грибовидное облаком, пекло остывает — и вот уже представители федеральных властей в мундирах и фуражках стоят вокруг расплавленной, завязанной узлом арматуры. Вот и все. Вся атомная фабула. Атомная энергия — это сверхсовременный, космический прорыв продолжительностью в восемь минут. А дальше — радиоактивные отходы. Вечный мусор. Он останется мусором через сто, через десять тысяч лет. Следующий век расположен ниже по течению от Атомного Века. Ядерная бомба для него не первоначальный блеск, а прежде всего мусор.
— А как же дедушка? Это несправедливо!
— После Y2K это уже история не для него.
Джо смотрел на Зету с выражением, отдаленно напоминающим сожаление. Было видно, что ему больно ее огорчать. Но обойти эту тему было невозможно, и Джо попытался объясниться:
— Мисс, я Каин, мономаньяк. Мисс, я Каин, мономаньяк. Мисс, я…
— Хватит, папа, — перебил его Старлиц. — Позже я расскажу ей про Бомбу и про Каинову печать.
— Дружище! — взревел один из пьянчуг, подошедший ближе. — У тебя здесь текила!
Зета сжала кулачки.
— Не может быть, чтобы это кончилось просто так!
— Детка, — изрек Старлиц, — чему конец, тому конец.
Зета отказывалась смириться. Рассудок ее бунтовал. Внезапно она расплылась в улыбке.
— А вот и нет, папа! Двухтысячный год все еще относится к двадцатому веку! Так говорится в моем учебнике математики. Так что у дедушки есть еще целый год. Правильно?
— Спросим об этом у кого-нибудь из наших друзей. — Старлиц повернулся к ближайшему забулдыге. — Парень, ты получишь дозу кактусового сока, но сперва ответь мне на один вопрос. Когда начинается двадцать первый век?
— В Новый год. С Y2K. Это всем известно. С неба посыплются самолеты, всюду вырубится электричество…
— А если начать отсчитывать столетия с нулевого года? Как бы не хватиться одного годика…
— Это еще зачем? — Забулдыга помахал своим дружкам. — Эй, borrachosl — заорал он. — Tenemos tequila! [45]
Столкнувшись с нетерпеливым спросом, Старлиц быстро остался с пустой бутылкой. Даже в чистом виде «Гран Сентенарио» хватило ненадолго. Струйки текилы, брызнувшие в бурдюки с кошерным вином, каковыми стали к этому моменту животы пьянчуг, подействовали на них, как высокооктановое реактивное топливо. Один из батраков запустил спьяну генератор. Снова вспыхнули рождественские огоньки. Двое стали швырять в раскаленную бочку деревяшки и разожгли в гараже кровавое зарево.
— Папа, расскажи мне про мать, — решительно проговорил Старлиц. — Как ей там, у старых родственников?
Джо опрокинул в рот текилу и содрогнулся. Потом он закивал, дрябло мотая подбородком. Возможно, дело было в неверном свете, но сейчас Джо можно было дать все сто лет. Он скорбно покачал головой.
— Лекарство для убийства стариков. Старлиц хлопнул себя по лбу.
— Ее уже, по сути, нет, правда? Y2K ей не страшен: она уже ушла.
Карие глаза Джо сверкнули. Внезапно их покинул возраст, они превратились в две лужицы запотевшего стекла, но не холодные, а подогреваемые изнутри мужественной волей, почти солдатским геройством. Это был человек, научившийся сносить любые удары судьбы.
Джо важно вздохнул и поднял худую руку, как знаменосец в увитом колючей проволокой тупике траншеи.
— Разве нас не несет вперед, считанных нас, мчащихся в новую эру?
Старлиц отвернулся. Он проглотил текилу, и она, как и подобает крепкому напитку, нанесла ему коварный удар: превратила истинные чувства в сантименты. Пьяный хорошо понимает свое состояние: правда бьет наружу из всех потайных местечек, но опьянение снимает остроту переживания, размывает краски, превращает тревогу в дешевый мультфильм.
— Боже, — пробормотал Старлиц, — вот я и влип! Еще несколько ударов старых атомных часов, и я останусь совсем один на свете. Я один во Вселенной, отец. Без матери и отца. Сирота.
В глазах у Зеты появились слезы.
— Еще есть я, папа! Взгляни на меня! Я не сирота. Старлиц обнял ее плечики, и они застыли, молча
глядя на Джо. Старлиц не знал раньше, что ребенок может быть таким источником силы. Она тащила его в будущее, подобно тому, как спасатель затаскивает в шлюпку тонущего.
Пьяницы снова запели. В стопке старых пластинок они обнаружили мексиканскую «Feliz Navidad» [46], которая пришлась им больше по вкусу. У кого-то нашлась марихуана. Спиртное и «травка» придали им новых сил. Те, кто еще держался на ногах, пытались плясать. Джо любовался их ужимками с лукавым выражением лица, похожий сейчас на знатока джаза сороковых годов.
— Кошачья мята в такое, — изрек он.
Бочка продолжала тлеть, наполняя гараж ядовитым дымом. У Старлица щипало глаза, но он не стал это скрывать. То было пробуждение. Век испустил дух.
В шаткую дверь забарабанили.
— Policia! Полиция!
— La Migra! [47] — заорал кто-то. Веселье мгновенно сменилось паникой.
Джо с вызывающим хохотом скрылся с глаз, попросту испарился, как кружево ручной работы, пожранное очистительным атомным пламенем. Старлиц успел различить его прощальный крик:
— Наплюйте на все, о'кей, нарки!
— Папа, это копы! — испуганно ахнула Зета.
— Сядь, Зета, — сказал Старлиц, вытирая глаза. — Положи руки так, чтоб их было видно. Придется пройти и через это.
Старлица задержали за бродяжничество. Ему также грозили обвинения во взломе, нарушении владений, совращении несовершеннолетней, управлении без прав краденым транспортным средством без номеров, создании угрозы пожара, попытке поджога и так далее. Впрочем, предъявить все эти обвинения ему могли только после того, как он себя назовет. У Старлица не было документов, а на допросах он молчал.
Закон разрешал сделать один телефонный звонок. Он набрал экстренный номер в Вашингтоне округ Колумбия и напоролся на автоответчик. Пришлось опять замкнуться.
Прошло три дня, а Старлиц по-прежнему помалкивал. Полиции округа он скоро надоел, но испытание воли продолжалось. Это была обычная для тюрьмы ситуация «они меня или я их». Старлиц не вмешивался в драки, смотрел телевизор, заботился о чистоте зубов, волос, ногтей и робы и наконец дождался разрешения на второй звонок. В этот раз на том конце сняли трубку.
— Джейн О'Хулихан? — спросил он.
— Она самая. Платите вы.
— Платит округ, Джейн. Я в окружной тюряге в Со-корро, штат Нью-Мексико.
— Это я вижу на определителе номера. Кто говорит?
— Не могу сказать, потому что звонки теперь прослушивают даже окружные полицейские. Вспомни начало девяностых. Ты тогда была помощницей прокурора штата Юта. Дело № 10/30 об облаве на радикальных противниц абортов в здании сената штата?
— Черт! — сказала О'Хулихан озадаченно. — Легги?
— Он самый. Прости, Джейн. Голос из прошлого и все такое… Человек, знавший тебя когда-то. Окажи мне услугу.
— Это ты оставил сообщение на автоответчике в пятницу?
— Я.
— А я подумала на телефонных жуликов. Это теперь сплошь болгары, ты в курсе? Чертова куча психов болгар! — О'Хулихан фыркнула. — Что толку в телефонной безопасности, когда национальная телефонная компания в руках болгарской мафии? Эти сукины сыны раздобыли даже мой служебный номер.
— Хорошо хоть, что они не сербы.
— Шутишь? Сербы хуже всех.
— За исключением русских. О'Хулихан сразу осипла.
— В России даже полиция — это мафия…
— Джейн, я знаю, как ты занята, но удели мне минутку, хорошо? Тут, на границе, случилась незадача: меня сцапали за бродяжничество. Мне нужны связи в министерстве юстиции — потянуть за ниточки в столице, чтобы я выкарабкался.
— Ты с ума сошел? Хочешь, чтобы я освободила тебя из окружной каталажки? Милый мой, ты себе не представляешь, что такое федеральное агентство! Чтобы получить скрепку, я должна заполнить кучу бланков и зайти на интернет-сайт Ала Гора.
— Джейн, ты меня огорчаешь. Забыла, кто тебя устроил в «Клуб незамужних прокурорш», да еще правой рукой Джанет Рино? Если бы не мой нюх на таланты, ты бы до сих пор отлавливала поддельные чеки в своем заштатном Мормонвиле.
— Не зарывайся, парень! Мне ничего не стоит повесить трубку. — Для пущей выразительности она испугала Старлица несколькими щелчками. — Смотри, как бы твоя просьба не осталась гласом вопиющего в пустыне.
— Не вешай трубку, Джейн!
— Так-то лучше, — смягчилась О'Хулихан.
— Это всего лишь бродяжничество. Я остался без гроша, при мне не было документов, я заночевал в пустом гараже. Боже, какие же это преступления.
— У тебя не нашли наркотиков?
— Никаких наркотиков!
— Ты не занимался компьютерным хакерством и не сидел на ящиках с гранатометами?
