Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)
– Можно я буду называть вас Хароном? – спросила Стелла, кокетливо улыбнувшись.
Трудно кокетничать с существом, человекообразным весьма относительно, но она постаралась.
– Да, называйте, – недолго поразмыслив, согласилось существо. – Харон – мое имя.
– Надо же… Какое совпадение… Вас действительно так зовут?
– У меня не было имени. Теперь есть.
Тут в разговор вмешался Раймон. Он, по мнению Стеллы, всегда влезал не вовремя. И всегда все портил.
– Если вы Харон, значит, на том берегу – Страна Мертвых?
На сей раз перевозчик размышлял несколько дольше.
– Здесь нет живых и нет мертвых, – сказал он наконец, покачав головой. – И стран тоже нет.
Голова у него была… модель для древнегреческого скульптора, для Фидия или Праксителя… «Если бы все остальное соответствовало голове, можно было бы влюбиться, – подумала Стелла. – Платонически, разумеется, как в образец мужской красоты. Но над телом, рельефно проступавшим сквозь белую ткань, потрудился явно не Фидий…»
Шеф тем временем закончил инструктировать Коса. Багаж лаборанта разделили – часть приборов он оставил, нагрузившись взамен пробами почвы, воздуха и воды. Вернее, не воды, а той маслянистой жидкости, что изображала воду в этом странном потоке.
Кос попрощался со всеми, но уходить не спешил. Стоял на берегу, смотрел на лодку, куда наконец загрузился последний пассажир, профессор. Лицо у лаборанта было странное, словно он хотел что-то сказать, но стеснялся или не находил слов…
Стелла представила, каково ему сейчас будет брести к капсуле, совсем одному… Представила – и, повинуясь внезапному порыву, выпрыгнула на берег, подскочила к Косу, обняла, поцеловала – и прошептала:
– Иди и ничего не бойся.
– Сюрреализм… – прокомментировал Раймон, когда она вернулась в лодку.
Харон налег на обе пары весел. Руки у него тоже были красивые, все четыре, – мускулистые, кисти очень соразмерные, пропорциональные, пальцы длинные… Но мысли о древнегреческих скульпторах не возникали. И об индийских многоруких богах тоже. Вместо этого Стелла попыталась по очертаниям представить, что еще скрывается под плащом перевозчика – комплект щупальцев? Рачьи клешни? Птичьи крылья? Затем решила не гадать, снова бросила взгляд на берег. Коса уже не видно… «Он выберется, он обязательно выберется, – беззвучно шептала Стелла, а вот мы… Харон ведь никого не перевозит обратно?»
В любом случае кто-то создал это странное многорукое существо. Надо искать создателя.
И тут ее мысли оборвал удивленный возглас Донована:
– Эй, приятель! Да ведь ты гребешь в обратную сторону!
Стелла поначалу не поняла – покинутый берег продолжал удаляться, лодка преодолела большую часть пути… Потом она сообразила. Весла в мускулистым руках Харона двигались с точностью до наоборот: погруженные в воду – в том же направлении, что и лодка, поднятые на воздух – в обратном. Лодка должна была плыть назад. А плыла вперед. Стелла не удивилась.
– Третий закон Ньютона… – без всякого выражения произнес профессор, – больше не действует.
– Сюрреализм… Кладбище физики… – понуро согласился Раймон. – Я бы посоветовал вам, Донован, на том берегу позабыть о стрельбе. Эффект может получиться непредсказуемый.
Харон в дискуссию не вступил. И суть своего способа гребли объяснить не пожелал. Несколько завершающих гребков – и лодка уткнулась кормой в берег. Или носом, челнок был абсолютно симметричным, где нос, где корма, не понять.
Берег оказался точной копией противоположного. Зеркальным отражением. Камень, песок… Ни следа растительности либо почвы, на которой может что-то вырасти. Словно и не переправлялись никуда, как-то незаметно для себя сделали круг и вернулись к месту старта. Чувство было настолько сильным, что Стелла внимательно посмотрела вокруг, поискала взглядом следы, оставленные ими на песке при погрузке в лодку… Следов не было. Ни от их обуви, ни каких-либо вообще. Никто и никогда не ходил по этому песку, ни человек, ни животное, ни какая-то еще сущность, способная оставлять следы…
Ей казалось кощунством шагнуть на эту девственную поверхность. Но шагнула, оставив рубчатый след, затем еще один и еще…
– Приплыли, – сказал Харон. – Теперь вам следует отправиться в Город.
– Город?! Здесь есть город? – Стелла чуть было не украсила песчаную осыпь еще одним отпечатком, более крупным, но устояла на ногах.
– Сюрреализм… – констатировал Раймон.
Геверниц
Мертвое становилось псевдоживым – клубы пыли, казавшиеся поначалу невесомыми и эфемерными, на глазах менялись, обретали структуру и форму. Становились похожими на живых существ, наливались плотью, превращались из хаотичных вихрей в нечто материальное. Одни фигуры напоминали животных, не описанных ни в одном учебнике зоологии, другие обладали человеческими чертами, искаженными и уродливыми, третьи не имели аналогов среди порождений эволюции: просто нечто движущееся и смертельно опасное… Они по-прежнему оставались серыми, словно заготовки, словно вылепленные из глины болванки.
Обстрел продолжался, даже усилился – в дело вступили дальние батареи. Ракеты не применяли – в зоне прорыва мгновенно отказывает и электроника, и вообще все, что работало на электричестве. Тут можно использовать только пороховые ракеты девятнадцатого века, запускаемые от фитиля. А запущенные издалека при влете в зону потеряют внешнее наведение (или накроются блоки самонаведения) – и начнут падать куда угодно, только не в цель. Реактивные системы залпового огня применялись с неуправляемыми РС, но не в этот раз – прорыв в центре лагеря, разброс снарядов непременно накрыл бы своих.
Порождениям пылевого облака видимого вреда взрывы не приносили. Закон земного притяжения твари игнорировали, болтались в небе, как воздушные шары, имеющие нулевую подъемную силу, удары многочисленных взрывов должны были бы расшвыривать в сторону весь парящий паноптикум, но не расшвыривали. Осколки тоже никакого вреда не причиняли. Лишь изредка фигуры, накрытые прямым попаданием, исчезали во вспышке взрыва.
Можно было прекращать впустую расходовать боеприпасы, но Геверниц не имел возможности отдать приказ. Ладно, свою главную задачу обстрел уже выполнил. Разбил пылевое облако на части, на фрагменты до того, как началась материализация… Иначе могло бы сформироваться нечто очень большое, с чем пришлось бы долго возиться и платить многими жизнями. Нынешний прорыв тоже не разминка, но все же будет чуть легче…
Команду генерал так и не отдал, обстрел затих сам собой. По вполне прозаической причине – снаряды и минометные мины перестали взрываться. Летели и падали, как чугунные ядра минувших веков. Дальше будет еще хуже, начнутся фокусы с внешней баллистикой, траектории станут абсолютно непредсказуемыми, – расчеты орудий о таком повороте дел знали и сами прекратили стрельбу.
У противника – Геверниц, логике вопреки, считал ЭТО противником – тоже произошли изменения. Бесцельное парение завершилось. Серые фигуры окончательно обрели вещественность, а заодно и массу – и почти все оказались на земле, лишь несколько странных крылатых созданий оставались в воздухе, да еще нечто, напоминающее громадного ежа, накачанного сжатым газом и готового вот-вот лопнуть.
И вся эта орава, словно по команде, двинулась на прорыв. Одновременно, во все стороны и всеми возможными способами – твари бежали, скакали, ползли, катились-подпрыгивали, на манер мячика, и даже приближались во вращении, словно детские волчки совсем не детских размеров…
Ни единого звука не раздавалось. Все движение происходило совершенно бесшумно. Ни топота, ни хлопанья крыльев, никаких других звуков, непременно бы сопровождавших движение такой массы созданий…
Дистанция сокращалась стремительно. «Огонь!» – хотел крикнуть генерал, а может, и в самом деле крикнул, но не услышал сам себя – именно в этот момент сработали огнеметы. Самые примитивные ранцевые огнеметы, второпях скопированные с образцов позапрошлого века. Опыт – дорогой, большой кровью оплаченный – показал, что любое другое огнестрельное оружие в разгар прорыва на близких дистанциях бесполезно.
Воющая стена пламени встала гигантской огненной подковой, встретившей наступающих бестий.
Огнеметы выглядели архаично, однако были снаряжены современной горючей смесью, позволяющей плавить сталь и мгновенно испепелять любую органику. Но здесь в атаку шли не стальные машины. И не органические существа. Они не могли испугаться, не могли остановиться и отступить. Даже умереть толком не могли. Потому что никогда не жили.
Две волны столкнулись: серая безмолвная и ревущая огненная. Созданная руками людей – и сотворенная неизвестно кем и неведомо с какой целью.
Бестии не вспыхивали, не обугливались и даже не плавились. Они, похоже, попросту испарялись, уменьшались в размере, но упорно продолжали стремиться вперед. Остановить их можно было, только испарив окончательно. Несколько секунд нахождения в ревущей струе – и от серого создания ничего не оставалось.
