Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)
Он прекратил заниматься самокопанием и двинулся вдоль натянувшегося проводка-паутинки, держа бобину в руках и поглядывая на счетчик. Считал шаги. Время от времени бросал взгляды вперед, рассчитывая увидеть блеск капсулы.
Как глупо… Мог бы уже понять, что любые расчеты здесь – дело бессмысленное.
Три тысячи восемьсот два шага. По счетчику бобины – сто двадцать девять метров. Что показывал шагомер, Кос не стал проверять, шокированный неожиданным событием – провод закончился!
Натяжение ослабело, паутинка стала сматываться быстрее, чем шагал Кос, – и закончилась. Не штатным разъемом закончилась, разумеется, – оборванным концом.
Хотя оборвать провод не смогли бы и они впятером, появись вдруг такая дурная идея. Да и перерезать сверхпрочные армирующие нити без специального инструмента невозможно.
Он прошел вперед, внимательно поглядывая по сторонам. Ничего. Сделал несколько кругов с расширяющимся радиусом, уверенный, что сейчас непременно увидит провод. Опять ничего.
Провод перекусила мышка. С алмазными зубками. Нет, скорее хомячок. Но тоже с алмазными. Хомячки запасливые… Вот и этот смотал остаток провода и уволок в норку. Зимой пригодится.
Реки не видно. Капсулы не видно. Бесплодная каменная равнина без каких-либо ориентиров. Куда идти, непонятно – первоначальное направление Кос потерял после своих кружений.
Он опустился на камень. Долго сидел, ни о чем не думая.
Затем достал тетрадь профессора, сорвал упаковку, наплевав на запрет. Что уж теперь… Приборы превратились в бесполезный хлам – отчего бы не поглядеть интереса ради, что думает на сей счет чистая наука?
Наука в лице профессора Бальди думала о проблемах лаборанта Косталиковски весьма издевательски. Выяснилось это на первой же странице, из первой же записи. Очевидно, сделана она была еще наверху, незадолго до спуска – почерк аккуратный, строчки ровные, никакого сравнения с последующими страницами, исчерканными небрежно и неразборчиво.
Вот какую ценную мысль изложил на первой странице профессор:
Эксперимент – крайне сомнительный метод подтверждения теории. Колумб плыл в Индию, исходя из теории о шарообразности Земли. Александр Македонский добирался туда же, уверенный в истинности гипотезы о плоском мире, омываемом со всех сторон Океаном. Александр в Индию попал, Колумб же очутился на другом краю глобуса. Исходивший из ложной теории эксперимент увенчался успехом, из правильной – провалился. Недаром сказано: если факты противоречат теории, тем хуже для фактов.
Сам профессор сочинил этот пассаж или процитировал кого-то, Кос не знал. Даже задумываться не пожелал. Бред какой-то… Силлогизм, красивый и бессмысленный, или алогизм, или что-то третье, – Кос был слаб в терминах такого рода.
Но, по крайней мере, рассуждение доступно и внятно изложено, в отличие от содержимого следующих страниц.
Там царил хаос. Записи явно делались для себя, любой криптограф тут свихнулся бы. Непонятные сокращения, начатые и не законченные формулы, особые закорючки, явно что-то обозначающие, но вот что именно – поди пойми… Какие-то слова или формулы густо зачеркнуты…
Некоторые фразы, вернее, обрывки фраз, можно было прочесть. Но ясности они не добавляли. Выглядела читаемая часть записей примерно так:
Размеры у. по мере…
Пр-во не Л-жа, Л? Р? Мерность?
Любым сп. пр-ть линейность с.
Донован тоже умер.
Внятно и вразумительно, не правда ли? Сразу возникает цельная и непротиворечивая картина подземного мира. А в центре мироздания – мертвый Донован со штурмовой винтовкой. Как хранитель основ Подземелья Бальди.
Кос листал тетрадь уже без всякого интереса, уверенный, что более ничего осмысленного не обнаружит.
Он ошибался.
В конце тетради пять страниц были исписаны вполне разборчивым почерком и текст выглядел связным и цельным. Когда профессор успел все это написать? Да еще незаметно для Коса? Однако написал…
Итоговые выводы, надо понимать, – с формулами и несколькими схематичными рисунками. Только предназначались выводы никак не для Коса.
Он даже не понял, на каком языке писал профессор – судя по знакомым корням, латынь или эсперанто, отдельные слова угадываются, но общий смысл не ухватить… Впервые в жизни Патрик Косталиковски пожалел о своем презрении к гуманитарным наукам.
Формулы описывали какие-то сложные кривые, большего без пояснений не понять… Картинки тоже не добавили ясности. С одной Кос кое-как разобрался: вот сфера Бальди, вот чертов источник света в ее центре, вот шахта, что привела их сюда, а вот этот кружочек, очевидно, капсула… Но что обозначают многочисленные линии, затейливо изгибающиеся по рисунку, Кос не мог взять в толк.
Он убрал тетрадь в разорванный пакет, а пакет в рюкзак. Снова сидел, ничего не делая и ни о чем не думая. Может, час сидел, может, несколько минут… Затем поднялся и пошагал.
Глаза Кос крепко зажмурил и не открывал. Место ровное, не споткнется. Расчет был на то, что сработает какой-то неведомый науке орган ориентировки, имеющийся в организме. Птицы ведь как-то летают на зимовку и с зимовки через половину земного шара? Или летали не так давно, по крайней мере… И лососи плавали за тысячи миль к родным нерестилищам, без карт и навигаторов… И собаки, брошенные за сотню километров от дома, как-то умудрялись вернуться…
Чем он, Кос, глупее собаки?
Мысль была бредовая. Почему бы ей не сработать в бредовом месте? Хуже не будет…
Он шагал и шагал, преодолевая искушение хоть на миг приоткрыть глаза: вдруг природный навигатор работает с погрешностью и капсула останется в десятке шагов от траектории Коса? Но почему-то он был уверен: стоит только разомкнуть веки – и ничего не получится.
Свалиться в реку в результате слепых блужданий Кос не опасался. Река, разумеется, гораздо больше капсулы, и вероятность выйти к ней неизмеримо выше, но понижение берега Кос почувствует заранее, а значит…
Что это значит, он придумать не успел. На полном ходу впилился во что-то большое и твердое. И поневоле открыл глаза.
Бредовая логика не подвела. Перед ним – вплотную к лицу – оказалась капсула.
Он сделал шаг назад. Что-то не то… Это не их капсула… Или их? Но почему так повреждена, измята?
Кос посмотрел вокруг. Рядом с капсулой лежали тела, и с первого взгляда было видно, что люди мертвы.
Геверниц
Доклад о потерях президент СБА слушал невнимательно, вопреки обыкновению. Недовольства не только не высказывал, но и, как показалось Геверницу, даже не испытывал.
Странно… Потери оказались самыми высокими за истекший месяц.
Заинтересовали господина Моратти лишь два вопроса: в каком состоянии взлетно-посадочная полоса и есть ли известия от группы Бальди?
Генерал доложил коротко: с полосой все в полном порядке, с группой Бальди все с точностью до наоборот – пятые сутки никаких известий.
– Замечательно, – сказал президент в ответ на первое известие.
– Печально, но предсказуемо… – отреагировал на второе.
Повисла пауза. Генерал ждал или новых приказаний, или конца связи. Ждал с легким нетерпением – дел по горло, в самом центре лагеря после недавних событий раздрай и разгром, и надо ликвидировать последствия, а еще надо продумывать и срочно организовывать новые системы оповещения и обороны, предусматривающие возможность прорывов через скальные породы…
Моратти молчал. Но не спешил прощаться. Геверниц не понимал, в чем дело. А потом все понял – после наконец-таки произнесенных президентом слов:
– Завтра к вам прибывает «Грета». Восемь бортов. Безопасность прибытия должна быть обеспечена любой ценой. Любой, вы понимаете? Даже если назреет прорыв небывалых масштабов, самолеты должны приземлиться без помех.
Геверниц сейчас должен был сказать, что задание ему понятно и будет выполнено. Любой ценой.
Не сказал. Вместо этого задал вопрос:
– Решение принято? Или на всякий случай?
– Принято, – коротко ответил президент СБА.
– Срок исполнения?
– Три дня. По нашим расчетам, именно столько времени вам потребуется на монтаж устройства и на эвакуацию.
– В таком случае я хотел бы получить письменный приказ на начало операции. Приказ от Объединенного командования вооруженных сил Союза.
По своему служебному положению Геверниц не подчинялся президенту СБА, официально проблемой занималась объединенная армейская группировка Исламского Союза. Но аномальная зона возникла в Альпах, она несла потенциальную угрозу Цюриху, – и в дело активно вмешалась СБА.
Руководил операцией Моратти, отдавая приказы армейцам, на основании неких договоренностей, заключенных в высших сферах. Но приказ приказу рознь…
Моратти помолчал, о чем-то размышляя. Возможно, о том, кому отдать распоряжение о смещении и аресте собеседника. У любого генерала есть честолюбивые заместители, готовые на многое ради карьерного скачка. Честно говоря, Геверниц не возражал бы против такого варианта. Против смещения. И даже против ареста.
