Сонгоку - Татьяна Зимина
Мирон потряс руками, потёр пальцы о джинсы — лишь бы изгнать ощущение сухих нитей на коже.
…Мертвецы, которые окружали его, не были похожи на отца. Совершенно незнакомые люди. Он стоял посреди равнины, усеянной трупами.
Они лежали очень плотно, кое-где наползая один на другой — сплошное море мёртвых лиц, рук и тёмной, слежавшейся одежды. Ни конца, ни края этому морю не было. Он даже пошевелиться не мог, не наступив на кого-нибудь из мертвецов.
— Эт овс ете,кт опо ги б п отво ейвин е, — услышал он голос за спиной.
Высокая фигура упиралась головой в небеса. Вокруг головы, как нимб, кружили какие-то чёрные птицы. С плеч фигуры рвался чёрный, в прорехах и дырах плащ, в руке была зажата коса. Острое лезвие чуть слышно пело на ветру.
— Я никого не убивал, — произнёс Мирон.
Ветер нёс сладкий запах падали.
— Т о,чт овыз овёт еНир ван ойск орои счез не т.
Слова звучали так, будто их пытался произнести кто-то, кто никогда не умел говорить. Мирон с трудом складывал из отдельных звуков единое целое.
— М илл ион ы л юд ей окаж утсямер твы.
— Кто ты? Почему ты преследуешь меня?
Мирон чувствовал, как его ноги медленно затягивает в пучину трупов. Они уже доходили до колен, мёртвые волосы неприятно щекотали босые ноги, окоченевшие конечности сдавливали щиколотки и наползали всё выше.
— М нен ужент вой б рат. Ядолж ен найт и ег оиуб итьит огд а яот пущут ебя.
— Я не буду тебе помогать.
— Т огд ат ы умр ёш.
Трупы стали наползать быстрее, они поднимались уже до пояса. Мирон чувствовал, как перехватывает дыхание от вони разложения, он дрожал от омерзения и холода. И вдруг в бесформенной чёрной куче мелькнуло что-то красное. Взгляд сразу зацепился за предмет.
Не обращая внимания на трупы, расталкивая их руками и отбрасывая ногами, Мирон полез к этому красному пятну. Глянцевый бок сверкнул на тусклом солнце.
Это был огнемет.
Выдернул его из толщи рук и ног, Мирон навёл раструб на чёрную фигуру с косой и нажал на гашетку.
Такого впечатляющего результата он не ожидал. Фигура занялась сразу, с головы до ног, как факел. Чёрный дым повалил жирными клубами, запахло гарью. Птицы, что кружили вокруг головы Сонгоку, стали пикировать на Мирона, норовя вцепиться острыми клювами в руки и отобрать огнемет. Он поливал птиц струей пламени и они падали на горы трупов, как шутихи. Там и сям занимались пожары.
Горящая фигура сделала шаг, другой, нависла над Мироном… Отбросив огнемет, он побежал. Спотыкаясь о твёрдые, как колодки, конечности мёртвых людей, он прокладывал себе путь подальше от очагов огня, а с неба, как бомбардировщики, пикировали птицы.
— Плато-о-он! — не выдержав, заорал Мирон. — Где ты, твою мать?..
Одна из птиц умудрилась вонзить клюв ему в руку, прямо в ладонь. Обхватив здоровой рукой на удивление тощую шею птицы, он сломал её и отбросил мёртвую тушку за спину. Осмотрел ладонь.
В дыре долго не появлялась кровь. Он видел обнаженные кости, синюшные трубочки вен, тонкие, похожие на белесые корни, нервы… И тут его разобрал смех.
К чему все трепыхания? К чему борьба? Если он не выберется в Минус в ближайшее время, подействует нейротоксин, который ввела ему Амели. Возможно то, что он видит сейчас — не более, чем глюки агонизирующего сознания.
Наконец, кровь заполнила отверстие, набухла тяжелой каплей и упала вниз. Проследив её полёт, Мирон увидел под ногами голову Платона. Она лежала одна, совершенно отдельно от остального тела. На чистый высокий лоб капала его кровь.
Секунду Мирон смотрел в мёртвое лицо брата, ничего не понимая. Как он мог здесь оказаться? Почему он среди трупов?
А потом голова Платона открыла глаза — за ними оказались пустые, выеденные червями глазницы — и сказала:
— Никому нельзя верить. Даже себе. Мне — можно… — Мирон вздрогнул. — Здесь всё ненастоящее, брат. Всё это нарисовано. Верь мне.
Мирон закрыл глаза. СГА. Вот что ему сейчас нужно: синдром гиперреализма. Знание пришло как волна, затопило разум, очистило его от трупной вони и позволило сосредоточиться.
Открыв глаза, он оглядел поле и вдруг… увидел всё в другом свете. Пылающая фигура Сонгоку представилась набором вокселей, трупы — не очень умелыми, примитивными набросками, а птицы превратились в чёрные точки на экране. Запах гари и смерти исчез. Сквозь него пробился свежий, железистый запах крови. Он заполнил ноздри и рассыпался горячими искрами на языке.
— Всё это ненастоящее, — сказал Мирон и вынырнул в Минус.
Рядом лежала Амели. Голова её бессильно свешивалась на бок, руки разметались по красному, потемневшему от крови плюшу.
Сдёрнув с головы присоски, Мирон сел и осмотрел себя. Кровь, залившая покрывало, так же залила и его рубашку. Текла из носа, — понял он, пытаясь обтереться сухим рукавом.
И услышал негромкий кашель рядом с собой. Поднял взгляд… В кресле рядом с кроватью сидел пожилой человек. Он сидел, положив одну ногу щиколоткой на колено другой, выставив на всеобщее обозрение натёртый до блеска ботинок и серый, в чёрную полоску, носок.
Мирон так и уставился на этот ботинок, на его безупречно белую подошву, не смея поднять взгляд на старика. Почему-то он уже догадался, кто это был.
— Ну здравствуйте, господин Орловский, — негромко сказал старик. — Я — Такеши Карамазов.
Глава 13
2.13
Времена меняются.
— Прежде всего, позвольте принести извинения за поведение моей внучки, — сказал старик, всё так же спокойно глядя на Мирона.
— Почему-то мне не кажется, что это ваша вина, — вежливо ответил тот.
Вся его ненависть, вся злость вдруг улетучилась. Может, ярость была растрачена на Сонгоку, а может, увидев своего врага вблизи, заглянув ему в глаза, услышав спокойное, чуть свистящее дыхание и осознав, насколько Карамазов стар, Мирон понял, что ненависть была несколько надуманной.
Он специально придумал себе противника, чтобы хоть во что-то верить. Чтобы было к чему стремиться.
— Позвольте с вами не согласиться, господин Орловский. Я несу ответственность за всё, что делают мои родственники. Следовательно то, что сделала с вами Амели — полностью на моей совести. Еще раз прошу прощения, — старик скорбно склонил голову, демонстрируя, какую боль ему причиняет поведение внучки. — Разумеется, все неудобства, моральные и физические, будут вам компенсированы.
— Как вы нас нашли?
— Датчик контроля физического состояния, — сообщил старик. — Такие есть у каждого члена моей семьи — из-за моего положения, они часто подвергаются опасности. Похищение с целью выкупа. Обычная рутина для таких людей, как мы…
— Вы всегда знаете, где она, — сказал Мирон.
— Моя внучка отличается несколько… импульсивным характером, господин Орловский. Время от времени мне приходится защищать её. Даже от себя самой. Это неизбежно: Амели выросла в атмосфере вседозволенности, и её характер — прямое следствие издержек воспитания. Опять же, моя вина. Я должен был изолировать ребенка от влияния взбалмошной матери и беспечного отца.
— И что с ней сейчас? — Мирон не хотел углубляться в хитросплетения отношений в семье Карамазова.
— Всего лишь спит. Некоторое время назад были опасения за её жизнь, но сейчас всё в порядке. Доктор дал ей успокоительное.
— Доктор?
— Когда поступил сигнал о нестабильном состоянии Амели, я сразу выехал на место. Прихватив бригаду медиков, разумеется. Нам уже приходилось оказывать ей помощь… такого рода. Необдуманные эксперименты с наркотическими веществами, экстремальные виды спорта. К сожалению, у меня нет полномочий запереть её или другим образом изолировать от нежелательных увлечений. Только оказывать посильную помощь, когда внучка в ней нуждается.
В голосе старика была искренняя забота. Похоже, он и вправду любил свою внучку.
— Что с ней?
— Кома. Так как вы с ней оба были в Плюсе, врач предположил, что причиной был глубокий эмоциональный стресс. У вас есть какие-то соображения по поводу того, что это могло быть?
— Да, — кивнул Мирон. Мокрая рубашка неприятно липла к коже, да и пахнуть вокруг уже начинало. — Но, честно говоря, я еще не готов ими поделиться.
— Справедливо, — кивнул старик. — Вы мне не доверяете. — Мирон промолчал. Зачем отрицать очевидное? — Но я берусь заслужить ваше доверие, господин
