Сонгоку - Татьяна Зимина
— А может возникнуть отторжение? — спросила Амели. — Ну, если продолжить аналогию с живым организмом, не может оказаться так, что матрица не примет его? Как инородное тело?
Кстати сказать, здесь, в виртуальной реальности, она нравилась Мирону гораздо больше: исчезло выражение безумия из глаз, движения перестали быть дёргаными, будто её всё время бьёт током. Парадоксально, но Амели в виртуале стала более человечной.
— Хороший вопрос, — Мирон на секунду задумался. — Скорее всего, он это предусмотрел. Встроил в конструкт защитные контуры, систему полиморфной адаптации кодов.
— Чтобы фагоциты принимали его за мирное кровяное тельце, а не опасный для организма вирус?
— Что-то вроде того, — кивнул Мирон. — Но тут, скорее, подойдет другой пример: Платону нужно, чтобы его принимали за своего другие хищники.
— Ты имеешь в виду чужой лёд?
— Он-то как раз препятствием не будет. Платон и при жизни-то был офигенным хакером. А уж сейчас… Ты слышала что-нибудь о сонгоку?
— Кибердемонах? Я в них не верю.
— А Платон верит. А еще верит в то, что человечество нужно от них защищать. Собственно, поэтому он и стал… призраком.
— А ты? — Амели подошла очень близко и взяла его за руку. — Во что веришь ты, Мирон?
Неожиданно её лицо треснуло, раскололось, а затем взорвалось острыми осколками. Мирон инстинктивно прикрыл лицо — хотя виртуальное разбитое зеркало и не могло причинить вреда.
Сонгоку вылез из аватара Амели, как личинка из тела носителя, и завис перед ним. А затем превратился в дракона, раскрыл пасть и дыхнул огнём.
Глава 12
2.12
Всё это не настоящее
Мирон пригнулся. Виртуальное пламя не опаляло, но он почувствовал, как воксель за вокселем тает его аватар. Будто с головки лука, слой за слоем, снимают шелуху. Это было неприятно. Более того, это было страшно: остаться в киберпространстве бесплотной тенью, невидимой и беспомощной.
Наверное, так чувствуют себя люди, застрявшие по милости призраков в Нирване.
Не будучи хакером, Мирон не имел собственных ледорубов, которые могли бы помочь в противостоянии Сонгоку. Без Мелеты в Сети он — ноль без палочки.
Дракон выдохнул еще один клуб пламени и он решил, что геройство сейчас — не самая лучшая стратегия. Отдав мысленную команду, он вывалился в Минус.
Ожидая увидеть красный плюш подушек и покрывала, он открыл глаза, и… понял, что оказался в какой-то тесной, без единого окна, комнатушке. Подушка под головой, твёрдая, как камень, поросла плесенью, простыни пропитались потом и сукровицей.
Что происходит? Сколько времени он уже здесь? Спина невыносимо чесалась, и заломив руку за спину, он принялся скрести кожу ногтями. Сразу почувствовал что-то рыхлое, омерзительное. Оно крошилось, лопалось и исходило влажной сукровицей.
Вытащив руку из-за спины и взглянув на неё, Мирон понял, что на пальцах нет ногтей… Только покрытые болячками обрубки. Тогда он осмотрел всё своё тело.
Нарывы, язвы, синюшные пролежни… Да что происходит-то?
Боли он не чувствовал, но запах стоял такой, будто здесь гнило живое существо. И этим существом был он.
Мирон закричал. Вскочил — длинные ленты простыни потянулись за ним. Преодолевая брезгливость, он оторвал эти гниющие куски, вместе с кожей, побросал на пол и шагнул к двери.
Ручки на ободранной, шелушащейся краской панели не было. Тогда он пнул её, изо всех сил, зажмурившись, открыв от напряжения рот, и дверь распахнулась.
Он вывалился в высохший сад. Чёрный остов дерева протыкал белёсое низкое небо ветками-иглами. Трава скрипела под ногами, как железная стружка. Мёртвые кусты были покрыты свернувшимися в трубочки листьями, их густо оплела паутина, в ней прятались пауки с невероятно длинными лапами.
Каменная кладка, окружившая сад, растресканная, с обрывками колючей проволоки на самом верху, не имела ни намёка на дверь или калитку. Воздух плавился от жара.
Мирон почувствовал, как пот заливает глаза, больно щиплет, попадая на кожу и попытался прикрыть голову остатками ветхой рубашки. Ткань была тонкая, выгоревшая на солнце, с множеством прорех. Такое впечатление, что он, не снимая, носил её много лет…
Этого не может быть, — подумал Мирон и зажмурился. — Это не настоящий мир.
В темноте, опустившейся на сознание, он попытался сосредоточиться.
Жар, боль, даже запахи — он ощущал, словно через толстый слой ваты. Словно мозг, регистрируя раздражители, пытался предоставить чувства и ощущения, которые, по идее, обязаны сопровождать то, что видят глаза.
Это всё не настоящее, — с облегчением понял Мирон. — Просто меня занесло в чью-то чужую локацию. Возможно, игру, основанную на чьих-то представлениях о хорроре…
Открыв глаза, он огляделся еще раз. Эх, была бы здесь Мелета! Ничего не стоило бы пробить дырку в стене и выбраться из этого кошмара…
Понимая, что его действия — не более, чем набор кода, он подобрал выпавший из кладки камень и обрушил его на стену. Появилась трещина. Ухватившись за её края, не обращая внимания на боль в руках, он потянул в разные стороны, будто хотел разорвать огромный лист бумаги.
Это всё ненастоящее, — твердил он себе. — Это всё ненастоящее…
Стена разошлась, осыпав Мирона каменной крошкой, он поспешно шагнул наружу. И оказался на морском берегу. Солнце било прямо в глаза, на песок мерно накатывали волны.
Опять промашка… — пробормотал он. — Помниться, в номере лав-отеля было голо-окно с таким вот пейзажем.
Только теперь он сам стал частью картины.
Невдалеке, на перевернутой лодке, кто-то сидел. Против солнца Мирон видел только тёмный силуэт. Загребая ногами песок, он побрёл вдоль берега. Штанины древних, размухренных по краю джинс тут же намокли, зато босые ноги почувствовали долгожданную прохладу. Наклонившись, он зачерпнул воды и плеснул в лицо. Вода оказалась пресной. Там, где она попадала на кожу, язвы исчезали и на глазах нарастала новая кожа.
Живая вода, — усмехнулся Мирон. Изменив направление, он пошел прочь от берега, погружаясь всё глубже. Одежда неприятно липла к телу, мешала двигаться, и тогда он снял рубашку и бросил её на воду. Ткань поднялась пузырём, а затем, намокнув, исчезла без следа.
Когда вода поднялась до груди, он оттолкнулся от дна и поплыл. На берег даже не оглянулся: тот, кто сидел на лодке, не мог быть никем, кроме фантома. Призрака памяти, услужливо подброшенного подсознанием.
Плыл он долго, то погружая лицо в воду, то делая вдох, мерно выбрасывая руки одну за другой, ритмично работая ногами — всё, как учил инструктор по плаванию в бассейне, куда их с Платоном в детстве водила мать.
Он ненавидел ходить в бассейн. Гулкий, с холодным, пахнущим хлоркой воздухом. На воде плавали заскорузлые канаты в пробковой обертке, а стены были покрыты древней плиткой с облупившимися краями.
Конечно, хуже всего была сама вода. Ледяная, зеленоватая, с опалесцирующей от переизбытка химии поверхностью. Мирону всегда казалось, что в глубине её таятся неведомые монстры, и стоит только зазеваться — непременно схватят за ногу. От этих фантазий у него начинались реальные судороги, но когда он пытался вылезти на бортик, инструктор отталкивал его от края длинным пробковым шестом… Нужно было проплыть определенное расстояние, прежде чем позволялось вылезти из бассейна и отправиться под чуть тёплый душ.
Отвлёкшись на воспоминания, он зазевался и хлебнул воды. Неожиданно она показалась горькой, с привкусом хлорки и еще каких-то гадости. Глаза защипало. Температура упала почти до нуля, и конечно же, ноги тут же свело судорогой.
Мирон стал тонуть, захлебнулся, забил ногами и… ударился о дно. Встав, обнаружил, что воды — по пояс. Впереди виднелся песчаный берег с перевернутой лодкой, на которой кто-то сидел.
Он побрёл к берегу, всем своим существом ощущая пронзительный ледяной ветер. Руки и грудь покрылись гусиной кожей.
Будем рассуждать логически, — пытаясь отвлечься от холода, думал Мирон. — Если это — Плюс, то все мои ощущения — суть субъективное, основанное на видимой картинке восприятие. Я не могу утонуть, не могу умереть от голода… Если не проведу здесь достаточно времени для того, чтобы организм проголодался в Минусе.
Всё это — игра. Галлюцинации, наведённые призраком. Но в Плюсе не бывает галлюцинаций. В киберпространстве существует
