Филип Дик - Убик.
– Линдберг – вот у кого верный взгляд на Германию, – заявил Блисс. – Вы слышали его? Нет, не то, что пишут в газетах, а по-настоящему… – Он тормознул перед стоп-сигналом, похожим на семафор. – Или взять сенаторов Бориха и Ная. Если бы не они, Рузвельт продал бы оружие Англии – и Штаты бы оказались втянутыми в чужую войну. Рузвельту не терпится ввести оговорки в эмбарго на торговлю оружием. Он спит и видит, как бы ввязаться в войну! Но американский народ не пойдет за ним. Американский народ не будет воевать за англичан и прочую шушеру…
Звякнул колокольчик, и зеленая стрела семафора поднялась. Блисс включил первую скорость, и «Виллис-Кавалер» покатился дальше, вливаясь в уличную суету.
– Ближайшие пять лет у вас не будет причин для радости – сказал Джо.
– Почему это? Все жители Айовы такого же мнения, что и я. А знаете, что я думаю о вас, служащих Рансайтера? Что вы просто-напросто банда профессиональных агитаторов, вот и все, – Блисс метнул в Джо взгляд, полный непоколебимой самоуверенности.
Джо промолчал. Он разглядывал проплывающие мимо деревянные, кирпичные, бетонные дома – почему-то черные в большинстве своем – и думал, только ли ему предстал этот аспект общей проблемы? В Нью-Йорке будет иначе, сказал он себе, а здесь «библейский пояс», сверхконсервативный Средний Запад… Нет, здесь мы жить не станем – поселимся на побережье, восточном или западном. Инстинктивно он чувствовал, что только что коснулся главной проблемы, которая встанет перед ними. Мы слишком много знаем, чтобы жить спокойно… если бы нас отбросило лет хотя бы на тридцать, было бы легче – в смысле психологической адаптации; лучше без особых треволнений пережить полеты «Джемини» и аварии первых «Аполлонов», чем здесь, сейчас… Они тут слушают «Два черных ворона» на пластинках в семьдесят восемь оборотов, и Джо Пеннера, и «Мерт и Марджи». Отголоски Великой депрессии все еще чувствуются. Мы были свидетелями колонизации Луны и Марса, вот-вот должны были начаться регулярные межзвездные перелеты – а здесь неспособны справиться с пустынями Оклахомы. Для них Уильям Дженнингс Брайан – великий оратор, а «обезьяний процесс» Скопса[3] – живая реальность. Никогда мы не сможем адаптироваться по-настоящему, привыкнуть к их мировоззрению, морали, политике, социальному расслоению… Для них мы профессиональные агитаторы, более чуждые, чем нацисты, и более опасные, чем вся их коммунистическая партия. Да, мы действительно самая большая угроза для этой эпохи, и в этом Блисс абсолютно прав.
– Откуда вы родом? – спросил Блисс. – Вы ведь не из Соединенных Штатов? Я прав?
– Да, вы правы, – сказал Джо. – Мы – граждане Североамериканской Конфедерации. – Он достал из кармана четверть доллара с профилем Рансайтера и подал его Блиссу. – Это сувенир, – сказал он.
Рассмотрев монету, Блисс задохнулся от изумления:
– Да ведь это умерший! Вот, на монете! Это мистер Рансайтер! И дата – 1990 год… – упавшим голосом закончил он.
– Не потеряйте, – сказал Джо.
«Виллис-Кавалер» подкатил к Мортуарию Истинного Пастыря, когда отпевание уже закончилось. На широком деревянном крыльце белого двухэтажного дома стояла группа людей… да, это были они, Джо узнал их издалека: Эди Дорн, Типпи Джексон, Йон Илд, Фрэнси, Апостос, Дон Денни, Сэмми, Фред Зафски и – Пат. Моя жена, подумал Джо, вновь ослепленный ее внешностью – необыкновенными темными волосами, яркими оттенками глаз и кожи – тем, что делало ее столь властно-привлекательной… Нет, вспомнил он, выходя из машины, она мне больше не жена, она это вычеркнула… но перстень оставила, оставила это оригинальное обручальное кольцо из кованого серебра и ведьминого камня, мы вместе выбирали его… и это все, что осталось. И все равно – при виде Пат его будто ударило током. На миг он вернулся туда, в счастливое супружество, в семейную жизнь, которой как бы и не существовало никогда, от которой осталось только серебряное колечко – и от него Пат в любой миг может избавиться, как избавилась от всего остального…
– О, Джо Чип! – сказала она холодным насмешливым тоном; взгляд ее был острый и оценивающий.
– Привет, – испытывая непонятную неловкость, ответил Джо. Остальные тоже здоровались с ним, и он отвечал им, но это казалось ему неважным. Пат завладела всем его вниманием.
– А где Эл? – спросил Дон Денни.
– Эл умер, – сказал Джо. – Венди Райт тоже умерла.
– О Венди мы знаем, – сказала Пат. Сказала спокойно.
– Нет, мы ничего не знали, – сказал Дон. – Мы предполагали, но уверены не были. Я, по крайней мере, не был. Что случилось с ними? Кто их убил?
– Изнеможение, – сказал Джо.
– С чего бы это? – Тито Апостос протолкался поближе к Джо.
– Джо Чип, – сказала Пат, – последней фразой, которую ты обронил там, в Нью-Йорке, когда уходил с Хэммондом…
– Я помню – сказал Джо.
– Ты сказал что-то про время. «Слишком много лет прошло»-так, да? Что это значило? Что ты имел в виду?
– Мистер Чип – взволнованно заговорила Эди Дорн – с тех пор, как мы прилетели сюда, здесь произошли огромные изменения! Никто ничего не понимает. Скажите, вы видите то же, что и мы? – Движением руки она обвела окружающие дома, улицу, здание мортуария.
– Но я же не знаю, что вы видите, – сказал Джо.
– Иди-ка ты, Чип, – сердито сказал Апостос. – Не крути, просто скажи нам, бога ради, как ты все это видишь? Вот эта тачка, на которой ты приехал, – скажи-ка нам, на что она похожа? На чем ты приехал, Джо?
Все стояли вокруг и молча ждали ответа.
– Мистер Чип, – прошептал Сэмми Мэндо, – ведь это настоящий старинный автомобиль, правда? Сколько же ему лет?
– Шестьдесят два, – сказал наконец Джо.
– Значит, из девятьсот тридцатого, – сказала Типпи Джексон. – Ну что же, так мы и предполагали…
– Мы предполагали, что сейчас тридцать девятый, – ровным голосом сказал Дон Денни. Даже в этих обстоятельствах голос его звучал абсолютно спокойно.
– Дату я установил легко, – сказал Джо. – Еще в своей квартире в Нью-Йорке. Там оказалась газета. Вчера было двенадцатое сентября тридцать девятого года. Сегодня, получается, тринадцатое. Французы утверждают, что прорвали линию Зигфрида.
– Обхохочешься, – сказал Йон Илд.
– Я надеялся, что вы, поскольку вас много, задержались в более позднем времени. Да, ничего теперь не поделаешь…
– Ну, тридцать девятый, тридцать девятый, – раздраженно начал Фред Зафски. Голос у него был высокий и с визгливыми нотками. – Ладно, выяснили – и что дальше? – Он размахивал руками, как бы призывая остальных поддержать его.
– Спокойно, Фред, – сказал Апостос.
– А ты что думаешь обо всем этом? – повернулся Джо к Пат.
Пат только пожала плечами.
– И все-таки?
– Мы переместились в прошлое, – сказала Пат.
– Неверно, – сказал Джо.
– Что ты хочешь этим сказать? Что мы попали в будущее, что ли?
– Мы никуда не попали. Где были, там и остались. Но весь окружающий нас мир по какой-то причине – есть несколько возможных причин, – мир претерпел регрессивное развитие. Все предметы, вся реальность откатилась к предшествовавшим формам. К тем, которые она принимала пятьдесят три года назад. Впрочем, регресс может и продолжиться. Но меня интересует Рансайтер – были ли его проявления с тех пор?
– Рансайтер лежит вон там, – сказал Дон Денни с необычной для него экспрессией, – мертвый как селедка. Это единственное его проявление.
– Мистер Чип, скажите, пожалуйста, – начала Фрэнси Спэниш, – у вас ни с чем не ассоциируется слово «Убик»?
До Джо не сразу дошел смысл вопроса.
– О господи, – выдохнул он, – да вы просто не можете отличить проявление от…
– Фрэнси видела сон, – сказала Типпи. – Она всегда их видит. Расскажи Джо свой убиковый сон, Фрэнси. Это она его так назвала, Джо. Убиковый сон. Она видела его прошлой ночью.
– Я так назвала его, потому что это на самом деле был убиковый сон, – сказала Фрэнси. Ее пальцы нервно сплелись. – Понимаете, мистер Чип, этот сон отличался от всех, что были прежде. Огромная рука опустилась с неба – словно рука Господа нашего. Неимоверная, как гора. Сжатая в кулак, подобный скале. Я поняла, что в этом таится наиважнейший смысл, что там, в кулаке, находится что-то такое, что повлияет на мою жизнь и на жизнь всех людей на Земле. Я ждала, когда пальцы разожмутся, – и они разжались. Они разжались, и я увидела, что скрывалось там…
– Аэрозольный баллончик, – сухо сказал Дон Денни.
– А на аэрозольном баллончике, – продолжала Фрэнси, – было одно только слово, огромными золотыми буквами, горящими как пламя: «УБИК». И ничего больше. Такое странное слово. А потом пальцы сжались, обхватили баллончик, и рука поднялась и скрылась в темных тучах. Сегодня утром я пошла в библиотеку, но в словарях этого слова не нашли, и никто не знал, что оно значит. Библиотекарь сказал мне, что в английском языке этого слова нет; есть в латинском, похожее на него: «ubique». Оно значит…
