Вегетация - Алексей Викторович Иванов
Серёге надо было поделиться.
— А ты крутой, Митяй! — щедро заявил он и закурил.
Митя задумчиво покачивал ногами. Стрекотали кузнечики. Вдали над горизонтом внезапно заструилась вертикально вверх цепочка быстрых синих огоньков. Митя не удивился. Оказывается, он знал, что означают бегучие огни: где-то там, возле большого города, устремился к орбите рейсовый шаттл.
— Марина — очень красивая девушка, — ответил Митя Серёге.
Серёга стрельнул окурком в темноту, хлопнул Митю по спине и поднялся.
Митя остался один. Вокруг было тепло, как в комнате. Ветерок шевелил на склоне мерцающую во тьме траву. С высоты горы Митя видел объятую мраком великую равнину, что расстилалась отсюда и до неведомых пределов, до невозможности вообразить. И всю равнину заполнял собой селератный лес — странный, ещё небывалый мир со своими законами, со своей непреклонной волей и беззвучной, многоголосой речью. Он, Митя, изучал этот лес. Говорил с ним на его языке. И не было в его жизни ничего важнее, чем это волшебное понимание. А в чёрном озере внизу отражалась луна. Митя поднял голову. Через небосвод размашисто клубилась светлая туманность Млечного Пути. И небо вдруг оглушительно-тихо взорвалось звёздами Мите прямо в глаза.
20
Банное озеро (IV)
Они спустились с горы по неестественно ровному травяному склону — по бывшей лыжной трассе — и двинулись к мотолыге напрямик через посёлок.
— Шеф, а если там риперы нас поджидают? — спросил Фудин.
— Риперы — не животные, — ответил за бригадира Холодовский. — Засад они не устраивают. И ничего не помнят ни о себе, ни о тех, на кого нападали. Нет цели на радарах — значит, нет её вообще, и они уходят.
По заросшим дворам и переулкам в утренней свежести плыл бризоловый запах смолы. Сквозь зелень весело сверкало чистое солнце. Щебетали птицы.
— Нога-то не болит, Костенька? — тихо приставала к сыну Алёна. — Ты же вчера на гвоздь наступил…
— Да не болит, мам! — отмахивался Костик.
Порой приходилось перелезать через какую-нибудь уцелевшую ограду, и возле Маринки сразу появлялся плотоядно улыбающийся Серёга.
— Подсадить? — предлагал он, предвкушая, как полапает Маринку.
— Башенин, отвянь! — отбивалась Маринка.
Костик, ревнуя, злорадно усмехался.
— Эх, здесь на мотолыге надо переть — напрямик бы заборы прошибали! — вздыхал Матушкин. — Стиль езды — всё до пизды!
Талка смеялась. В отличие от Маринки, она ничуть не возражала, когда Матушкин поддерживал её под круглый зад, чтобы она вскарабкалась.
А на дороге — точнее, на улице посёлка — возле брошенной мотолыги уже находилась другая бригада. Видимо, она возвращалась из Белорецка. Главной машиной у этой бригады был грейдер; широким отвалом, установленным перед первым мостом, он сдвинул с пути обугленные обломки сгоревшего харвестера. За собой на прицепе грейдер тянул колёсный вагончик-бытовку с интерфератором на крыше. Незнакомые люди, спокойно переговариваясь, что-то вытаскивали из мотолыги и загружали в бытовку.
— Эй, мужики! — издалека закричал Егор Лексеич. — Кончай грабёж!
Егор Лексеич шагал к мотолыге широко и уверенно. За ним, перевесив автомат на грудь, шёл Холодовский. Люди возле мотолыги застыли.
Боестолкновения между бригадами случались, хотя и редко. А сейчас силы явно были неравны: всем вооружением бригады Типалова был только один пустой автомат. Поэтому Егор Лексеич предпочёл миролюбивый тон.
— Что за на хуй? — спросил он. — Что за беспредел?
С мотолыги спрыгнул мужик с короткой рыжей бородой.
— Ты кто? — бесцеремонно спросил он.
— Типалов, — сообщил Егор Лексеич. — Про меня все знают. А ты кто?
— Широков Данил, позывной — Кардан.
— Ясно за тебя, — кивнул Егор Лексеич. — Ты с Юрюзани.
Егор Лексеич протянул ладонь, растопырив пальцы, будто его распирало силой и энергией, и бригадир Широков, поколебавшись, пожал ему руку. Драка отменялась: контакт был установлен.
— Ну и что вы тут творите? — полюбопытствовал Егор Лексеич.
— На мотолыге не написано, что хозяева где-то рядом шастают, — сказал Широков. — Торчит ничейная. Законная добыча, Типал.
— Я ему говорила, — раздалось за спиной Широкова.
Егор Алексеич глянул за плечо рыжебородого бригадира — на капоте мотолыги сбоку у фары сидела Вильма.
— Жива? — удивился Егор Лексеич.
— Я всю ночь тут была.
— А чего на мои звонки не отвечала?
— Телефон потеряла.
— Мало ли что какая-то баба приблудная говорит? — сердито оправдался Широков. — С хуя ли мне верить? Может, вас всех чумоходы нашинковали?
— Как видишь, мы целые, — усмехнулся Егор Лексеич. — А бомбёжку давай прекращай, Кардан. И верни всё, что взяли.
Рыжебородый закряхтел.
— Отойдём в сторонку и перетрём, — предложил он.
Они отошли подальше, чтобы люди из их бригад ничего не услышали. Рыжебородый достал сигареты и сунул пачку Егору Лексеичу: угощайся.
— Лексеич, я оружие у тебя не брал, — сказал он. — Понимаю — казённая вещь, надо отчитываться. Но водка и консервы — мои. Нам ведь до Юрюзани ещё пиздовать, а на Магнитке без талонов нас не отоварят. Голодать нам, что ли? Да и мужики не примут. Сам ведь с понятия, какой закон на просеках: что без бригадира — то ничьё. У тебя мотолыга без бригадира была. Я честно взял.
— Не дави слезу, Кардан, — сурово отозвался Егор Лексеич. — Моим тоже надо жрать, а мы только вышли.
— Да я ведь ничего не выпрашиваю, — удивился Кардан. — Пушки-то у меня. Чем ты мне свои предъявы обоснуешь? «Козу» из пальцев покажешь?
Егор Лексеич понял, что пережал с требованиями.
— Лады, — проворчал он, сдавая. — Но своих людей отзови с мотолыги.
— Отзову, — пообещал Кардан. — И цени, что я к тебе уважение проявил.
— Да ценю, ценю, — сварливо ответил Егор Лексеич.
Кардан был удовлетворён победой.
— Экскаватор на Арском камне знаешь? — спросил он.
— Все знают.
— Туда городские какие-то прилетели на вертолёте. Человек шесть. То ли партизаны отмороженные, то ли просто щеглы малолетние решили бухнуть на природе. У них наверняка всего до хера. Скажи спасибо за наводку.
— А в жопу тебя не поцеловать? — буркнул Егор Лексеич, хотя известие о городских его вполне ободрило. — Что там вообще в лесу делается-то?
— В лесу? — Кардан задумчиво потоптался, глядя на дачи и сосны. — Лес бунтует. Что-то мутится, это точно. Все встречные бригадиры подтверждают.
— А кого встречал?
— Клима и Моцарта видел. У Бонда на Тирляне два мужика погибли. Разгон со Стрелком сцепились за делянку. Харитон на Зигальгу попёр, Цыган — на Кумардак, Боцман по Лемезе шарится. Алабай без Бродяги остался…
— Что за Алабай?
— У «спортсменов» сейчас самый борзый. Не рассказывали, что ли?
«Спортсменами» называли бригады из больших городов, то есть из Уфы, Челябы или Еката. Городские тоже пытались срубить бабла на «вожаках», но для них рейды в лес были чем-то вроде спортивной охоты. Натренированные, хорошо снаряжённые и дисциплинированные, эти охотники вызывали зависть у бригад с лесокомбинатов, и к ним относились с пренебрежением. Однако у «спортсменов» всегда были проблемы с Бродягами: в городах Бродяг нет.
— За городскими не слежу, — поморщился Егор Лексеич.
— А за Боксёра в курсе?
— Что с ним?
— Он на Зилаире промышлял и пропал со всей бригадой. Его грузовик на автопилоте сам приехал. Всё целое, кофе с термосов горячее, в кунге на столе раздача за преферанс лежит, и нет никого. Видно было, что в секунду всё бросили и сбежали. Так и не нашли никого…
— Лес шугануть может, бывает. Костей потом не соберёшь.
— И у Татарина половину бригады вышибло. Мудаки с грозы на Притёсах тормознули, а молния заебошила прямо в скалу, и разряды поскакали от дерева к дереву. Только сам Татарин уцелел. Двоих своих он откачал — мокрой землёй засыпал, двоих не смог, а одного вообще до головни сожгло. Его даже домой не повезли, страшно такого отдавать — в натуре как с крематория.
— Тупой — считай, покойник, — мрачно заметил Егор Лексеич.
—
