Фрактальный принц - Ханну Райяниеми
Осколок представляет собой сегмент цилиндра высотой два километра – часть орбитальной колонии О’Нила, где жили предки Таваддуд. При падении оболочка цилиндра раскололась, словно яичная скорлупа, – миллионы тонн алмазов, металла и загадочных материалов, бывших в ходу до Коллапса, рассыпались мелкими обломками, а сам цилиндр разбился на пять Осколков. Они вздымаются к утраченному небу, охраняя потаённый и благословенный Сирр, последний человеческий город на Земле.
За спиной Таваддуд раздаётся кашель.
– Прошу простить мою сестру, – говорит Дуньязада. – Она такая мечтательница, что порой мне приходится проявлять твёрдость и обращать её внимание на реальный мир.
– Аун знает, как в эти трудные времена Сирру необходимы мечтатели, – отвечает ей низкий мужской голос.
Таваддуд оборачивается. На балконе рядом с ними стоит мужчина. Он строен и невысок, ниже Таваддуд, с бледной сальной кожей, и выглядит усталым. На нём богатая чёрная с серебром одежда, имитирующая традиционный костюм муталибуна, но сшитая из странной, произведённой в Соборности ткани, дрожащей на ветру. Длинные распущенные волосы, вытянутое лицо и вместо одного глаза – кувшин джинна. Чеканный латунный сосуд, заменяющий левый глаз, поддерживается кожаным ремешком. Человеческий глаз мужчины ярко-зелёного цвета.
– Я и сам мечтатель, – произносит он неторопливо, словно декламируя стихи. – Иногда я слепой нищий, представляющий себя Абу Нувасом, а выпитое утром вино и красивые дамы, такие как вы, только мои фантазии. Но я уверен, что никогда и не мечтал увидеть своё ужасное отражение в ваших глазах, так что вы, спасибо Ауну, наверняка настоящие.
Абу Нувас целует руку Таваддуд, и его латунный глаз ярко блестит в лучах солнца. Лёгкое прикосновение его холодных сухих губ – словно щекочущая ласка джинна. Пальцы у него слегка дрожат, и он быстро отдёргивает руку.
– Господин Нувас, это моя сестра Таваддуд. Позвольте поблагодарить вас за согласие её сопровождать. Видите ли, она очень трепетно относится к своим благотворительным делам, иначе назначила бы встречу в более подходящем месте.
Таваддуд изучает Абу Нуваса и задерживает на нём взгляд дольше, чем принято. Его улыбка становится неуверенной. Женщина решительно выпрямляется. Теперь она не Таваддуд, паршивая овца в семье Гомелец. Это Таваддуд, гордость Дворца Сказаний, возлюбленная Аксолотля.
Нет, сестра, ты совсем меня не знаешь.
– Моя сестра шутит, – негромко говорит Таваддуд. – Я не хотела показаться высокомерной. – Она снимает атар-очки и улыбается Абу Нувасу той же улыбкой, какой одаривала господина Сена и своё отражение в зеркале. – Но я с удовольствием приму ваше предложение меня сопровождать и, надеюсь, услышу ещё немало приятных слов. Я и не знала, что вы поэт.
Она протягивает руку Абу Нувасу. Тот выпячивает грудь и делает шаг вперёд.
– Просто любитель, милая госпожа. Я произношу слова, которые приходят в голову муталибуна во время странствий по пустыне, это лишь блёклое отражение вашей красоты.
Таваддуд смеётся и награждает его другой улыбкой, более тёплой, чем предыдущая.
– За такие слова я позволила бы себя сопровождать даже слепому нищему, лорд Нувас, – отвечает она.
– Прошу вас, зовите меня просто Абу.
Дуньязада смотрит на Таваддуд с нескрываемым изумлением. Таваддуд поджимает губы.
– Дорогая сестра, разве ты не говорила о срочных делах в Совете? Я не сомневаюсь, что они очень важны. Мы все должны служить отцу и городу по мере своих сил.
Подъёмник представляет собой дребезжащее аналоговое устройство с гибкой рамой. Эта металлическая сороконожка передвигается, цепляясь за рельсы, проложенные по Осколку. В лицо дует приятный ветерок. Некоторое время Абу Нувас кажется полностью удовлетворённым тем, что держит Таваддуд за руку и любуется разворачивающимися перед ними видами города. Таваддуд рада молчанию, которое позволяет ей собраться с мыслями.
Ты ещё пожалеешь об этом, Дуни, горько пожалеешь.
На востоке простираются горы и оранжереи, а дальше расстилается море. На севере лежит Город Мёртвых с рядами серых безликих построек. Таваддуд поспешно отворачивается от него.
Над самим городом возвышается шпиль Базы Соборности – массивной алмазной башни, ощетинившейся статуями героев, которые превышают даже Осколки. Она маячит над рынками гоголов, которые постепенно уступают место широким улицам и низким зданиям в тени Осколков Угарте и Узеда. В лучах солнца верхние сегменты Базы кажутся золотыми. Башня постоянно меняется, иногда очень медленно, иногда прямо на глазах, новые шпили поднимаются и опускаются, поверхности и статуи поворачиваются. Каждые несколько секунд грохочут раскаты и сверкают вспышки, и светящиеся потоки мыслевихрей несут приказы Соборности к Ковшу, который сооружают в небе мастера Внутренней Системы.
– Она заставляет чувствовать себя ничтожно маленьким, не правда ли? – говорит Абу.
Абу Нувас хорошо известен своим влиянием на рынке гоголов и инвестициями, порой совершенно безумными. Тем не менее даже самые влиятельные клиенты Таваддуд говорят о нём с невольным уважением. Низкорослые мужчины должны быть могущественными. Таваддуд старается не поднимать глаз.
– Я предпочитаю великолепие Осколков бездушным творениям Соборности, – отвечает она. – И Крик Ярости диких кодов доказал, что и они могут быть мелкими и слабыми.
– Да, верно, – соглашается Абу. – По крайней мере, иногда.
Мимо проходит другой подъёмник. За ним с шумом проносится рой Быстрых. Эти крошечные гуманоиды, не больше указательного пальца Таваддуд, с тёмными телами и жужжащими крылышками, частенько цепляются к подъёмникам и таким образом добираются до вершин Осколков, а по пути вниз впитывают солнечную и потенциальную энергию. Они продают её в города маленьких человечков, такие как Куш и Миср, а также в сотни других поселений в центральном Сирре, названий которых медлительные люди так никогда и не узнают. Пассажиры пытаются отмахнуться от Быстрых, но те без усилий уклоняются от ударов, окружая подъёмник, словно облако мух.
– Иногда я завидую им, – признаётся Абу, глядя на летающих существ. – Они обитают в мире гигантских статуй, живут стремительной жизнью, ведут стремительные войны, их века и династии сменяются на протяжении одного дня. Наша жизнь слишком коротка, не так ли?
– А ещё говорят, – доверительно произносит Таваддуд, – что Быстрым, как и джиннам, доступны утраченные людьми наслаждения, и если человек познаёт их, он лишается интереса ко всему плотскому.
– Понимаю. – Абу обращает к ней латунный глаз, по-птичьи склонив голову набок. – Вы говорите так, исходя из собственного опыта, госпожа Таваддуд? – спрашивает он с непроницаемым видом.
Выражение лица Абу Нуваса, как и большинства муталибунов, определить трудно. Якобы желая защититься от яркого солнца, Таваддуд снова надевает очки и рассматривает ауру торговца гоголами в Тени. Сплетённый с ним джинн видится ей огненной змеёй, обвивающей человека защитными кольцами. Мне надо быть с ним очень осторожной.
Таваддуд провожает взглядом удаляющийся подъёмник.
– Я всего лишь неискушенная девушка из семьи Гомелец.
– Истории утверждают обратное.
– Истории многое утверждают, и потому Кающиеся охотятся за ними, пока похитители тел не успели вместе с ними украсть и наш разум. Поэзия интересует меня больше, чем истории, дорогой Абу, и
