Ксения Баштовая - Карты, деньги, две стрелы
А Вейлин, не ведающий сострадания и жалости, на свадебном пиру полвечера прятал от разгневанного кондитера перемазанного кремом Брыся, который начисто уничтожил наш свадебный торт. Мы с Матильдой только смеялись, а вот кондитер был едва ли не в бешенстве — те, кто успели увидеть его шедевр из крема и сливок, говорили, что беднягу можно понять. Он ведь так старался!.. Но обжористого иглоноса ополченец в обиду не дал. Теперь вот мы с Блэйром ждем, какой дар проснется уже в нем. Отца своего Вейлин не знает, так что сюрприз будет сразу для всех.
А Брысь… Да что с ним сделается? Все так же хрюкает, ворует с нашей кухни все, что плохо лежит, бесповоротно обаяв кухарку, пугает гостей, лезет слюнявиться по пять раз на дню и подхалимничает перед суровой Элуш, которую одной умильной мордой не проймешь никак. Хотя камеристка Матильды, я уверен, все равно долго не продержится! Иглоносы — они страшные с виду, но стоит узнать их поближе, узнать и полюбить — и острые иглы покажутся мягче лебяжьего пуха. Поверьте, я знаю… Надо познакомить питомца с Изюмчиком, то-то, думаю, будет радости!
Да и Пема с Дуном надо навестить. Не только потому, что я по ним обоим соскучился (на свадьбу братья не пришли, постеснялись, хоть мы и звали), — а заодно и посмотреть, не обошли ли боги квартеронов своей милостью? Мне отчего-то кажется, что нет. И что за стойкой «Кротовьей норы» меня встретят сразу оба трактирщика — ночной и дневной. Может, не сегодня и не завтра, конечно, на все нужно время, но все же… Они славные ребята. И они как никто достойны лучшей доли.
Я улыбнулся свои мыслям и поднял голову: до дома уже было рукой подать. Сейчас скорее всего ровно четыре. Платье Матильде привезли от портнихи еще вчера, мой парадный мундир дожидается своего часа в гардеробной… Осталось только унять дрожь в руках, с улыбками встретить провожатого — наверное, все того же второго ученика, — а там уж как пойдет.
Очень надеюсь, что пойдет так, как надо…
Любимую женушку я застал в спальне перед зеркалом — уже полностью одетую, причесанную по последней моде и не находящую себе места.
— Элуш? — Матильда обернулась на скрип двери и, увидев вместо камеристки меня, просияла: — Айден!.. А я уже не знала, что и думать! Почему так поздно? Ты обещал быть к трем и… Что? Я плохо выгляжу? Платье не идет? Прическа кривая?.. Скажи честно, может быть, я успею как-то…
Она вновь повернулась к зеркалу. Оглядела себя с ног до головы, нервно поправила выбившийся из прически своенравный локон и жалобно всхлипнула:
— Это ужасно! Все сочтут меня деревенщиной и…
— Тсс… — Я обнял ее сзади за плечи и улыбнулся: — Хватит себя накручивать, солнышко. Ты у меня просто красавица. И платье чудесное. Разве что…
— Что? — взволновалась Матильда.
Я не стал дожидаться, пока жена вновь примется за самокритику, и протянул ей атласный футляр:
— Кое-чего не хватает. И я взял на себя смелость это исправить. Открой. Надеюсь, тебе понравится.
Шорох атласа, глухое «щелк» крохотного замочка — и глубокий вздох:
— О-о-о, Мать Рассвета! Оно… это… мне?!
— Нет, Элуш. А тебе я так, показал просто, чтобы одобрила… Милая, ну кому же еще? Конечно, тебе!
— О-о-о…
— Вижу, что понравилось, — удовлетворенно хмыкнул я. — Давай помогу надеть. Я, конечно, не слишком разбираюсь в дамских туалетах, но зеленый шелк с изумрудами очень даже сочетается… Так что если какой-нибудь придворной завистнице взбредет в голову назвать тебя сегодня «деревенщиной», я просто плюну ей на шлейф!
Матильда тихонько хихикнула. И, поправив колье, восхищенно вздохнула, глядя на его отражение в зеркале. Тончайшее серебряное кружево нежно обнимало тонкую шею, сплетаясь замысловатым узором, в котором угадывались очертания кудрявых облаков. И в этих облаках парили два лебедя — свободные, изящные, соприкоснувшиеся длинными шеями. Шеи, скрестившись, вытягивались книзу, обнимая собой сияющий овал крупного изумруда… Я не знаком с той, для кого это колье было заказано. Но я совершенно точно знаю, для кого оно было создано.
— Айден… Я… Оно просто восхитительно!
— Согласен. — Я кивнул и легонько коснулся губами виска жены. — Но без тебя это колье и гроша ломаного не стоит. Несмотря на всю его ценность… Это мой свадебный подарок. Извини, что с опозданием.
Она порывисто обернулась и повисла у меня на шее. Я улыбнулся: кое-какие вещи, слава богам, все-таки остаются неизменными. Шелковистые кудряшки, лезущие в глаза, нежный аромат фиалок, тонкие руки, стальным капканом обвивающие шею… Кое-кто из нашей братии называет супружество ловушкой для дураков, но что касается меня, так уж я по своей воле из этой «ловушки» нипочем не полезу!..
В дверь спальни постучали. Потом еще раз. И извиняющийся голос кого-то из горничных позвал:
— Госпожа! Прошу прощения, но тут… от государя прибыли! Я в гостиную провела — сказать, чтобы обождали?
— Вот принесла же нелегкая… — прошипел я, с трудом выпуская разомлевшую жену из объятий. — Никакой пунктуальности! Такой момент испортили.
— Да уж, — согласно вздохнула Матильда, оправляя чуть замявшиеся рукава. — Но не гнать же теперь? Императорский посланник все же… Беата, подай гостю чаю и передай, что мы сейчас будем!
— В глаз бы ему, а не чаю, — сердито буркнул я. И махнул рукой. — Ладно. Сейчас мундир сменю — и пойдем… А перчатки где? Прежние Брысь зажевал, новые должны были утром прислать. Забыли?
— Нет-нет, все прислали! Прости, дорогой, я совсем закрутилась… В холле, наверное, оставила, на столике. Я сейчас, только серьги вдену и сразу…
— Не торопись, — уже изнутри парадного капитанского мундира отозвался я. — Сам найду, не рассыплюсь. Все равно нас там ждут. Причем раньше, чем было назначено… Уф. Ну вот и все. Я вниз, спускайся, как готова будешь.
Она кивнула. И снова метнулась к зеркалу — возвращать платью нарушенную моими объятиями красоту.
Сверток с перчатками обнаружился там, где и предположила Матильда, — на столике в холле, у самой двери, куда складывали письма и шляпы. Я быстро разорвал бумагу и натянул белые перчатки. Провел рукой по волосам — порядок, дыбом не стоят. Так, что еще… Мундир с иголочки — от вина, которым окатил меня неповоротливый иглонос еще на свадьбе, его уже отчистили, золотое шитье блестит, хоть на парад, хоть к императору. Кстати, об императоре — где там тот, кто от него прибыл?..
Я уже сделал несколько шагов в сторону гостиной, торопясь осчастливить гостя своей не слишком довольной физиономией, как вдруг услышал из-под лестницы знакомое чавканье и треск ткани. Брысь?.. Что он уже там жрет? И что он вообще в доме делает — велено же было убрать паршивца на улицу, пока мы благополучно не отбудем!.. Этот беспардонный иглонос и так всех гостей расшугал, еще не хватало теперь, чтобы он к имперскому магу (пусть и ученику) с лобызаниями полез! Во-первых, опозоримся, а во-вторых — маг на то и маг, что колдануть может с перепугу. Питомец наш, конечно, не подарок, но ведь жалко же…
— Брысь! — Я, пригнувшись, сунул голову под лестницу. — Брысь, иди сюда!
— Гр-р…
— Не «гр-р», а быстро! — шепотом рыкнул я. — Ну?! Кому сказали?!
Из темноты послышался тяжелый вздох. Зашуршали костяные иглы, и пещерный найденыш бочком-бочком выбрался на свет божий. Как-то подозрительно отворачивая от меня морду. Ну ясно… Я покачал головой и протянул руку:
— Что там у тебя? Давай сюда!
— Гр-р?..
— Не придуривайся! Я все вижу! Уже стащил чей-то плащ?.. А ну плюнь! Плюнь, зараза такая, немедленно!..
Иглонос еще раз тяжело вздохнул и таки плюнул. Нет, не плащ. Я прищурился — на полу у моих ног, вся в слюнях, лежала книга в черной кожаной обложке. Понятно. Запах обормоту понравился, решил на вкус попробовать? Показав зверю кулак, я нагнулся и поднял спасенный фолиант. Хм, даже вот бантик сбоку какой-то присобачен… Из подарков, стало быть. Вернемся — надо сказать Матильде, что пора уже разобрать ту гору, что у нас в столовой. Надарили воз и маленькую тележку, а мы с этим приемом так ни один подарок и не распаковали. Я днем на службе, Матильда все две недели у портних с утра до вечера торчала, а ночью… Ну не надо объяснять, да? Были дела поважнее.
Я ободрал с книги жалкие ошметки упаковочной ткани и перевернул обложкой вверх. Самодел. И две стрелы, грубо намалеванные золотой и серебряной краской… Та самая книга, над которой так трясся Фелан? Та, из которой я выдрал первую страницу, чудесным образом исчезнувшую потом из-за пазухи?.. Ничего не понимаю. Эта вещь была очень дорога подземному затворнику, и он… прислал ее нам? С чего бы вдруг?
Недоуменно качнув головой, я перелистнул желтоватые страницы и едва успел поймать выпавший из книги листочек. Письмо?..
«Господин Иассир!
Надеюсь, вы не слишком сердитесь на то, что мы с Альбиро ускользнули со свадебного бала, не попрощавшись. Знаю, вы очень хотели со мной побеседовать, это я понял по вашему лицу еще тогда, у храма, в Лысавенском институте. И знаю, как много у вас ко мне накопилось вопросов. Не спорю, возможно, что и претензий немало… Поэтому скажу сразу — если бы я мог объяснить вам все заранее, я бы сделал это. Еще тогда, когда сквозь чердачный пол увидел у вас в руках Отражение бога-змея. Да, я о медальоне. Вы уже, наверное, и сами поняли, что это было не просто украшение. И то, что оно значило… увы мне, я не имел права говорить. И не мог попросить, чтобы вы доставили Отражение туда, откуда оно было взято. Даже тот сшив, что я отдал кнесне де Шасвар, не мог этого сделать, открывая страницу за страницей только тогда, когда вы сами были к этому готовы. Исполнение пророчества нельзя ускорить, а орудие этого исполнения нельзя направить… Я пишу несколько путано, понимаю. Да и невозможно впихнуть события стольких лет в одно-единственное письмо. Но вы — вы и кнесна де Шасвар — больше, чем кто-либо, имеете право знать, как началось то, что вашими усилиями благополучно завершилось.
