Изумрудный Армавир - Александр Нерей
«Сколько же ума нужно, чтобы такое усвоить? Как минимум, высшее образование. Или в два раза больше. А нельзя. Придётся самому учиться. Читать… Было бы, что читать.
Может перевоспитать Образ? Сама же предлагала, что-нибудь про образование или профессию рассказать. И будет тогда Галактическое Устройство Голографического Обучения Людей. ГУГОЛ. Ха! Точно. Гораздо человечнее. В следующий раз переименую её. Запараллелю своим допуском такую её аббревиатуру.
Тьфу! По-русски же можно сокращением назвать. Ладно. Чуток полегчало», — закончил я дозревать и отстаиваться, и попросился домой.
Пообедав, по привычке поковырялся в портфеле, приготовив его на завтрашний день, кое-что пробежал глазами, повздыхал, а потом забросил в сторону. Серёжка проснулся и потребовал гульбы, а я сразу же охотно предложил свои услуги поводыря-дрессировщика с обязанностями няньки, но не сиделки, а ходилки и гляделки.
— Когда разговаривать научишься? Агу, что ли? Или ни гу-гу? Я бы тебе, братуха, сейчас такого наговорил, такого бы рассказал, отчего бы наш Скефий чесаться начал, — взялся я за обучение благодарного слушателя, пока тот не научился возражать или поддакивать. — Айда через Шаумяна кружок обойдём. Я тебе девчачий заповедник покажу. Цветник. На одном квартале с дюжину бантикозавров обитает. Сущие хищницы. Хорошо, что в «Б» классе учатся, а то бы мне совсем покою не было. А вот нашего брата на той улице днём с огнём не сыщешь. Парадокс какой-то. Небывальщина по-русски. Один парень, правда, есть, но он постарше всех наших пацанов будет.
Там и родня недалече обитает. Есть даже мой однофамилец и одноимёнец. Полнейший тёзка. Только отчеством подвёл. Ильич он, как Ленин с Брежневым.
Он к нам колядовать приходит с младшей сестрой. Его бабуля всегда железным рубликом одаривает. И сестру его. Всех родственников привечает.
А мы с тобой, когда пойдём за рублями? Учись говорить. И сразу складами, чтобы быть с пирогами, а не с кривыми ногами.
Вот и они, косички. Четыре органические птички. Улыбаются. А мы им «Аврор» мужского рода-парохода покажем. Сопли кверху! Ножки тянем!.. Тяни, тебе говорят. Зеро внимания, два пузеро презрения. И смотри, чтобы штаны не вспотели. Не дай Бог, опозориться.
…Вообще-то, плевать. Не бойся быть смешным. Я же почти не боюсь.
Попросить мир, чтобы их змеем напугал? Снежками закидал? А то у них больно портреты довольные, хотя сами малахольные. Так что, попросим?
Давай уже, Дедморозыч! Отчебучь что-нибудь.
В то же мгновение я с прицепчиком оказался верхом на хрустальном Горыныче, только не американского размера, а намного короче и виднее для девчонок.
— Вот и сходили по воду безо всякого повода, — вздохнул я, но собрался с душевными силами и, обняв покрепче братишку, скомандовал: — Снежками обкидать! Все органические объекты сейчас же получат снежные конфеты!
Горыныч изогнулся и взмыл в небо, как огромный голубь мира, прямо над девчачьей улицей Шаумяна. Серёжка завизжал первым, ну, а на его восторги все Ирки с Наташками ответили залпом из междометий.
Пока наш трёхголовый соображал… В общем, по калитке нашего участкового милиционера пришлось снежками плеваться, а не по объектам с косичками, потому как все забежали в гости к его дочкам.
— Скрывай нас, и круг почёта над городом сделай. В утешение, так сказать, — попросил я у мира покатать братишку, пока он не научился хвастаться или ябедничать.
Через час мы облетели все окрестности от Новокубанска до Коноково, от Горькой балки до Курганинска. Поглазели на Кубань, на военный аэродром, на осенние поля. Разок приземлились в кубанском лесу, чтобы перекусить черноплодным боярышником, а потом возвратились и приземлились на перекрёстке около Вадькиного двора. Уже пешочком вернулись в объект «двор», он же «туманная вотчина». Он же «обитель», «берлога», «семейное логово», «фамильная усадьба».
Как не называй родной дом, а всё равно он, как нерушимая крепость. В нём каждый закуток знаком, каждый сантиметр. Он каждой дощечкой тебя защитит, каждым деревцем от летней жары укроет, зимой обогреет, с огорода чем-нибудь угостит. Заскучать и облениться не даст, о заботе твоей взывая, то голодными криками Мишки, то кудахтаньем кур, то щенячьим тявканьем.
— Р-р! Тяв, — поддакнул моим мыслям Туман, покосившись на калитку.
— Гуляете? — спросил нас с братом отец, вернувшись с работы.
— Путешествуем по Армавиру, — согласился я. — Невест уже распугали. Так что, если Серёгу нашего штрафовать придут за превышение снежных полномочий и высоких змеиных полётов, ты нам железный рубль одолжишь?
— А кто за штрафом придёт? — поддержал наше несерьёзное общение папка.
— Как кто? Милиционер с Шаумяна. Колядовать придёт с тремя дочками. Мы их снежками закидали.
— Ах, этот. Одолжу, конечно, — согласился папка и взялся за младшенького сыночка. — Что с Сашкиными невестами сделал? Распугал? И поделом. Выздоровел? Не кашляешь больше? Значит, в понедельник на работу.
Так мы мирно беседовали втроём во дворе, ожидая мамкину сирену на ужин, но дождались не её, родимую.
— Васька! Васька! — благим матом закричала с улицы бабуля, перепугав меня до полусмерти.
«Война!» — взорвалось всё в голове от одной-единственной мысли. Воздух вокруг сразу же сгустился. Время почти замерло. А всем вокруг было наплевать. Папке и Серёжке, по крайней мере.
Калитка с шумом распахнулась и во двор, как в замедленном кино впорхнула бабуля. Одежда на ней медленно развивалась, как от ветра, лицо было то ли злым, то ли испуганным, а в правой руке она держала никому невидимый пистолет. Ну, это уже я в своей голове мигом пририсовал к её согнутому указательному пальцу, которым она и грозила, то ли шведам, то ли нам с папкой.
— Васька, — снова выдохнула старшая Андреевна и, собравшись с силами, продолжила: — Серёжка… Или Колька. Или Сашка? Сашка наш что удумал! И мне, и Кацубе с Кацубихой, и Долихе. Ещё Дуська и Сонька с нами были. Так он штаны скинул и задницу нам показал. Ещё командовал, чтобы отлупцевали его, как надо. И ухи открутили. Что это за чёртик растёт, а?
— Когда это было? — не поверил папка в то, что его старший сын на такое способен, а я с облегчением вздохнул, обрадовавшись, что не мировая война наступила, а всего-то на всего между моим и одиннадцатым миром.
— Только что. Он ещё кинулся бежать. Утёк к Павлу во
