Ю. Жукова - Замуж с осложнениями

Мы с Азаматом весело переглядываемся: кажется, на сей раз он точно так же, как я, ничего не понимает.

— Почему Старейшины так странно говорят? — задаю давно мучащий меня вопрос. — Я легко понимаю, когда ты или Алтонгирел говорите по-муданжски, а эти совсем по-другому слова ставят…

— Это потому что всеобщий очень сильно на мозги садится, — говорит Азамат. — Считается, что у тех, кто его выучивает, личность меняется. На муданжском ведь всё главное в конце, и можно очень долго говорить, и в это время решать: сказать правду или нет, о будущем или о прошлом, согласиться или возразить… а во всеобщем с главного начинаешь, вот и получается, что думать надо очень быстро. Старейшинам же ничего быстро делать не пристало, поэтому у них речь очень правильная. А мы, наёмники, косноязычные.

— А разве ты не можешь говорить, как Старейшины? — спрашиваю. Как-то обидно думать, что Азамат по местным меркам косноязычен.

— Могу, конечно, — улыбается он. — Не зря же я книжник. Так и Старейшина Унгуц всеобщий знает, а говорит правильно.

Я чувствую, что краснею. Что-то я не сообразила, что раз он на Гарнете работал, то и на всеобщем понимать должен. Могла и подождать с идиотскими вопросами.

Унгуц, впрочем, смотрит на меня благодушно, потягивая свою гармарру.

— Азамат ведь у меня учился книжному делу, — спокойно говорит он на всеобщем, почти без акцента. — Я же его первым начал и всеобщему учить. Я бы предложил тебя поучить муданжскому, но думаю, Азамат и сам справится.

Азамат слегка кланяется, и я тоже. Старейшина снова долго смотрит на меня изучающим взглядом, потом вдруг говорит Азамату:

— Ты бы с ней на игры сходил, похвастался.

— А что, игры ещё идут? — оживляется Азамат.

— А как же! Конные уже прошли, а сейчас бои. После обеденного отдыха четверть будет. А завтра уже лучники… Сходил бы, о себе напомнил. Ты как Непобедимый в любое время в игру вступить можешь.

Азамат поворачивается ко мне, и я сразу понимаю, что он готов хоть сию секунду туда помчаться. Ещё бы, так страдал, что нет достойного противника…

— Ты не против, если мы после обеда… — начинает он, и мне даже смешно делается.

— Конечно сходим, можешь и не спрашивать, я знаю, что ты хотел на игры попасть.

Азамат целует меня в висок, а Старейшина только посмеивается, глядя на нас.

До начала четвертьфинала ещё три часа, так что мы отправляемся домой, чтобы пообедать и переодеться. Мне полагается нацепить что-нибудь подороже и покрасивее, а Азамату — спортивное. Унгуц проходится с нами до дома Старейшин, и я обнаруживаю очевидную практическую пользу от высокой стороны города: сзади в дом можно войти без лестницы, там порог вровень с землёй. Мы же идём дальше и по дороге заходим на тот рыночек, который обнаружили утром, закупаемся там ещё горой фруктов, чомой, сыром и тушкой ягнёнка, на которую я предпочитаю не смотреть, чтобы не портить себе аппетит. Я понимаю, конечно, что молодое мясо вкуснее, но…

Азамат весело насвистывает, подготавливая ножи для ошкуривания, и я решаю, что на кухне мне сейчас делать нечего, так что пока отправляюсь фотографировать сад для маменьки.

Сад у нас, по моим меркам, просто прекрасный: много тенистых деревьев, из них довольно большой процент со съедобными плодами, а под ногами плотная низкая травка, на которой можно посидеть и полежать. А главное — ничего не надо полоть! Хотя некоторые кустики я бы подстригла, да, особенно колючие.

В саду довольно зелено, потому что многие деревья тут явно не сбрасывают листву на зиму. Листья сплошь крупные, тёмные и блестящие, а под ними висят сморщенные прошлогодние плоды, которые никто не убрал. Многие деревья увиты какими-то дикими родственниками тыквы, ипомеей и ещё всякими лианами. У белых цветочков в траве длиннющие малиновые тычинки, как выставленный язык. В одном углу сада обнаруживаю сгущение белых цветочков, которые опознаю как дикий лук. Надо сказать Азамату, а то он его купил, а ведь есть свой…

Когда возвращаюсь в дом, ягнёнок утрамбован в булькающий котёл, и я вздыхаю с облегчением. Поскольку Азамат всё ещё чем-то занят на кухне, я приношу туда же бук и сажусь перекидывать маме фотки.

— У нас там лука целая делянка, — говорю. — Можно не покупать.

— Да? Это прекрасно. Надо только проверить, не выродился ли… за столько лет.

От мамы пришло письмо, что она довязала свитер (вот это я понимаю, скорость! Видимо, азарт разобрал).

— А где, — спрашиваю, — у вас тут почта?

— А как раз рядом с игровым полем. Слушай, точно, надо ведь твоей матушке куклу отправить.

— Ага. Да и от неё тут посылочка ожидается. Номер туннеля скажи?..

После еды мы быстренько собираемся. Азамат вспоминает, что не сунул вчера стирать свою рубашку моего изготовления и очень сокрушается по этому поводу — на игры положено являться в самом нарядном и только на месте переодеваться в спортивную форму. Утешаю его, как могу, а сама тихонько строчу маме сообщение на телефон, чтобы поскорее отправляла, потому что уже нужно.

Меня полагается одеть во всё самое яркое, чтобы издалека заметно было. Я чувствую себя немного выставочным экспонатом в музее игрушек, но уклад есть уклад, а я действительно хочу, чтобы Азамату все позавидовали. Так что послушно наряжаюсь в оранжевую водолазку с синей юбкой и белый полушубок, в котором, конечно, слишком жарко, но там ведь придётся долго сидеть под открытым небом, лишним не будет.

К месту игр мы едем на машине на север. От города это недалеко, минут пять всего, но Ахмадмирн там уже намного шире, наконец-то видно, что это великая река. Наша цель — огромное поле в локальной впадине, на естественных склонах которой установлены плетёные сиденья, как у Азамата в прихожей. Мы проезжаем вдоль края впадины до подножия восточных гор, где и выходит почтовый туннель. Вбравшись из машины, подходим к неприметной пещерке. Оттуда вдруг раздаётся поток страшных проклятий.

— Не помню, говорил я или нет, — произносит Азамат, — но туннель довольно ненадёжный, очень ценных вещей лучше не посылать. Впрочем, если там сейчас у кого-то что-то съелось, то в ближайшие дней десять это вряд ли повторится. Там есть некоторая периодичность.

Пещера довольно большая, и я с облегчением понимаю, что она оборудована, как любая нормальная туннельная почта на Земле или на Гарнете, а именно — автоматическая. Это значит, что посылать и получать можно в любое время, а не только когда служитель на месте. От выхода туннеля, который припрятан где-то в глубине, по движущейся ленте посылки выезжают в зал, сканеры считывают с них имя получателя и отправляют в соответствующий ящик. Собственно, в зале только ящики и видны, на много метров в обе стороны.

Мы идём минуты две, пока находим Азаматов ящик.

— Вот ещё одно преимущество гласного имени, — говорит он. — Тирбиш полчаса к своему ящику ходит.

Он открывает дверцу — а там битком набито.

— Ого, ну тут и барахла… Видно, скопилось за то время, что меня не было. Ладно, давай это пока всё в машину свалим, сейчас нет времени разбираться.

Он кидает монетку в стоящий рядом автомат, получает оттуда большую сумку и сгребает в неё содержимое ящика. Только я открываю рот на тему того, что мамина посылка должна быть где-то тут, как она падает в расчищенный ящик. Узнать её легко — красный свитер в прозрачном пакете.

— Во, — говорю. — А это тебе от матушки. Примерь-ка.

У Азамата аж глаза на лоб лезут.

— Ты серьёзно? Боги, да когда ж она успела?..

— Да она это быстро умеет, если хочет, — ухмыляюсь я. — Давай, надень, посмотрим, впору ли.

Свитерок приходится как раз. Матушка всё-таки не удержалась от выпендрёжа с фасоном: широкие рукава длиной в три четверти, а дальше из них торчат более узкие из тонкой пряжи, и то же самое с горловиной, встроенной в как бы открытый ворот. Азамат вертится передо мной ощупывает себя со всех сторон, благодарит матушку бесконечно.

— Ну вот, — говорю, — теперь и одет нарядно, можно идти хвастаться.

Азамат аккуратно складывает упаковку от посылки и вдруг извлекает оттуда открытку:

Дорогому зятю на свадьбу.

Плодитесь и размножайтесь.

Азамат закрывает куклу в ящике и поворачивает рычажок на дверце с «приёма» на «отправку». Текст открытки в моём переводе производит на супруга такое сильное впечатление, что он молчит до самой машины, куда мы скидываем содержимое ящика и Азаматову куртку, за ненадобностью. Свитер на солнышке просто огнём горит, матушка моя человек прямолинейный: сказали красный, значит будет такой красный, чтоб светился.

У машины на нас нападает Арон с улыбкой шире бороды.

— Ты просто посмотреть или участвуешь? — спрашивает он, пропустив приветствие.