Ю. Жукова - Замуж с осложнениями
— Да нет, принято, — пожимаю плечами, стараясь изобразить равнодушие. — Просто ты до сих пор о нём ничего не спрашивал, вот я и удивилась…
Азамат долго на меня смотрит молча, теребит в руках полотенце.
— Я не чувствовал себя вправе, — говорит он наконец. — Но теперь нет смысла откладывать.
— Что откладывать?
— Вопрос про него.
— Какой вопрос?
— Ты знаешь.
Я обескураженно поднимаю взгляд — а до сих пор, оказывается, упорно смотрела в сторону — и понимаю, что и правда знаю.
— Я всегда отбивалась, если он пытался поднять меня на руки, — произношу задумчиво. — И когда болела, лечилась так, чтобы он не видел.
Мы снова долго молчим, потом Азамат медленно кивает. Привлекает меня к себе, гладит по голове и плечам, нагибается к моим губам, его огромное тело везде вокруг меня, но тут уже у меня закипают мозги.
— Пойдём, — говорю, — куда попрохладнее. Пожалуйста.
Смеётся.
— Ты у меня как редкий цветочек. То холодно, то жарко, но уж если с климатом попасть, расцветаешь всем на зависть.
В спальне у нас с климатом всё хорошо, и всё же Азамат пытается меня укутать в пару-тройку одеял.
— Ну ты меня ещё в перину заверни, — ворчу.
— Перин нет, — жизнерадостно отвечает он. — Только шерсть. Арон ненавидит, когда перья колются сквозь чехол. Он разводит "женских овец", у которых шерсть мягкая и не пахнет, именно чтобы матрацы делать.
— А, — говорю, мучительно соображая, что и где я перепутала. — Нам в колледже дифжир переводили как "перина".
— Что ж они у вас там, пух от шерсти не отличают? — возмущается Азамат.
Я закатываю глаза.
— Дорогой, ты всерьёз думаешь, что у нас кто-то что-то набивает перьями? Из шерсти ещё одежду делают иногда, а всякие подушки-матрацы уже много веков с искусственными наполнителями.
— Ах ну да, — усмехается он, укладываясь вокруг меня, — никак не привыкну, что такие обычные вещи можно совершенствовать при помощи технологий. У нас как-то принято считать, что технологии — они для войны, ну и для транспорта ещё, а всё прочее — по старинке.
— Я только рада, что вы догадались модернизировать туалеты, — говорю. — А то пришлось бы тебе совершить прорыв в сфере сантехники.
Мы смеёмся, получая столько удовольствия от самого процесса, что вскоре уже забываем, что послужило причиной. Потом я берусь за цикатравин и принимаюсь обрабатывать своего ненаглядного на ночь, а он вдруг заявляет, что ему щекотно. Я решаю, что это хороший признак, и продолжаю втирания — он жмурится, хохочет, пытается пощекотать меня, потом мы много и обстоятельно целуемся, катаемся по тёплому ложу, закукливаемся в одеяльный кокон с накалённой сердцевиной, обжигающим тугосплетённым ядром, вечным двигателем на силе трения, шумно дышим в такт резонирующим пульсам, наши слившиеся души вспыхивают двойным светом, ослепляя друг друга, чтобы открыть внутреннее зрение, которое не замечает между нами границы, а чего мы не видим, того и нет, ведь это наше слияние творит миры и пересоздаёт нас самих — куда-то же надо девать тот бесконечный поток любви, который хлещет из нас, пропитывая жизненной силой всю нашу и пару-тройку соседних вселенных.
Глава 22
Пробуждение у меня тяжёлое: Азамат всё-таки укрыл меня всем чем мог, так что я теперь чувствую себя изрядной лепёшкой.
Самого Азамата, впрочем, рядом нет. Неужто всё-таки свалил гулять один? А я-то вчера расстаралась его убеждать, как он мне важнее всего на свете! Нет, он, конечно, и правда важнее, чего уж там. Все познаётся в сравнении, и теперь я начинаю понимать, что с Кириллом меня не покидало ощущение необязательности: мы могли и не встретиться, или встретиться и разойтись, а вот решили пожить вместе, а могли бы и не решить. А если бы со мной что-то случилось, нашлась бы другая… Правда, случилось-то с ним, а другой нашёлся у меня, хоть и нескоро — но и это по-своему показательно.
К Азамату же я принайтована намертво. Не знаю уж, если вдруг я исчезну, его выгонят снова или как? Но проверять не буду. Если поначалу мне ещё казалось, что его бы любая землянка с руками оторвала, то теперь понимаю, что нет. Меня хватило вчера на то, чтобы не поссориться с ним из-за бормол и его бесконечной покорности судьбе. Я легко меняю свою жизнь в соответствии с условиями, могу сорваться с места, могу осесть на чужой планете за много миллиардов световых лет от дома, лишь бы цель оправдывала. Конечно, почти любая земная женщина могла стать ему женой. Но я ещё и могу быть с ним счастлива.
Ну да ладно, утренняя рефлексия никогда не была моим сильным местом, как, впрочем, и всё утреннее, так что стоит уже пойти выяснить, куда это мой драгоценный и единственный подевался. Может, хоть зайдёт за мной посреди своей прогулки, если уж с утра не усидел.
Однако стоит мне выйти на лестничную площадку, как тут же становится стыдно: никуда Азамат без меня не ушел, он просто завтрак готовит. И очень кстати. Я скатываюсь по ступенькам, существенно приободренная.
В кухне довольно дымно, но дело вовсе не в том, что Азамат что-то упустил, просто муданжская еда в принципе довольно часто так готовится, всё в дыму и чаду.
— Привет, — жизнерадостно кричит он мне от плиты, где что-то ужасно шкворчит. — Ты как раз вовремя, сейчас уже всё будет!
— Давно ты встал? — подхожу ближе.
— Часа два назад, — он прерывается на утренний поцелуй. — Ты меня и правда вчера укатала, как и грозилась. Не замёрзла?
— Ничуть. Я бы даже сказала, что пара этих перин, которые не перины, была лишней. Ты меня греешь лучше любой печки, — я падаю за стол в мягкое кресло, всё равно Азамат мне не доверит сервировку.
— А, так это я уже когда встал, тебя укрыл. Утром как раз холоднее всего, потому что печка остывает.
Он раскладывает в две пиалы что-то кашеобразное, пахнущее мясом и молоком.
— Погода сегодня отличная, — говорит. — Мокро, конечно, но солнечно. Я выходил до калитки, когда молочник проезжал, вот, молока купил… Там просто всё сияет! Так что прогулка должна быть приятной.
— У меня прогулка будет приятной уже потому, что ты сияешь, — говорю, пробуя загадочное варево. Оно практически гомогенное и похоже скорее на подливку, чем на самостоятельное блюдо, но довольно вкусное, о чём я не забываю сообщить.
— Куда ты хочешь сходить первым делом? — спрашивает Азамат, молниеносно расправившись со своей порцией.
— Можно подумать, я знаю, куда тут можно сходить. Я думала, мы просто погуляем, разведаем местность.
— Хорошо, — широко улыбается он. — Тогда, наверное, начнём с высокой стороны.
— С какой?
— Ну, та половина Ахмадхота, в которой мой дом, находится на возвышении. А по другую сторону от дома Старейшин — низкая сторона. Вот, Щедрый хозяин там стоит.
— Хм. А есть какая-то разница, где жить?
— Небольшая, — пожимает плечами Азамат. — На низкой стороне больше трактиров, шумнее, и за ней космопорт, так что в любое время суток ездит кто-нибудь. Здесь потише.
— А чего их тогда различать, если почти никакой разницы?
— Ну как, между ними ведь река…
— Погоди, ты же говоришь, граница по дому Старейшин проходит.
— Нет, граница проходит по Ахмадмирну, а дом Старейшин стоит на мосту, ты разве не заметила?
Изо всех сил напрягаю память, пытаясь воссоздать окрестности этого самого дома. Помню плитку под ногами. Но вот реку…
— Мост очень широкий, — усмехается Азамат, — а по краям много кустов, так что ты могла перил и не заметить. Думаю, оттуда и стоит начать осмотр.
На улице и правда очень солнечно, и черёмухой пахнет ещё сильнее, чем вчера. Сад вокруг дома представляет собой смешанный лес, в котором половину деревьев я никогда в глаза не видела, несмотря на все матушкины старания натащить на дачу экзотики со всех концов вселенной. Я опознаю дуб, сосну и пихту, а в среднем ярусе агаву и какой-то боярышник. Под ногами блестит круглыми листочками что-то ползучее с маленькими белыми цветочками вроде вьюнка.
Дом у нас жизнерадостного рыжего цвета и покрыт такой же блестящей черепицей, как дом Старейшин.
— Это чешуя морского дракона, — гордо сообщает мне Азамат. — Ловить их — дело опасное, зато уж если поймаешь, два дома можно покрыть. Кстати, я ведь не продал излишки… можно будет использовать.
Мы выходим на расквашенную залитую солнцем радиальную дорогу, на которую из-за заборов свешиваются ветви диковинных деревьев, частично увешанные сморщенными прошлогодними фруктами. Азамат срывает несколько больших бордовых ягод с ближайшей грозди, что-то вроде фиников, протягивает мне. Они оказываются ужасно сладкими, как это бывает с перезревшими фруктами, но Азамат ест их с таким блаженством на лице, что мне сразу становится ясно: вкус детства. Будем считать, я тоже в восторге. Мне вообще Азамат особенно сильно нравится, когда довольно улыбается, он от этого сразу делается ужасно родным.
