Ю. Жукова - Замуж с осложнениями
Лавируя между лужами в колеях и валами жидковатой глины по обочинам, мы движемся вдоль очаровательных пряничных домиков, припрятанных за деревьями с разноцветной листвой. Запах черёмухи смешивается с запахами других рано цветущих деревьев и кустов, кофе и острого жареного мяса. Пару раз Азамата окликают знакомые, он отвечает на приветствие, но разговоров не начинает, да и окликнувший, разглядев его поближе, пятится прочь.
Радиальные улицы пересечены кольцевыми, и вместе они образуют кварталы со стороной в три-четыре дома. Через три таких квартала от нас обнаруживается открытый рыночек на лужайке под сенью пеканов.
— Замечательно, очень хорошо, — бормочет Азамат, проходясь вдоль рядов. — На обратном пути обязательно сюда зайдём.
Впрочем, он тут же подходит к ближайшему лотку и покупает у лучезарного бурого и кряжистого лотошника корзинку фруктов. У кого-то витаминный голод, похоже.
Мы доходим до площади с домом Старейшин, и теперь, при свете, я вижу, что он и правда стоит на очень большом мосту. Ахмадмирн в этом месте шириной метров сто, а мост почти квадратный, так что получается практически туннель. Парапеты невысокие, мне до пояса, и по обеим сторонам все заросли кустами и лианами. Мы перегибаемся через бортик, чтобы посмотреть на чёрную воду со слепящими белыми солнечными бликами, над которой колышутся бороды пунцовых листьев какого-то ползучего растения. Чуть слева от меня на бортике сидит гигантский лазурный зимородок и даже не думает меня бояться.
— Здесь под мостом, где темно, водится одна потрясающе вкусная рыба, через пару недель можно будет ловить, когда отнерестится, — с энтузиазмом рассказывает Азамат.
— А вы все сами себе еду добываете или всё-таки можно где-то купить? — озадачиваюсь я.
— Можно, конечно, — пожимает плечами Азамат. — Но это значит признаться, что ты плохой охотник. Да и потом, если своими руками добыть, то как-то вкуснее…
Мы спускаемся с моста на пологий низкий берег и ещё с полчаса гуляем вдоль воды на приятном ветерке. Я всё в том же полумеховом пальто, но под него надела штаны, и теперь очень рада: скакать по кочкам в юбке мне совершенно не улыбается. Азамат с таким смаком уписывает фрукты, что я тоже соблазняюсь и присоединяюсь. Бледно-жёлтые сморщенные груши оказываются похожими на очень сладкую тыкву, а серые персики — скорее на хурму. Азамат рассказывает, что разновидностей этой хурмы на Муданге очень много, практически в каждом саду она какая-нибудь другая, такой большой разброс. На дне обнаруживаются и вовсе безумные плоды: длинные скрученные спиралью стручки цикламенового цвета. Азамат называет их обезьяньими серьгами. Внутри у них большие сладкие горошины. Азамат легко ломает пальцами твёрдые стручки, а мне это не под силу.
Выбравшись из речной долины, мы зигзагами ходим по низкой стороне города. Здесь и правда много едален, и все они в форме каких-нибудь тварей: свернувшейся змеи, сидящего волка, быка, барана, даже сурка. На самой окраине обнаруживается один трактир — Азамат говорит, что новый, он его не помнит — так тот вообще в форме какой-то мифической твари вроде барса с крыльями. Проходя мимо него, Азамат вдруг притормаживает и показывает мне на что-то на дорожке к двери.
— Видишь тень?
На дорожке и правда есть тень, как будто от человека. Она лежит неподвижно, потом как будто поворачивается и движется мимо нас через дорогу и в глубь города. Я принимаюсь вертеть головой, пытаясь понять, что же её отбрасывает.
— Не ищи, — усмехается Азамат. — Это была тень бога. Он тут прошёл пару часов назад, судя по следам, а тень, как всегда, забыл. Хотя бывает и наоборот, тень вперёд забегает.
Я открываю было рот что-то сказать (убей не знаю, что), но тут из дверей трактира выходит Старейшина Унгуц, тот самый, которому мы обязаны состоявшимся браком.
— А, Азамат-сынок, — радостно говорит он. — Жену свою погреть зайди. Со старым Унгуцем вместе чайничек чаю выпить…
Азамат кидает на меня вопросительный взгляд, и я ожесточённо киваю. Этого деда я из своей чашки поить готова. Как скажет, так и будет.
Интерьер заведения, носящего гордое название Лесной демон, мало отличается от Щедрого хозяина, только заправляет там могучий молодец, раскрасневшийся от жара плиты. У него недлинные вытравленные до мутно-жёлтого волосы, убранные со лба повязкой, и жиденькая бородёнка, как будто нарисованная.
Старейшина Унгуц располагается полулёжа за одним из столиков — судя по промятым подушкам, он только что отсюда встал. Хозяин, оказавшийся вблизи ещё больше, чем я думала, чуть ли не выше Азамата и намного шире, приносит огромный чайник из местной зелёной глины, расписанный ковылём. Азамат снова вынужден заказать ещё один для меня, потому что в этом оказывается гармарра, а мне ещё рано баиньки. Наш сморщенный дедок что-то говорит, и Азамат усмехается, но переводить отказывается, дескать, мужская шутка. Я сильно сомневаюсь, что в природе существуют мужские шутки, которые наш зав. отделением не успел мне рассказать за обедом, ну да тем более нет смысла вытягивать из Азамата, что там про меня Старейшина сказал.
Наш пожилой сотрапезник возлежит, пожёвывая полоску сушёного мяса, разглядывает меня.
— Алтонгирел не сам догадался, — наконец изрекает он. — Земляне по чужой указке не женятся.
Я улыбаюсь, довольная, что хоть кто-то понимающий тут есть. Унгуц качает головой, бормочет:
— Ишь ты, какие нынче богам бормол угодны. То всё смирение да покорность, а тут нате вам, зверюшку дикую впустили. Перемены грядут, да-а…
Азамат неуверенно поглядывает на меня и пытается что-то возразить, но Старейшина отмахивается.
— Знаю всё, знаю, чужие люди, чужие мысли… Но нам за себя думать надо…
Он ещё что-то бухтит под нос, я ничего не разбираю, потом запускает руку в длинный карман штанов и достаёт резную фигурку — нераскрывшийся бутон какого-то диковинного цветка.
— На вот, — говорит, протягивая мне, — ты ведь это вчера не нашедши искала.
Я принимаю бутон двумя руками — этому жесту вежливости нас преподаватель в колледже обучил. Старейшина усмехается, а Азамат смотрит на меня растроганно, как будто понял обо мне что-то великое и прекрасное.
— Будет твоей бормол коллекции началом, — говорит Унгуц, поднимаясь в сидячее положение, скрещивает ноги и наклоняется над столом ко мне. Он довольно щупленький дедок, сидя даже не намного меня выше. Его сморщенное лицо обрамлено сахарно-белыми волосами и бородой, в которые кое-где вплетены серебристые шнурочки. — Бормол, — говорит он наставительно, — каждый у себя держит, в руки другому не даёт. Случись пожар в доме, бормол вынесешь, — он задумывается ненадолго, потом добавляет, — ну, можно муж вынесет. Другим не даришь, незнакомым не рассказываешь. Дома поставишь в только-ты-бываешь комнате. Вернёшь дарителю, — он наставительно поднимает палец, — страшнейшее оскорбление. Особенно от тебя: равно как боги отвернулись.
На этом он решает, что его миссия как наставника выполнена, и заваливается обратно на подушки, кивнув Азамату, чтобы налил ещё гармарры. Я рассматриваю бутон: он сделан невероятно изящно. Узкие лепестки скручены в спираль, листочки завёрнуты кудряшками. Прожилки на дереве проходят как раз так, что получаются прожилки на лепестках.
— Очень красиво, — говорю осторожно. — Спасибо вам большое.
Старейшина смеётся, а Азамат, улыбаясь, протягивает мне свеженаполненную пиалу.
— Чужаки по-муданжски говорят второй раз слышу, — говорит Старейшина Азамату, — но всё смешно.
— А вы ещё кого-то знаете, кто муданжский выучил? — спрашивает Азамат.
— Молодой был, на Гарнете работал, — пожимает плечами Унгуц, — там один восемь-языков-знал парень был. Наш язык от меня учил. Как-то имя-то его… Вайен-чин.
— Валентин? — ошеломлённо переспрашиваю я.
— Да-а, да-а, так, — кивает Старейшина.
— Это мой учитель, — говорю. Ибо вряд ли в мире есть два Валентина, знающих муданжский язык. Правда, насчёт восьми языков я про нашего препода не знаю, ну так я про него вообще почти ничего не знаю, если вдуматься.
— О! — хохочет Старейшина. — Боги мне задолжали!
И снова покатывается, чуть не давясь, выставляя напоказ полный рот крепких, здоровых, рыжеватых от курева зубов.
Мы с Азаматом весело переглядываемся: кажется, на сей раз он точно так же, как я, ничего не понимает.
— Почему Старейшины так странно говорят? — задаю давно мучащий меня вопрос. — Я легко понимаю, когда ты или Алтонгирел говорите по-муданжски, а эти совсем по-другому слова ставят…
