Александр Сивинских - Гончий бес
Он обиженно пискнул и замотал башкой. Поделом нечистому! Будет знать, как сравнивать меня с какими-то стариками.
— А! Да, конечно, — спохватилась Дарья. — Вскоре после того, как вы уехали, снова нагрянул Доп. Привёз Басмачу целый чемодан кузнечиков. Рассказывал, какие они забавные. Предлагал показать, как смешно танцуют. Надеялся умилостивить. Но муж упёрся. Сворачивай производство, и всё тут. Я опасные игрушки выпускать не буду. Тогда Доп впервые на моей памяти заорал на Хайдарова. Тот разозлился и велел ему убираться. Доп пообещал, что Басмач об этом пожалеет, и выпустил из чемодана саранчу. Я поняла, что дело плохо, схватила Басмача и бросилась в гараж. Хотела увезти. Не успела…
Дарья примолкла. Мистер Джи свирепо взглянул на меня и погладил её по плечу. Она благодарно положила поверх его кисти свою ладошку и заговорила опять.
— В это время к дому подъехали американцы. Искали тебя. А у Допа, похоже, окончательно крыша поехала. Решил заодно избавиться от ненужных свидетелей. И натравил саранчу на них. Пока они отбивались, я поднялась в башню, взяла винтовку и пристрелила Допа. А заодно и телохранителя. Саранча сразу отключилась. Я хотела и Семёныча зава-лить, — Дарья мотнула головой в сторону прихрамывающего проводника, — да, видно, рука дрогнула. Всё-таки давно его знаю, неплохой дядька. Он и сбежал. Как видишь, сюда при-пёрся. К Искандеру Улугбекову на доклад. Этот кадр, оказывается, всё заводское руководство в кулаке держал. Да и самого Допа тоже. Семёныч боится его чуть не до мокрых штанов. А ведь не сопляк, повидал в жизни всякого. С благословения Улугбекова и штамповали этих кузнечиков. Миллионами.
— Уж прямо миллионами, — усомнился я. — Когда успели-то? Производство начали меньше недели назад.
— Миллионы — это я, конечно, преувеличила. Но много. Подготовительные операции давно проводились. В последние дни занимались только сборкой. Причём… — Дарья замялась. — Вроде бы рабочие собирали только первых кузнечиков. А дальше уже они сами себя.
— Механическая эволюция в действии, — пробормотал я. — Роботы-убийцы явятся к нам в образе симпатичных букашек. Накачанные мужики с объективом вместо глаза уходят в область преданий. Приседая и кланяясь. Приседая и кланяясь. Н-да, весёленькая история.
Я никак не мог решить, стоит ли рассказывать американцам и Дарье о том, что страшный Улугбеков — всего лишь шестёрка у Сулеймана Маймуновича. У ифрита, пестующего застарелую и, казалось, умершую обиду на человечество… Как видно, всё-таки не умершую.
Железная саранча! В этом был весь Сулейман. Жестокая сверхъестественная сволочь со склонностью к чёрному юмору. Ох, и влипли мы, если он не захочет по-хорошему рас-статься с планами мести. Ох, и влипли…
Колебаниям моим так и не суждено было разрешиться. Мы дошли. Перед нами возвышались высокие ворота из гофрированного железа.
— Вот этот склад, — сказал Семёныч.
Он достал из кармана ключ, отпер жёлтую коробочку на стене, сдвинул вверх крыш-ку и нажал одну из двух имеющихся кнопок.
Тут же пронзительно забренчала звуковая сигнализация, под потолком замигал проблесковый маячок. Ворота поползли в сторону.
* * *Ребристое полотно успело отодвинуться лишь немногим больше, чем на фут, когда бодигард с поразительным проворством скользнул внутрь. Тут же часто-часто загремели шаги — Семёныч убегал.
— Ах ты тварь! — рявкнул капитан Иванов, но вдогонку за беглецом почему-то не бросился.
Наконец ворота открылись полностью. Дребезжащий звук тотчас умолк, погасла мигающая лампочка. Открывшееся помещение было примерно вдвое меньше сборочного цеха — длинное, но сравнительно узкое. Ровно посредине склад делился на две части глубоким бетонированным рвом. По дну рва пролегали рельсы узкоколейной железной дороги. На рельсах стоял состав: открытые платформы и маленький локомотив с кабиной как у старинного грузовика. В дальнем конце склада виднелись ещё одни ворота, рельсы уходи-ли под них.
Пространство вблизи узкоколейки заполняли аккуратные штабеля красно-зелёных деревянных ящиков, напоминающих снарядные. Такие же ящики стояли на четырёх железнодорожных платформах из пяти. С пятой, последней, по металлическому пандусу, переброшенному на пол склада, съезжал электрокар. «Клыки» погрузчика были угрожающе задраны. За рулём горбился оскаленный Семёныч.
Пандус последний раз громыхнул и машина, глухо завывая, полетела в атаку. Это было жутко… и совершенно безнадёжно.
Навстречу грянул залп из полудюжины стволов. Стреляли все, у кого нашлось оружие.
Марк палил наугад, даже не пытаясь всадить пулю в бедного Семёныча. Просто сбрасывая напряжение последних часов. Он вновь и вновь жал на спусковой крючок, выкрикивая какую-то дичь, в иной ситуации постыдную, но сейчас абсолютно необходимую и правильную.
Погрузчик вильнул, два колеса слева задрались. Все сильнее и сильнее кренясь, он проехал ещё немного и, дёрнув напоследок бивнями как убитый слон, рухнул набок. «Клыки» будто топор врубились в штабель ящиков. Брызнули щепки. Дробно стуча, покатились по полу чёрные бобы железных саранчуков со сложенными крыльями и лапками.
Стало тихо.
Марк дрожащими руками пихал пистолет в кобуру. Тот никак не пролазил.
— Откройте клапан, — посоветовали ему насмешливо.
Он последовал совету. Пистолет сразу улёгся на законное место. Сквозь штанину чувствовалось, насколько разогрелся ствол.
— Чётко вы лупите, Фишер, — сказал тот же голос. — Прямо олимпийский чемпион по скоростной стрельбе из пистолета!
Марк скосил глаза. Ну, разумеется, «нудист» с собачонкой. Оба держались спокойно, будто ничего не произошло. Тушеваться перед этой парочкой Марк считал ниже своего достоинства.
— Мы, американцы, рождаемся с кольтом в руке, — ответил он с наигранным пафосом. — И стрелять учимся раньше, чем разговаривать.
— Ну, вы-то, судя по всему, сперва начали говорить, — одобрительно тявкнул пёс.
Тем временем капитан Иванов и Декстер выволокли Семёныча из кабины погрузчика. Удивительное дело, бодигард был жив, хоть и ранен. Его бережно уложили на ящики. Он приподнялся на локтях и плюнул в сторону подошедшей миссис Вольф.
— Ты что, спятил? — спросила она, брезгливо отстраняясь. — Я же тебе, козлу, жизнь сохранила. Дважды.
— Дура! На что мне такая жизнь? Она щас ничё не стоит. И ваши ничё не стоят. Скоро вы все сдохнете. Страшно сдохнете. Как Басмач сдох. Улугбековы — это тебе не Доп. Хрен пристрелишь. Они вас с грязью смешают…
— Улугбековы? Сколько их? — спросила миссис Вольф.
— Двое, — сказал Дезире. — Только подозреваю, главные дрессировщики тараканов всё-таки не они.
— А кто?
Павел бросил вопросительный взгляд на капитана Иванова. Тот кивнул.
— Мой шеф. Сулейман ас-Саббах.
— Fucking sandniggers, — процедил Декстер.
Вряд ли он хорошо понял, о чём речь, но звучание арабского имени распознал сразу.
— Много знаешь, сучонок, — прохрипел Семёныч. — Значит, сдохнешь первым.
— Сдохнешь да сдохнете… Какой у вас словарный запас убогий, — ухмыльнувшись, сказал Павел.
— Посмейся, сучонок. Недолго осталось.
Семёныч закрыл глаза. Однако лежать спокойно ему не дали.
— Шары открыл, боец! — прикрикнул на него капитан Иванов и отвесил пощёчину. Голова Семёныча мотнулась. — Куда ведёт железная дорога?
— Куда надо.
— Лучше бы тебе не капризничать, — сказал Иванов, выуживая из контейнера на поясе железного кузнечика. — Я, конечно, не Улугбеков. Командовать сотней таких букашек не умею. Но с одной справлюсь. Будь уверен.
Он перевернул кузнечика кверху брюхом. Левой рукой вытащил из ножен кинжал с широким, зазубренным на конце лезвием и несколько раз ткнул острием туда, где крепились лапки железного насекомого. Будто ритм отбил. А потом быстро поднёс к лицу бодигарда.
Кузнечик шевельнулся. Хамелеоньи глаза заворочались в орбитах, челюсти разошлись и с резким щелчком сомкнулись. Потом ещё раз, ещё и ещё. Казалось, тварь ищет, во что бы вцепиться.
— Видишь, кушать хочет, — сказал Иванов. — Решай скорее, чем мне его покормить? Что тебе не жалко? Языком нельзя, ты ещё рассказать кое-что должен. Ушами или носом? Не эстетично. Глазом? Хорошая идея. Жаль, он может увлечься и добраться до мозгов. Запущу-ка я его, пожалуй, тебе в штаны.
Действия капитана были омерзительны. Его нужно было немедленно остановить. Марк уже почти набрался духу, чтобы возвысить голос против этой гестаповщины, но его опередили.
— Кончай. Издеваться, — просипел Годов. — Я знаю. Куда ведут. Пути.
— Повезло тебе, Семёныч, — с видимым сожалением проговорил Иванов.
Он бросил кузнечика на пол и с маху опустил на него ногу. Ноги у него были обуты в высокие калоши со шнуровкой и тонкой резиновой подошвой, однако стальной панцирь насекомого лопнул, будто гнилой орех под молотком.
