Геннадий Баннов - За огнями маяков

Геннадий Баннов

За огнями маяков

ВЕСНА ОЖИДАНИЙ

1. Начало начал

Общежитие железнодорожного училища расположено на бойком месте: внизу, под окнами, разместилась балочка — стихийный базарчик.

Деревянное, двухэтажное здание находилось за виадуком — железным, покачивающимся мостом через транзитные и запасные пути станции Новосибирск. Утром, когда девятнадцатая группа шла по нему на завтрак, рабочие ботинки грохотали на весь белый свет. Окна общежития глядели на железную дорогу, по ней шли пассажирские поезда и теплушки с солдатами, и, больше того, гондолы и пульманы с углем, а также платформы, затянутые брезентом с «подарками» для фашистов: самолетами ЯКами, ИЛами. Танки на фронт везли открытыми, их только сопровождала военная охрана.

Балочку то и дело разгоняли; прилаживаясь к милиционерам, торговки перемещались с одного места на другое — и вся она от этого двигалась, как живая. Но жила себе, не умирала. К весне, наоборот, разрослась, обзавелась даже постоянным местом и длинными из неструганных досок столами. Покупатели были в основном рабочие люди.

Завелись на балочке и мелкие жулики, и карманные воришки — как без них? А стало потеплей — выползли на свет и матерые хищники: грабители и бандиты, отсидевшиеся в темных углах дезертиры, вооруженные кастетами и ножами. Грабили они прохожих в темных углах и квартиры, частные избы, и на путях чистили контейнеры с трофейными германскими сувенирами. Краденое сбывали на толкучих рынках и таких вот балочках. Милиции, борющейся, в основном, с торговками на базарах, бандиты нисколько не боялись.

По теплу, ближе к вечеру, жеушники растворяли окна, в том числе и на втором этаже, где жила девятнадцатая группа, и они становились зрителями разыгрывавшихся воровских драм. Был там «учитель» карманных воров, дядя Яша, держащий в страхе вместе со своей кодлой всю балочку.

— Вот кого взять бы за жабры! — восклицали ребята, но кто их слушал! А дядя Яша между тем являлся на балочку каждый день. Особенно любил он приходить под вечер в воскресенье.

Однажды в выходной день ребята встревожились беспорядочными хлопками в расположенном поблизости лесопарке. Подбежали к раскрытым окнам, а там шла пальба из револьверов: железнодорожная милиция преследовала убегающих рослых парней, ограбивших вагоны. Вскоре мимо окон, рядом с балочкой, провели двоих здоровых мужиков со связанными сзади руками. То и дело они оборачивались назад и конвоирующим их милиционерам цедили сквозь зубы: «Спрячьте дуры!» С балочки, из толпы в это время выскочил одноногий, невысокий ростом мужчина на костылях, обычно валяющийся в пыли у дороги, но сейчас, видно, протрезвевший. Держал он в руках развернутую опасную бритву. Не обращая внимания на оклики и предостережения конвоиров, подскакал к арестованным, перерезал связывающие их ремни, и бандиты сразу бросились в толпу. Идущая впереди арестованных девушка-милиционер подошла к сидящему на земле, рядом с костылями, освободителю бандитов, потребовала: «Ну-ка, вставай, пошли в отделение!» «Не встану, — отвечал он. — И не пойду никуда, применяй оружие». Вскоре пришла машина, и его увезли.

А через несколько дней он снова объявился на балочке. В дым пьяный.

Постоянными обитателями балочки были и некоторые из учащихся ЖУ, в основном те, кто уже раньше окончил какое-нибудь училище или школу ФЗО и, избежав распределения на работу, по подложным документам, «ксивам», поступил в железнодорожное училище. Эти умудренные опытом взрослые парни по-своему руководили пришедшими в училище новичками. Устраивались, как правило, старостами групп, становились к распределению «лишних» паек хлеба и других продуктов, оставшихся от тех, кто по какой-нибудь причине отсутствовал на занятиях. Обучались в училище больше деревенские парни, которые на воскресенье уезжали домой. По договоренности с хлеборезкой-раздатчицей староста получал хлеб за отсутствующих целиком, кирпичиками. Хлеб был дорогой, продавали его на балочках. И покупали потом себе шевиотовые шерстяные костюмы и дорогие шапки. В девятнадцатую группу монтеров СЦБ, куда определен был Олег Сибирцев, устроились два таких великовозрастных: один, Федька Березин, был старостой; другой — Гаврила Дикарев. Пришедший позднее, невысокий ростом, мордастый, этот боролся за благодатный пост, часто сталкивался с Федькой из-за дополнительной пайки хлеба или лишней порции горячего блюда. Числились в училище и «начинающие» бандиты: Игорь Генварский и смуглый татарин по кличке Кайма, впоследствии застреленный братом изнасилованной им девушки.

В общежитии между собой ребята часто пользовались блатным жаргоном.

Когда Олег только явился в училище и сидел на своем самодельном деревянном чемоданишке, ожидая обустройства в общежитие, к нему вразвалочку подошел паренек в серой гимнастерке и в таких же серых брюках. Уставился на новичка:

— Че ты, б…, здесь расселся?

— Тебя не спросил, — ответил Олег.

— Че, че?! — тот подошел ближе, провел рукой по его лицу.

Олег встал, дал по морде. Тот охватил лицо, охнул:

— Это ты, б…! Ты поднял руку! Да я те пасть порву!

Олег ждал продолжения схватки, но не заметил его особой готовности драться; под левым глазом у парня, прямо на виду, вырастал фингал.

— Я здесь уже год, а ты только пришел. Да я те, б…, изувечу, глаза выколю!..

Это были одни слова, до драки обычно никогда не доходило.

День в училище был расписан по минутам. В столовку и в учебный корпус ходили строем, как солдаты. Так что этого парня Олег больше не встретил, как не встретил и многих из тех, с кем довелось столкнуться на дороге жизни.

В мастерских учились рубить, клепать, пилить, обрабатывать напильником поверхность стальной болванки, сверлить на станке. Делали немецкие и английские молотки, гаечные ключи, кронциркули, плоскогубцы; ходили в горячий цех — изготовленный инструмент закаливали, отпускали. Толсторожий Гаврила Дикарев, уже окончивший в Копейске училище полиграфистов, был груб с ребятами — зверь зверем и требовал беспрекословного повиновения, малейшее сопротивление подавлял силой. Однажды в мастерских, в отсутствие мастера, он зло избил Олегова соседа по верстаку, Гошу Цаплина из Искитима. Олег вступился, встал перед Дикаревым лицом к лицу. Тот взял с верстака напильник без ручки и острым концом, хищно оскалившись, нанес удар. Олег только успел руку подставить — напильник пробил ее насквозь… Пошел в сопровождении Гоши в амбулаторию. Рану, предварительно обработав, перевязали. И скоро, в общем-то, рука зажила. Пришедший по ранению с фронта мастер Павел Сергеевич узнал о происшедшем (донесли стукачи), но разговора не поднимал: приглядывался к Дикареву и, заодно, к Сибирцеву, возможно, соображая, кто из них более виноват в этой драке.

Доводилось Олегу и самому ссориться и даже драться. Как-то случилось за одного слабачка, за Шведу, выйти во двор на стычку с хорохористым парнем, Колькой Шаркуном из параллельной группы. Бились честно, до крови, потом помирились. И даже стали друзьями. Колька Шаркун приходил в комнату к монтерам СЦБ, выражал свое уважение Олегу и под гитару пел душещипательные блатные песни:

Любуйся, красотка, пока я на воле.Пока я на воле — я твой.Тюрьма нас разлучит, я буду жить в неволе —Тобой завладеет кореш мой.

Теория давалась легко: группа состояла, в основном, из ребят с семилеткой, были и с восемью классами, а программа по русскому языку, литературе, по математике и физике была составлена под семиклассников. В новинку были только техническая механика и специальные предметы. На уроках отдыхали. Молодая преподавательница по русскому языку и литературе Татьяна Тарасовна вдохновенно читала наизусть целые главы из «Евгения Онегина», глаза ее при этом блестели тысячью искорок. Иногда с ребятами беседовала о жизни, о дружбе. И о любви. На каком-то спаренном уроке однажды задала писать сочинение по поэме Пушкина «Полтава». На другом занятии проводила анализ написанного.

— Твою работу, Сибирцев, — весело на него посмотрела, — я не принесла. Поставила пятерку, еще какую! Читали ее на областном семинаре. И оставили в методическом кабинете. В качестве образца оставили, понял?

В общем, побеседовала после урока. Зарубкой в памяти осталась ее беседа. Как когда-то, еще в пятом классе, осталось зарубкой напечатанное в «Ленинских внучатах» легкомысленное, играючи написанное им стихотворение…

2. Послевоенные радости

И потекли, и поковыляли дни учебы. Освоились с внутренним распорядком училища. Убирали по осени совхозный и колхозный картофель, ночью разгружали пульманы и гондолы с углем, вагоны с солью, стройматериалами; ночью же ходили в баню (днем бани были заняты солдатами). Старый комендант Фока будил парней, колотя по двери, затворенной изнутри ножкой табурета, и сильно ругался.