Александр Сивинских - Гончий бес
Мы двигались уже минут пять, не меньше, когда увидели первую дверь. Она располагалась в левой стене и была заперта толстенной железной плитой с круглым иллюминатором сверху и штурвалом посередине. На пыльном стекле иллюминатора чей-то шаловливый палец написал похабное слово.
Годов, не сбавляя шаг, прошел мимо.
— Интересно, что там? — спросил я.
— Золотые слитки, вестимо, — сказал отец. — Видал, какой запор!
— А судя по надписи, кое-что другое, — тявкнул бес, в конспиративных целях подражая моему голосу.
— По какой ещё надписи?
— По каббалистической.
— Что за надпись? — заинтересовался отец. — Я не обратил внимания. Ты её хорошо запомнил?
— Конечно, — самодовольно отозвался бес. — Она была довольно лаконична. Икс, Игрек и N-зеркальное. Всё латиницей.
— Что ещё за эн-зеркальное? — недоуменно спросил отец.
— Ну такое… с тильдой. Вы наверняка эту букву и раньше встречали, Владимир Васильевич, — невинно сказал Жерар.
И тут до отца дошло.
— Кобель ты драный, — с ласковой угрозой проговорил он. — Подлая ты морда. Скотина вшивая. Да я ж из тебя чучело набью и отдам беспризорникам в футбол играть.
На нас обернулся Фишер. Судя по тому, что его физиономия выражало крайнюю степень озадаченности, Жерару удалось изобразить мой голос и впрямь близко к оригиналу.
Мы с отцом переглянулись и захохотали. Бес помедлил и тоже подхватил — азартно и не очень-то по-собачьи повизгивая. Фишер, окончательно сбитый с толку, вжал голову в плечи и ускорился. Вскоре он догнал Годова и дальше шагал рядом с ним.
Продолжая ржать, мы миновали ещё парочку похожих дверей — каждая провоцировала новый приступ смеха — и, наконец, вышли в широкое, но низкое помещение. Тут было немного светлей: горела морковно-оранжевая лампочка дежурного освещения. Влево и вправо открывалось несколько проходов. Некоторые подобно нашему уходили во тьму, один вёл наверх — там виднелись ступени. Вдоль стен громоздились составленные в не-сколько ярусов скамьи — вроде тех, что встречаются в старых кинотеатрах. Скреплённые между собой хлипкие стулья с каркасом из железных трубок, деревянными подлокотниками, поворотным дерматиновым сиденьем и дерматиновой спинкой.
Я представил себя сидящим на таком стульчике среди сотен людей, обречённо ждущих, когда сверху хлопнется атомная бомба, и по хребту у меня пробежал холодок. Смеяться мгновенно расхотелось. И не одному мне.
— Неуютненько, — шепнул Жерар. — Будто в склепе, блин.
Мистер Джи потыкал тростью в валяющийся на полу истоптанный плакат с «поган-кой» ядерного взрыва и объявил на карикатурном русском:
— Спасибо Горби, что кончал холодная война!
— Бать, а кто такой Горби? — спросил я вполголоса.
— Похоже, у тебя проблемы ещё и с криптоисторией, — констатировал отец. — Хотя в школе её не преподают, так что прощаю. Горби — это мелкий бес, соплеменник твоего Тузика. Только он воплотился не в собаку, а в кота. Был тайным советником при Михаиле Горбачёве, играл значительную роль в советской внешней политике. Например, внушил в Рейкьявике президенту Рейгану, что тот любит СССР всей душой. Иностранцы считали, что Горби — сокращённое от Горбачев. Так потом и повелось. После отставки хозяина Горби занялся рекламой кошачьего корма. Достиг больших успехов, между прочим.
— Ох, и здоров же ты врать, Владимир Васильевич! — похвалил я.
— Если бы, — без улыбки ответил отец и громко спросил: — Ну что, бойцы, каковы дальнейшие планы? Может, ну её на хрен, эту войну с саранчой? Пересидим Армагеддон здесь, да и дело с концом.
— Ты, Вовка, кончай провокации, — сказал Конёк-Горбунок. — У американцев чувство юмора слегка перекошенное. Они твоих ментовских шуточек не поймут.
— За мента можешь и в грызло схлопотать.
— Опять дружеская пикировка для поднятия тонуса? — ехидно спросил я.
Оба нарисовали на рожах широкие улыбки и кивнули.
— Нам нужно в сборочный цех. — Дарья повернулась к Годову. — Знаете, как туда пройти?
— Знаю. По земле? Или под землёй?
— Сверху было бы, конечно, приятнее. Но больно уж у нас компания, гм… экзотичная. У охраны обязательно возникнут вопросы. А терять время на разъяснение своих полномочий мне совсем не хочется. Да и скрытность под землёй выше.
Годов кивнул и направился к одному из боковых проходов.
* * *Память у легенды панк-рока была просто поразительная. И умение ориентироваться на местности тоже. Без него мы наверняка десять раз заблудились бы в этом лабиринте коридоров, казематов, запертых и открытых дверей, тупичков и лестниц. Между прочим, лестницы удивляли меня больше всего. Они вели не только наверх, но и вниз. Какие секреты скрывались в глубинах под бомбоубежищем, можно было только догадываться. Кое-где на стенах были намалёваны надписи, сообщающие о номерах цехов, работникам которых следовало укрываться в том или ином помещении. Но никто кроме Годова не знал связи между номером цеха и его специализацией.
Наконец он остановился.
— Думаю. Здесь.
Годов ткнул пальцем в направление потолка. Все дружно задрали головы вверх, словно намеревались пронзить взглядом десяток метров земли и железобетона. Поддался общему порыву и я. Способности комбинатора позволили мне увидеть в толще перекрытий путаницу труб, бронированных кабелей, части каких-то машин — древних, будто скелет зауропода, и странные резервуары, заполненные то ли жидкостью гадостного вида, то ли просто грязью. На память пришло читанное когда-то выражение «утопить в шламовой яме». Наверное, это и были они — места, где взбунтовавшиеся рабочие топят своих угнетателей.
— Вообще-то. Сборочные участки. Есть в каждом цехе, — прохрипел Годов. — Но этот. Специализированный. Раньше тут было. Самое лучшее. Оборудование. И персонал.
— Ну так пойдём да посмотрим, — сказал Конёк-Горбунок и первый зашагал к проходу, над которым висела табличка с человеком, бегущим по ступеням вверх.
Наверху нас ждало страшное разочарование. Сначала мы попали в довольно просторный тамбур и уж совсем, было, обрадовались окончанию подземных странствий, однако… Дверь, отделяющая тамбур от солнечного света, оказалась заперта снаружи. Лица с надеждой обратились к Годову, но тот медленно помотал головой:
— Там кроме запора. Висячий замок. Мне его. Не открыть.
— Вот чучело! — укоризненно прогудел дядя Миша. — Раньше-то не мог сообразить, что так получится?
Годов молчал.
— Ладно, придётся ломать. Ох, бедное моё плечо… — Дядя Миша показал жестами, что нужно освободить ему место для разбега, и добавил: — Stand aside!
Американцы начали шевелиться, с сомнением поглядывая то на дверь, то на Конька-Горбунка. Дверь хоть не была стальной и герметично запираемой, как та, что стояла между тамбуром и лестницей, но выглядела внушительно. Выбить её плечом мог разве что терминатор.
Отец следил за приготовлениями с нескрываемой иронией, а когда Конёк-Горбунок принял позу низкого старта, хлопнул его по согнутой спине.
— Попридержи геройство, Миша. Я выйду другим путём и открою снаружи.
— Вы тоже здесь работали? — спросила Сильвия. Надежда на то, что Коньку-Горбунку не придётся рисковать целостью своих костей, её определённо обрадовала.
— Вроде того, — ответил отец. — Паша, пойдём. Поможешь мне.
Мы спустились на три пролёта вниз и остановились.
— Полезешь насквозь? — спросил я.
— А что делать. Придётся. А то ведь этот придурок в самом деле начнёт таран изображать. Шуму наделает. Сам поломается.
— Бать, за что ты его недолюбливаешь?
— Мишку-то? — отец усмехнулся. — Да был у нас случай один. Из-за женщины. Она, выражаясь изящно, ко мне благоволила, но и Мишку про запас держала. Потом у меня начались неприятности. Сперва с Опричной Когортой, потом с Сулейманом. Сам понимаешь, стало не до амуров. Ну а когда всё наладилось, Мишка её уже того… Приголубил. Не сказать, что я сильно горевал, однако осадочек остался. Такие дела. — Отец повернулся к стене и положил на неё ладони. — Взгляни-ка, за нами никто не увязался?
Я взбежал на несколько ступенек вверх и наткнулся на Жерара. Уши у него были на-сторожены, да и вообще и вся поза выражала острейшее внимание.
— Стерегу вот, — ворчливо сказал он. — Пока вы там лясы точите.
— Молоток, — похвалил я.
— Безусловно. Двигай обратно. Родитель-то уже, поди, разделся. Пусть ныряет в земные недра без опаски. В случае чего подам голос.
Я запрыгал по ступенькам назад, ломая голову, как отец собирается объяснять вы-пущенным наружу детям подземелий свою наготу. Заявит, что пробирался через узкий лаз, где в одежде не пролезть? В том, что он сумеет открыть замок, сомнений у меня не было.
Он ничего не собирался объяснять. Он вошёл в бетон как был — в одежде и знаменитых шнурованных галошах. Да он даже пояс с оружием и боевыми гаджетами опричника не снял! Это был высший класс транспозиции, недоступный мне даже в мечтах. Я воочию увидел, как действует Великий Комбинатор. И, чёрт возьми, им был мой отец!
