Алексей Калугин - Не так страшен черт
Не обращая внимания на соглядатая, я нажал кнопку вызова лифта. Сигарета в руке разодетого франта едва заметно дрогнула, выдавая охватившее его волнение.
Входя в кабину лифта, я краем глаза успел заметить, как невольно дернулся следом за мной парень с веригами на шее. Задержав руку, протянутую к кнопке нужного мне этажа, я обернулся и, приветливо улыбнувшись, поинтересовался:
– Вам наверх?
Растерянность парня длилась всего пару секунд, после чего он отрицательно мотнул головой.
Я безразлично пожал плечами и нажал кнопку шестого этажа.
В принципе шпион поступил совершенно правильно. Если бы он вошел вместе со мной в кабину лифта, я попросил бы его назвать нужный ему этаж. А затем, высадив его там, где он пожелал, поехал бы дальше. Куда проще было выйти на лестницу и попытаться на слух определить, на какой этаж я отправился. То, что я не собирался покидать здание, было понятно уже по тому, что мы находились на втором этаже, и для того, чтобы спуститься в вестибюль, я не стал бы вызывать лифт. Хотя, с другой стороны… А впрочем, мне как будто заняться больше нечем, как только решать вопросы, над которыми должен был ломать голову приставленный ко мне соглядатай.
Когда я вошел в кабинет Алябьева, тот посмотрел на меня так, словно и не ожидал увидеть никого другого.
– А, это снова вы, – произнес он безразличным голосом.
Похоже было, что этот человек от природы был лишен способности удивляться чему бы там ни было. Наверное, если бы сиденье под ним внезапно вспыхнуло, Алябьев, не проявляя излишнего беспокойства, поднялся бы на ноги, не спеша прошествовал в угол и, взяв стоявший там огнетушитель, затушил пылающий стул. После чего аккуратно застелил бы обгоревшее сиденье уже прочитанной газетной страничкой и, снова усевшись на него, продолжил бы знакомство с новостями.
Я взял за спинку стоявший в стороне стул и, поставив его посреди прохода, закинул ногу, собираясь сесть на стул верхом.
– Осторожно…
Предупреждение Алябьева несколько запоздало. Ножки стула подломились, и я со всего размаха шлепнулся на пол, больно ударившись копчиком.
– Я хотел предупредить вас, что стул сломан. – Алябьев медленно поднялся со своего места и протянул мне руку, помогая встать.
– Благодарю вас. – Я поднялся на ноги и потер ладонью ушибленное место.
– Все в порядке? – спросил Алябьев.
– Да, как будто. – Я снял шляпу и, посмотрев по сторонам, повесил ее на длинное горлышко двухлитровой мерной колбы.
Горлышко колбы с тихим хрустальным звоном обломилось, и моя новая шляпа упала на пол.
– У вас здесь есть хоть что-нибудь, что не ломается при одном только прикосновении? – подняв шляпу, спросил я у хозяина комнаты.
Алябьев едва заметно усмехнулся и достал из-под стола низкий, грубо сколоченный табурет с толстыми четырехугольными ножками и сиденьем, обитым рябым линолеумом, на котором имелась пара больших коричневых пятен, оставленных разлитой кислотой.
– Садитесь, – Алябьев хлопнул по табурету ладонью. – С этого не свалитесь. Только будьте осторожны, не порвите брюки о гвозди.
– Благодарю вас, – сказал я, занимая предложенное мне место.
– Чем обязан вашему новому визиту? – чуть приподняв левую бровь, вопросительно посмотрел на меня Алябьев.
– Вначале я хотел бы поставить вас в известность о том, что я не являюсь представителем Комитета по внегосударственным субсидиям. – Я достал из кармана и протянул Алябьеву свою служебную карточку.
Александр Алексеевич внимательно изучил предложенный ему документ, после чего вернул его мне.
– Частный детектив! – По взгляду, каким он окинул меня при этом, можно было догадаться, что Алябьев несколько иначе представлял себе представителей этой профессии. – И чем же, позвольте узнать, заинтересовала вас моя скромная личность?
– Меня интересуете не вы, а Ник Соколовский, – ответил я на вопрос Алябьева. – Мне поручили отыскать его, и мне удалось это сделать…
Я сделал паузу, чтобы посмотреть, как отреагирует на это мой собеседник.
На лице Алябьева по-прежнему сохранялось выражение отрешенной бесстрастности, похожее на маску, которую человек когда-то нацепил на себя, да так и не снял. И с тех пор все, включая и его самого, принимали эту маску за подлинное лицо. Внимательно наблюдая за Алябьевым, я заметил только то, как чуть приподнялся указательный палец его правой руки, лежавшей на столе, а затем так же медленно он вновь опустился на прежнее место.
– Но в ходе расследования у меня возникли новые вопросы.
– И вы думаете, что я смогу на них ответить? – безучастно поинтересовался Алябьев.
– Давайте не будем ходить вокруг да около, Александр Алексеевич. Я расскажу вам то, что мне известно, а вы, если сочтете нужным, поправите или дополните меня. Договорились?
Легкую усмешку, которой ответил на мое предложение Алябьев, можно было истолковать двояко: и как вынужденное согласие, – мол, а что мне еще остается? – и как презрительное отрицание всего того, что я говорил, – знать не знаю, и знать не хочу, что ты там нарыл в ходе своего расследования. Решив не вдаваться в долгие физиогномические исследования, я продолжил свою речь так, словно Алябьев выразил готовность поговорить со мной откровенно:
– Ник Соколовский занимался изучением инсулинового гена – совершенно бесперспективной работой, на которую никто не желал давать ему денег. Он посылал заявки на исследования куда только мог и при этом, естественно, старался оттенить именно те моменты, которые, по его мнению, могли вызвать интерес у той организации, к которой он обращался. И в конце концов ему удалось составить очередную заявку таким образом, что она заинтересовала представителей Рая. Но при этом то, на что они обратили особое внимание, лежало в стороне от основных интересов самого Соколовского. Получив деньги от святош, Соколовский тут же забыл о данном им обещании и с головой погрузился в исследования по своему собственному плану. И только когда пришла пора представить отчет о проделанной работе, Соколовский задумался, как же это сделать. Возможно, вначале он пытался тянуть время, ссылаясь на то, что исследования пока еще не доведены до конца, но святоши, как мне самому недавно довелось убедиться, умеют быть не только добрыми и ласковыми, но также жестокими и мстительными. Когда Соколовский понял, что уйти от ответа, просто разведя руками, – мол, ничего у меня не получилось, ребята! – не удастся, он начал действовать…
Я умолк, потому что Алябьев, приподняв руку, тихонько кашлянул в кулак.
– Откуда вам известно о том, чем занимался Соколовский? – Глаза Алябьева были блеклыми и неподвижными, как у куклы. – Я имею в виду не изучение инсулинового гена, а ту работу, которую он должен был выполнить по договоренности с представителями Рая, – счел нужным уточнить он.
– Я разговаривал с человеком, составившим для Соколовского дэд-программу, – ответил я. – Мне только непонятно, кто свел его с Соколовским.
– Это я посоветовал Николаю сходить в Интернет-кафе и поговорить с местными дэд-программистами, – спокойно произнес Алябьев. – Сам я узнал о дэд-программах от сына – он в свое время тоже занимался компьютерным программированием. По его словам, с помощью дэд-программы возможно найти подходы к решению задачи, которая даже при самом тщательном изучении иными способами кажется совершенно неразрешимой.
– В таком случае вы должны были знать и о том, сколько стоят услуги дэд-программиста?
– Да, – едва заметно кивнул Алябьев. – Но Николай сказал, что деньги для него не проблема.
– Он сказал, отуда у него деньги?
– Нет.
– Но он поделился с вами проблемами, которые возникли у него в отношениях со святошами?
– Подобные проблемы возникали не только у него одного. Большинство московских ученых, которым удавалось в последнее время каким-то образом добиться внебюджетного финансирования или получить грант под ту или иную заявленную работу, вынуждены отчитываться липовыми данными. Все дело в том, что та работа, которую мы пока еще в состоянии выполнить на имеющемся у нас оборудовании, устаревшем уже на пару десятилетий, никого не интересует. Те же исследования, заявки на которые порою еще вызывают у кого-то интерес, требуют куда более щедрого финансирования, чем предлагается. Нам приходится действовать по принципу «бери, что дают», рассчитывая на то, что полученные деньги помогут хотя бы в какой-то степени выправить то гибельное положение, в котором оказались лаборатории, некогда занимавшиеся исследованиями на мировом уровне. Обычно все это заканчивается тем, что после двух-трех отчетов, содержащих по большей части не конкретные результаты, а то, чего можно добиться, если углубить направление поисков и расширить спектр исследований, организация отказывается от дальнейшего финансирования работ. По-видимому, на такой же итог своих взаимоотношений с представителями Рая рассчитывал и Николай.
