Терри Пратчетт - Правда
Вильям ловко перехватил ее, доволок до двери и вытолкнул на свежий, морозный воздух. Нищие, инстинктивно реагировавшие на огонь примерно так же, как на воду и мыло, обратились в бегство. Прорвавшись сквозь их паническую волну обратно в печатню, Вильям увидел, что зал уже вовсю полыхает. Гномы тщетно пытались потушить горящий мусор. Несколько из них с угрожающим видом надвигались на стоящего на коленях и отчаянно блюющего господина Тюльпана. Господин Кноп кружился на месте, размахивая взбешенным Ваффлзом, который умудрялся рычать даже сквозь прокушенную до кости руку врага.
Вильям поднял сложенные ладони к губам.
— Уходите все немедленно! — закричал он. — Банки!
Некоторые гномы услышали его и посмотрели на полки со старыми банками — как раз в тот самый момент, когда в воздух взлетела первая крышка.
Банки были совсем древними, еще много лет назад они превратились в ржавчину, развалиться которой не давала лишь прочно застывшая химическая грязь. Вслед за первой задымились и другие банки.
Господин Кноп плясал по полу, но никак не мог стряхнуть с руки обезумевшего от злости песика.
— Отцепи же от меня эту тварь! — крикнул он своему партнеру.
— Какое, ять, отцепи! Не видишь, ять, я горю! — проорал в ответ господин Тюльпан, хлопая ладонью по рукаву.
Из облака пламени и дыма вылетела банка, в которой некогда очень давно хранилась эмаль. Кувыркаясь и издавая зловещее шипение, банка пересекла словопечатню и взорвалась об отпечатную машину.
Вильям схватил Хорошагору за руку.
— Уходим, говорю!
— Моя машина! Она горит!
— Лучше она, чем мы! Бежим!
Считается, что гномы любят железо и золото куда сильнее, чем, допустим, людей. Впрочем, это логично объясняется: запасы железа и золота весьма ограничены, тогда как людей, куда ни плюнь, с каждым днем становится все больше. Хотя, кстати, так считают вовсе не гномы, а люди, подобные господину Крючкотвору.
Но что для гномов действительно важнее всего на свете, так это имущество. Без имущества представитель любого разумного вида не более чем смышленое животное.
Отпечатники толпились у сарая с топорами наготове. Из дверей валил удушливый коричневый дым. Языки пламени вырывались между стропил. Несколько секций оловянной крыши выгнулись и обрушились.
Вдруг из дверей словопечатни вылетел какой-то тлеющий шар, и трое гномов, разом взмахнув топорами, едва не искалечили друг друга.
Это был Ваффлз. Шкура его дымилась, но глаза ярко сверкали, он все еще рычал и лаял.
Наконец песик позволил Вильяму взять себя на руки. Вид у Ваффлза был триумфальный. Навострив уши, песик продолжал смотреть на дверь.
— Все кончено, — подвела итог Сахарисса.
— Должно быть, им удалось улизнуть через черный ход, — сказал Хорошагора. — Боддони, пошли кого-нибудь проверить.
— Какой отважный песик, — похвалил Вильям.
— «Смелый» лучше, — рассеянно произнесла Сахарисса. — Всего шесть букв. Красивее выглядит в один столбец в боковой колонке. Впрочем, «отважный» тоже сойдет, потому что мы получим:
ОТВАЖНЫЙ
ПЕС УМЫЛ
НЕГОДЯЕВ
Хотя он их, конечно, не умывал.
— Жаль, я не умею мыслить заголовками, — поеживаясь, сказал Вильям.
В подвале было холодно и сыро. Господин Кноп заполз в угол и наконец потушил тлеющую одежду.
— Ну, мы, ять, попали, — простонал господин Тюльпан.
— Ничего подобного, — откликнулся господин Кноп. — Тут сплошной камень! Потолок, стены, пол. А камень не горит, понятно? Просто пересидим здесь, пока все не закончится.
Господин Тюльпан прислушался к шуму бушевавшего наверху пожара. Красные и желтые отсветы плясали на полу под люком.
— Мне это, ять, совсем не нравится, — сказал он.
— Бывало и хуже.
— А мне это, ять, совсем не нравится!
— Главное — не суетится. Мы выберемся. Я не для того был рожден, чтобы зажариться!
Пламя ревело вокруг отпечатной машины. Последние банки краски летали по воздуху, осыпая все вокруг горящими каплями.
В самом сердце пожара пламя было желто-белым и уже подбиралось к железным формам с шрифтом.
Серебристые капли проступили вокруг заляпанных краской свинцовых букв. Литеры смещались, оседали, сплавлялись вместе. Некоторое время на поверхности жидкого металла плавали целые слова и фразы, такие как «правда», «сделает вас свободным», а потом и они исчезли. Из раскалившейся докрасна отпечатной машины, из дымящихся деревянных ящиков, из многочисленных шрифтовых касс потекли тонкие ручейки. Они встречались друг с другом, становились шире и текли дальше. Скоро пол превратился в живое пульсирующее зеркало, в котором отражались перевернутые оранжево-желтые язычки пламени.
Отдыхавшие на верстаке Отто саламандры почувствовали тепло. Им нравилось тепло. Их предки зародились в жерлах вулканов. Саламандры проснулись и довольно заурчали.
Господин Тюльпан, загнанным зверем метавшийся по подвалу, поднял одну из клеток и уставился на саламандр.
— А это, ять, что за твари? — проворчал он и швырнул клетку обратно на верстак. Потом он заметил стоящую рядом банку темного стекла. — Глянь, какая-то надпись… «Очень осторожно, битте!!!» Что это, ять, за «битте»? Бить ее, что ли, осторожно?
Угри уже были встревожены. Они тоже чувствовали тепло, но в отличие от саламандр были обитателями глубоких пещер и ледяных подземных ручьев.
Свой протест они не преминули выразить в форме темного света.
Большая его часть прошла прямо сквозь мозг господина Тюльпана. Впрочем, тому, что осталось от этого потрепанного органа, уже никакие перипетии были не страшны. А кроме того, господин Тюльпан очень редко пользовался мозгом, поскольку ни к чему, кроме головной боли, это не приводило.
Но в мозгу возникли отрывочные воспоминания о снеге, хвойных лесах, пылающих домах и церквушке. Именно в церквушке спрятались люди… Он был совсем маленьким. Но помнил огромные красивые картины, помнил, что таких изумительных красок не видел больше нигде и никогда…
Господин Тюльпан зажмурился и выронил банку.
Которая упала на пол и разбилась. Угри отреагировали на происшедшее еще одной вспышкой темного света. После чего торопливо выползли из осколков, прошуршали вдоль стены и забились в трещины меж камней.
Господин Тюльпан обернулся на раздавшийся за спиной странный звук. Его партнер стоял на коленях и раскачивался, схватившись руками за голову.
— Ты, ять, как?
— Они у меня за спиной! — прошептал Кноп.
— Старина, здесь, ять, никого нет. Только ты и я.
Господин Тюльпан похлопал Кнопа по плечу. Он не знал, как реагировать на происходящее, и от напряженных размышлений вены у него на лбу стали напоминать багровые шланги. Воспоминания уже улетучились. Господин Тюльпан еще в юношеском возрасте научился их редактировать. Кстати о воспоминаниях… Что господину Кнопу сейчас точно не помешает, так это пара-другая приятных воспоминаний.
— Слышь, а помнишь, ять, как Герхард-Башмак со своими ребятами запер нас в том щеботанском подвале? — спросил господин Тюльпан. — И помнишь, ять, что мы с ним потом сделали?
— Да, — ответил господин Кноп, уставившись на пустую стену. — Помню.
— А того, ять, старика из Орлей, который случайно оказался дома? Старика, ять, помнишь? Мы тогда заколотили дверь и…
— Заткнись! Заткнись!
— Вот, ять, спасибо. Просто пытался тебя подбодрить…
— Мы не должны были убивать всех этих людей… — прошептал господин Кноп.
— Это, ять, почему? — удивился господин Тюльпан.
Нервозность Кнопа оказалась заразной. Господин Тюльпан вытащил из-под рубашки кожаный шнурок и с облегчением нащупал висевший на груди клубень. Во времена страшных испытаний что может быть лучше старой доброй картофелины?
Стук капель за спиной заставил его обернуться, и господин Тюльпан мгновенно повеселел.
— А вот и дождик, ять!
Из люка на пол подвала падали серебристые капли.
— Это не вода! — заорал Кноп, вскакивая на ноги. Капли начали падать чаще, потом превратились в непрерывный поток. Серебристый ручеек с глухим шумом падал на пол, создавая горку прямо под люком, но странной жидкости становилось все больше, и она начала растекаться по подвалу.
Кноп и Тюльпан прижались к дальней стенке.
— Это расплавленный свинец, — сообщил Кноп. — Гномы отпечатывают им свой листок!
— И много его будет?
— Здесь, внизу? Не больше двух дюймов, когда растечется по всему полу!
Лужа расплавленного металла подползла к противоположной стене, и стоявший там верстак Отто задымился.
— Нужно на что-то встать! — воскликнул Кноп. — Пока свинец не остынет! На улице сейчас холодно, так что остынет он быстро!
