Владимир Черепнин - Бесштановый переворот
Я переместился сам, пробежал метров десять, развернулся и вернулся.?
Бабка действительно была материалисткой. Своим глазам поверила безоговорочно. Застыла на месте. Рот начал понемногу открываться, решительная целеустремленность во взгляде уступило место удивлению с начавшим зарождаться ужасом. Дабы закрепить успех, я вновь переместился, два прыжка, и материализовался буквально в метре от старухи.
Звякнула выскользнувшая из цепких пальцев авоська. А бабка решила поиграть в статую. Застыла, словно изваяние. Ее дело.
— Так-то лучше. — Буркнул я, конфисковал собственные шмотки и рявкнул. — Дорогу!!!
Пенсионерка резко отстранилась и, не удержав равновесия, уселась прямо на куст колючек. Ей же лучше — быстрей очухается. Я не стал проявлять джентльменства и помогать бабке подняться. С гордо поднятой головой и шмотками подмышкой проследовал мимо. Вернулся на исходную точку, вновь переместился в Юпалтыну, дабы закрепить визуальную картинку Тюлюли, а то из-за неожиданных перипетий из башки вылетело определенное на глаз расстояние до княжеского строения, опять материализовался в родном мире и только после этого облачился с таким трудом добытые собственные вещи. И пока начавшая приходить в себя старушенция не создала мне новых проблем (из-за небольшого изгиба тропинки я ее не видел, но отчетливо слышал весьма нелестные и нецензурные эпитеты в свой адрес), быстро направился в сторону того места, которое должно соответствовать урочищу верховного жреца.
Прибыл. Такого совершенно не ожидал. Первоначальная задумка: дождаться ночи и нагрянуть в незваные гости в спящую Тюлюлю, оказалась несостоятельной из-за невозможности ее воплотить. Потребное мне место оказалось в центре городка на территории вещевого рынка. Огороженного и естественно запирающегося на ночь. Об этом красноречиво свидетельствовали трое массивных стальных ворот, расположенных в разных сторонах и украшенных табличками, гласящими о времени работы рынка. До 19–00. А после, скорей всего, уборка, вслед за которой прием объекта под охрану и оборону каким-нибудь ЧОПом. Естественно, ворота — на запор. И весьма вероятно на ночь выпустят собак. Распространенная практика.
Так что о том, чтобы затаиться в каком-нибудь укромном уголке и там дожидаться темноты не могло быть и речи. Обязательно обнаружат. И что делать? Вернуться ни с чем? А Пале сбрехать о выполненной миссии или даже сообщить о невозможности ее выполнения, мол, в нашем мире Тюлюля соответствует секретному военному заводу или зоне строгого режима? Только ради чего тогда все тяготы и лишения последних дней? В таком случае можно было бы спокойно где-нибудь отдохнуть, а потом «свистеть» с чистой совестью. И опять же проснулся этот не совсем здоровый азарт. И я решился…
Исчезать из толпы все равно, что с безлюдного места — никто не заметит. Главное не промахнуться. Я вернулся на то место, которое определил как соответствующее обиталищу Айяя. Узкая улочка торговых палаток. Народу — тьма. И удивляясь себе самому, напоследок попросил высшие силы о том, чтобы мой глазомер оказался точным, переместился.?
Попал или помазал, об этом можно судить двояко. Даже философски. С одной стороны, промахнулся напрочь, но, в каком-то смысле, угодил тютелька в тюльку, с точностью до метра. Как я раньше не подумал, что такое помещение обязательно должно быть у тюлюлюлистов? Короче, вместо княжеских покоев я оказался то ли в храме, то ли в молельном зале или как там еще у них называется это место. Это, насчет промазать. А точное попадание заключалось в том, что я стоял аккурат на пьедестале. Насколько знал, что-то вроде алтаря. Всегда пустующего. Предназначенного для Стыдливого Бога. У подножия которого тюлюлюлисты веками молились о том, чтобы божество снизошло до них, грешных.
Молились и в данный момент. Наверное. До моего появления. А теперь воцарилась мертвая тишина. Про такую говорят, что можно услышать жужжание пролетающей мухи. Насекомых не было. А если и были, то молча и бесшумно попадали. Абсолютная тишина. Как в вакууме. И никаких шевелений. Молящиеся явно даже дыхание затаили, или его у них перехватило. Немая сцена, по сравнению с которой ревизоровская — шумный балаган.
Не поворачивая головы, я осмотрелся. Народу — море. Огромный зал битком набит. Не было ни времени, ни желания пересчитывать паству, но даже по самым приблизительным и скромным прикидкам — не менее тысячи укутанных с головы до ног почитателей Стыдливого Бога.
Итак, что имеем? Не обо мне речь. Я-то, что? Жертва. Стечение обстоятельств и неимоверные совпадения привели меня на данный постамент. А вот, как все выглядит с точки зрения тюлюлюлистов? Они изо дня в день молились, чтобы снизошел, и, наконец, соизволил. Да еще и в таком виде. Совсем неожиданном. Они-то от рождения до смерти кутаются таким образом, чтобы из-за одеяний нельзя было рассмотреть не только оголенную кожу, но и даже форму тела. И искренне считают, что это пожелание Стыдливого Бога. И не являлся он им до сих пор лишь потому, что считал рвения своих почитателей недостаточными. И тут — нате! Конечно, шок. Такой поворот жизненных устоев и мировоззрения похлестче, чем разочарование в торжестве коммунистических идей.
Я стоял и выжидал. Рано или поздно ступор должен пройти, и тогда придется действовать по обстоятельствам. Во время вынужденного бездействия мысленно извинился перед Стыдливым Богом, мол, пардон, что занял твое место. Нечаянно получилось. Но дабы не усугублять положение и избежать никому не нужных эксцессов, внуши своим почитателям, что я — это ты. На время. Поговорю с верховным жрецом, и все. Больше никогда и ни при каких обстоятельствах не буду претендовать на божественный престол.
И все к тому, вроде как, уже и шло. Тюлюлюлисты начали оттаивать. И бить поклоны. Я в обратную кланяться не стал. Чай не в Японии. Только слегка приосанился: плечи расправил, подбоченился. А мысленно уже вообразил, как повелеваю предстать предо мной верховному жрецу, затем аудиенция, на которой изложу Айяю то, что имею сказать, причем, в качестве приказа, а потом, под предлогом осмотра владений, в сопровождении почетного эскорта в сторону Юпа (в смысле, поближе к Денисовке). Все казалось до безобразия просто.
Тем временем, тюлюлюлисты, продолжая отбивать поклоны, начали рассупониваться. Наверное, решили, что потребно привести свой внешний вид в соответствие. Гм… В мои планы это совсем не входило. Но что поделаешь? Издержки новообретенной профессии.
Стоит заметить, что все происходило в той же тишине, нарушаемой лишь шуршанием сбрасываемых одеяний, поэтому следующий крик прозвучал, как гром среди ясного неба, и, естественно, был слышен во всех уголках храма:
— Стойте!!! Это не Стыдливый Бог, а злой колдун! Тот Самый Колдун! Я его в Юпе видел! Он в таком же виде появился на нашей территории, оставил огромного голого своего приспешника и исчез!
А как все хорошо начиналось… Ну, надо же! Угораздило именно этого тюлюлюлиста и быть свидетелем перемещения Мерина, и припереться за сто верст, причем попасть в храм как раз в тот момент, когда (по моему мнению) ему там делать абсолютно нечего. Мог бы помолиться чуть раньше или, наоборот, позже. Увы… Опять неимоверные совпадения, но на сей раз совсем не в мою пользу.
— Мужик, может ты ошибся, и это был совсем не я? — Я просто так спросил, абсолютно ни на что не надеясь. Требовалось чудо, чтобы обличитель вдруг сказал: «Простите, и правда обознался…». Чуда не произошло.
— Это он! Точно он!
С разных сторон начали доноситься возмущенные голоса:
— Осквернитель!
— Богохульник!
— Колдовское отродье!
— Казнить!
— Плющить!
— Стыд и срам!
— Расчленить!
— Разорвать!
— Совсем голый!
— Растоптать бесстыдника!
— На себя посмотрите! Сами бесстыдники! — Я поспешил отвлечь тюлюлюлистов от своей скромной персоны, пока они от слов не перешли к делу.
Моя реплика возымела действие. В религиозном порыве поклонники Стыдливого Бога ведь начали рассупониваться. Жаль, конечно, что не успели раздеться полностью. А то я сиганул бы в толпу таких же голых, как и сам. Был бы шанс затеряться, и под шумок напялить на себя чей-нибудь балахон.
Во время паузы мы все занялись своими делами: тюлюлюлисты поспешно и даже с остервенением принялись прятать свои части тела, кто что успел заголить, а я стал прикидывать, каким образом ретироваться. Очень не хотелось возвращаться в таком виде на рынок.
Постамент, примерно два на два в сечении, в высоту был три с половиной — четыре метра. Он находился почти в самом торце зала, и от почитателей его отделяла стена в полтора человеческих роста, которая могла лишь немного затормозить разъяренную толпу, но никак не остановить. Заглянув к подножью возвышения, я понял предназначение ограждения. Все правильно, раз уж Стыдливый Бог не являлся своим поклонникам, то кто-то (а скорей всего, верховный жрец) должен был его замещать на бренной земле.
