Андрей Белянин - Трилогия "Багдадский вор"

– Лёва-джан, я тебе арабским языком повторяю – это мой осёл!

– Ходжа, ну у тебя хоть кол на голове теши. Я сам! Собственноручно! Его! Украл! Значит, он мой…

– А потом ты подарил его мне!

– Ничего я тебе не дарил! Ты сам его схватил, внаглую, без спроса.

– А ты не оспаривал, значит – он мой! Мой, ибо сказано в Коране…

– За-бо-дал!

– Аналогично!

– О, какое мы слово выучили?!

…Вот так легко и беззлобно беседуя на чисто философские темы, два друга возлежали на старом персидском ковре третий день, тратя золотое время в самых недорогих номерах караван-сарая. Цены на продукты и жильё были достаточно низкие, красть приходилось по минимуму, и уж конечно не там, где ночевали. Ослик наслаждался подножным кормом, а новости, привозимые купцами из Багдада, в основном обнадёживали. Главной темой был визит в эмирский дворец целой банды волшебников, похитивших у главы города его горячо обожаемый гарем. Хотя некоторые, более осведомленные, уточняли, что волшебников было всего двое и похищен не целый гарем, а лишь одна жена, зато самая любимая. Кое-кто поминал также и дикого снежного барса, изувечившего своими копытами весь цвет эмирской гвардии. С чего это у барса вдруг выросли копыта – никто не знал, но все верили. Ответные меры, предпринятые разобиженным эмиром, воспринимались окружающими несколько скептически. Городская стража Шехмета получила по чалмам, и хотя они теперь хватают всех подряд, виновные до сих пор так и не найдены. Проблема как раз не в том, чтобы кого-то поймать, а в том, что эмир лично видел в лицо тех, кого поймать-то как раз и требуется. То есть абы кого уже никак не подсунешь. Безвинно задержанным дают подзатыльник и вынужденно отпускают восвояси. А самые свежие новости впечатляли и того круче: никаких волшебников не было вовсе! Эмирский дворец на самом деле посетил неуловимый Багдадский вор со своим хитроумным напарником Ходжой Насреддином. Имя Льва Оболенского стало всенародно известным за какие-то два дня! Конечно, ничего, кроме плахи, такая слава принести не могла, но факт её наличия всё равно немножко окрылял. Прибывающие и отбывающие купцы рассказывали друг другу сказки об удачливом воре, нарушителе всех заповедей Корана, и осмеянном эмире, поборнике закона и справедливости. На Льва и Ходжу никто не обращал внимания. Предположение, что оба мошенника отсиживаются здесь, в самой гуще народа, казалось чрезмерно глупым. И даже если бы они оба били себя в грудь, предъявляя паспорта с фотографиями, – им бы всё равно не поверили. А может быть, и поколотили за присвоение чужой популярности…

История с Али-Бабой началась, когда Оболенский проголодался. Домулло пожал плечами, он тоже был не дурак покушать, поэтому заказали на двоих большое блюдо настоящего узбекского плова. Обедали на открытой веранде, подобно римским патрициям возлежа на потёртых пуфиках. Свежие лепёшки, дыню и холодную простоквашу на десерт подали сразу же, но не в этом дело, а в том, что, почти покончив с горячим, Лев неожиданно заметил краем глаза смуглую руку, тянущую со стола лепёшку. Удивлению Багдадского вора не было границ – его пытались обокрасть! Могучая ладонь Оболенского, подобно лапе царя зверей, накрыла руку злоумышленника.

– Ходжа, ты тока глянь, что у вас тут творится – лепёшки буквально изо рта рвут! Как пылесос плюшки фрекен Бок…

Насреддин придирчиво осмотрел извлеченного из-за занавесочки щуплого мужичка с дрожащими губами.

– Уважаемый, судя по вашей одежде, вы – местный. Скажите, неужели ваш казий никогда не рассказывал, как в эмирате наказывают воров?

– Не губите… – из последних сил пискнул несчастный и обвис в потере сознания.

Лев аккуратно положил его рядышком и укоризненно обернулся к Ходже:

– Братан, ты уж полегче как-нибудь… Глянь, до чего мусульманина довёл, а ведь у него жизнь небось и так не сладкая.

– Вах, вах, вах… Вор всегда заступается за вора, или, как говорят мудрецы, одна рука не откажет другой в умывании! Но ты ошибаешься, о мой мягкосердечный друг, – это очень зажиточный человек.

– Да брось…

– Посмотри сам, – Насреддин многоопытно кивнул на добротное платье лежащего, – халат чистый, новый, чалма дорогая, чувяки сделаны на заказ, а руки… Вай мэ, ну вообще-то раньше он много работал, мозоли ещё видны. Хотя последние года два…

– Браво! – слегка поаплодировал Оболенский. – Скотланд-Ярд в очередной раз посрамлён великим мастером дедукции. А скажи-ка мне лучше, зачем такому солидному дяденьке воровать мою законную лепёшку? Честно купленную, отметь!

– Отмечаю, на краденые деньги.

– Не увиливай от ответа!

– А ты от ответственности!

– Почтеннейшие… – У пришедшего в себя мужчины оказался такой слабенький голос, что соучастники разом прекратили диспут. – Ради аллаха, дайте мне самый маленький кусочек лепёшки… Я буду вечно молить Всевышнего за вашу доброту!

– Ходжа, да он просто голодный… – беспомощно протянул Лев. – Как хоть тебя зовут, голодающее Поволжье?

– Али-Баба…

Искренняя забота есть разновидность шантажа.

Думаю, что популярную сказку об Али-Бабе и сорока разбойниках вы и без меня знаете. Излишней нужды в детальном пересказе нет, но позволю себе обратить ваше внимание на некоторые, несколько щекотливые, моменты. Сам я этого тоже никогда не замечал, и Лев, расписывая этот сюжетик, буквально открыл мне новое прочтение давно известной истории. Буду краток. Как вы помните, Али-Баба успешно победил всех нехороших разбойников и богато зажил с уворованным им золотом. После смерти брата Касима он унаследовал и его дом, и его жену, и рабов. А именно среди них и бытовала некая Марджина, известная своей паранормальной преданностью хозяину. Именно она изобразила на дверях всех домов своего квартала тот самый крестик, которым разбойники пометили дом ограбившего их Али-Бабы. Только она, а не кто другой, повинна в страшной, чудовищной смерти самих разбойников – Марджина залила их кипящим маслом! Представьте на секундочку: хрупкая женщина с бледным лицом сорок раз кипятит ведро кунжутного масла, чтобы сорок раз пойти и вылить его на головы беспомощных людей, сидящих в больших кувшинах… Сорок ходок, сорок человек, сорок воплей боли, сорок смертей и спокойный, уверенный в себе взгляд человека, считающего, что творит правосудие, угодное Аллаху! А бесчестное убийство атамана разбойников?! Она ведь попросту зарезала его, без всякого предупреждения распоров горло гостю, вежливо наслаждавшемуся её танцем! После первого преступления несколько шокированный, но всё же благодарный за спасение Али-Баба дал ей золота и отпустил на свободу. Золото бывшая рабыня, естественно, прикарманила, а вот на свободу не пошла, предпочтя остаться в доме своего господина. Ей не рискнули перечить… Да и кто бы, скажите, особенно возражал дамочке, за одну ночь отправившей на тот свет целую банду?! Вот после этого, уже будучи, по сути, вольным человеком, она и замочила главаря разбойников. Причём сделала это демонстративно, при всех, раз и навсегда давая понять, кто теперь главный в доме. Бедный Али-Баба не сразу понял, что происходит… Он даже радовался вначале, видя, как бодро и решительно Марджина управляется со всеми делами по хозяйству, раздавая приказы направо и налево. Он прозрел, лишь когда все ключи от дома оказались у неё на поясе и повар виновато пояснил, что без распоряжения «суровой госпожи» не смеет дать ему поесть. В считанные дни был установлен самый настоящий террор. Без соизволения бывшей рабыни никто и шагу ступить не смел, а та всё туже закручивала гайки… Мы уже упоминали о названии этой истории, но давайте всё же внесём некоторые правки… Пожалуй, пусть лучше будет вот так: «Сказ о Багдадском воре, Али-Бабе, страшной красавице Марджине – убийце разбойников и бедных стражниках Шехмета…» Нет, Ходжа, конечно, тоже участвовал, но если перечислять всех, то никакой бумаги не хватит.

Пока голодающий Али-Баба слёзно обрисовывал ситуацию, два сочувствующих слушателя всё подсовывали ему то лепёшку, то кусок дыни, то остатки плова. История простодушного, доброго сказочного героя взывала к чисто мужскому братству, и Оболенский уже был готов украсть для него какой-нибудь домик с фруктовым садом, где его не найдёт ни одна Марджина.

– Что вы здесь делаете, мой господин?

Троица едва не подпрыгнула на месте – за их спинами стояла неулыбчивая молодая женщина лет двадцати пяти. Вся в чёрном, лицо до глаз закрыто полупрозрачной вуалью, а сам голос способен заморозить фрукты на зиму. Али-Баба побледнел и опустил плечи, недоеденную лепёшку он воровато сунул в рукав.

– Гражданочка, а ваше какое дело?! – нарочито грубо развернулся Лев Оболенский, он никогда всерьёз не воевал с женщинами, но чувствовал себя обязанным вступиться.