Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера
Через четыре дня гравитоплан был готов к полету, а все пространство рабочего стола в пристройке занял прикрытый тканью макет интерферотрона. Морис не рискнул запускать изобретение Эшера самостоятельно, не будучи уверенным в своей хореоматической подготовке, тем более что Густав советовал привлечь к работе с устройством Стива — после окончательного выздоровления последнего. Сборка интерферотрона по-прежнему проходила в тайне; Вейвановский надеялся, что Филомела забыла об увиденной инструкции. Она однажды невзначай спросила Мориса о том, как обстоят дела с его хобби и не сильно ли утомляют его дежурства. «Сплю почти весь день. До других дел руки не доходят», — дал он, как ему показалось, очень ловкий ответ. Вторым лицом, от которого надлежало скрывать интерферотрон, был Франц Богенбрум. Густав не смог дать вразумительных объяснений, чем вызвано такое желание, заметив только, что «из-за этой скотины» его разобрали по винтикам и что как только Франц оклемается, пусть Филомела вытолкает его отсюда ко всем чертям. «Если Стив его раньше не укокошит», — в заключение выразил надежду Эшер. Таким образом, интерферотрон под покрывалом дожидался, когда им сможет заняться Макналти, а, если верить прогнозам главного врача, произойти это могло не раньше чем через три недели.
Морис был доволен результатами своих трудов. Если бы первые испытания под наблюдением Стива прошли успешно, то после окончательной сборки интерферотрон в своем новом воплощении представлял бы собой плоский металлический чемоданчик с шифрующим замком. В прошлое ушла куча датчиков: их роль выполнял кусок металлизированного синтетического полотна, в структуру которого Морис удачно внедрил все необходимые зондирующие элементы. Теперь вместо того, чтобы проявлять ловкость жонглера, достаточно было просто подбросить вверх полотно, которое тут же раскрывалось куполом на высоте десяти футов над землей. Храниться оно должно было в небольшой нише внутри корпуса, а запасной кусок предусмотрительно вкладывался в выемку на дне. После включения интерферотрон показывал бы уже не сетку ячеек (хотя возможность такой демонстрации оставалась), а окружающую местность в радиусе двадцати ярдов. Оператору полагалось выделить интересующие кусок территории или объект, а затем в возникавшем на экране хитросплетении траекторий выбрать необходимые. Интерферотрон по-прежнему воссоздавал прошлое или показывал будущее. Функции же изменения трасс и воздействия на отдельные ячейки были запрятаны достаточно глубоко: на этом настаивал Эшер, опять-таки из соображений безопасности. Морис, соглашаясь с изобретателем, все-таки не мог понять, от кого или чего Густав оберегает интерферотрон, — остатки населения планеты, на его взгляд, явно не могли представлять никакой угрозы.
«Как будто все вокруг — сплошные профессора физики. Даже полиция не могла разобраться в этой вещи, которая, собственно, для нее же и предназначалась. Интересно, встречу я хоть одну живую душу в Оливаресе?» — размышлял Морис при взлете. Он сидел в правом сиденье, — кабина неизвестно зачем имела два места для пилотов, хотя при желании весь земной шар можно было бы облететь на гравитоплане за шесть часов. Перед ним на информационном табло выстраивался рельеф гор: в отличие от кабриоджета, здесь показывались не устаревшие картографические данные, а реальная местность. Вейвановский выбрал скорость 200 миль в час и высоту полета в три мили, что, как он полагал, должно было обезопасить его от всяких случайностей в виде неожиданно возникающих горных пиков. В этом темпе он должен был достичь Оливареса спустя полчаса. За время своей жизни в Тупунгато Морис не проявлял интереса к существованию других колоний, полагая, что на незатопленных территориях должно было набраться как минимум с десяток поселков. Однако по восточную сторону он за двадцать минут полета насчитал всего два. Из интереса он переключил табло в режим индикации человеческих организмов и удивился, увидев, что оба селения безлюдны.
«Ваш кофе», — перед Морисом в низком поклоне стояла стюардесса с подносом в руках. Вейвановский пробормотал слова благодарности и взял чашку. В этот миг стюардесса с подносом исчезла, а у Мориса потемнело в глазах и сперло дыхание. Он судорожно схватился обеими руками за горло. «Отсутствие психонастройки», — тревожно замигало табло. Состояние полуобморока продолжалось секунд пять, после чего вновь возникшая чашка упала Вейвановскому на брюки, обильно залив их кофе: экипажам гравитопланов в рейсе полагался мощный заряд бодрости. Морис выругался и, стряхивая капли жидкости, приник к карте: этот опасный участок был практически на окраине Оливареса. Неужели в городе люпусы начали выходить из строя? По правилам психотехники, в любом случае должна была обеспечиваться минимальная напряженность поля, даже если бы перестали работать девять десятых психостанций, тогда как один люпус перекрывал участок площадью в двадцать квадратных миль.
Гардероб Вейвановского был весьма скромен, — брюки военного покроя входили в число немногих прочных предметов одежды, сохранившихся от прежних времен, а качество автоматической стирки давно уже оставляло желать лучшего. Поэтому, притормозив гравитоплан в центре Оливареса, Морис запросил люпус о том, где в городе имеются антикварные магазины готового платья и обуви. Получив список адресов, он начал их систематический облет.
На улицах Оливареса кипела деятельность элементалов, вырвавшихся наружу в результате пробоев в психосреде: возле домов суетились толпы троллей, гоблинов и гномов. У входа в первый магазин, куда направился Морис, происходило нечто вроде массовой манифестации кобольдов, и он решил немного изменить свой план. Подняв гравитоплан высоко вверх, Вейвановский начал облет самых высоких зданий в городе, — поручение Эшера поневоле пришлось выполнять первым. Покружив пару минут, Морис заметил на верхушке девятиэтажного небоскреба небольшой нарост пирамидальной формы и посадил машину рядом с ним. Он выкатил из багажного отсека транспортную тележку, открыл люк и сошел по трапу прямо к пирамидке, под прочными стенками укрывавшей действующий люпус. Психостанции традиционно размещались на возвышенностях, — Морис прикинул, что еще штуки три в Оливаресе он обязательно должен был найти. Защиты от посторонних посягательств люпусы практически не имели: никому и в голову не приходило, что их могут украсть или пытаться повредить. Поднатужившись, Вейвановский отбросил набок защитную надстройку. Перед ним во всей наготе предстал люпус — последний оплот цивилизации, один из скромных тружеников, в меру своих возможностей обеспечивавших существование и досуг вымирающей человеческой расе. Люпус имел вид непроницаемо черного конуса высотой два фута. Морису раньше никогда не доводилось воровать психостанции: схватившись за край основания, он еле-еле смог ее приподнять. Похоже, конструкторы применили особое внутреннее уплотнение, что сократило габариты люпуса при неизменном весе, который Вейвановский оценил в фунтов двести пятьдесят-триста. Подогнав тележку, Морис слегка наклонил психостанцию и просунул в образовавшуюся щель полозья подъемника, после чего вращением рукоятки домкрата немного приподнял люпус над поверхностью крыши. Затем он накренил тележку, и черный конус плавно съехал на ее площадку. Вскоре психостанция стояла в багажном отделении гравитоплана — не без обильно пролитого пота и проклятий, особенно активно исторгавшихся, когда Морис заталкивал свой груз наверх по трапу.
Несколько минут рыскания над Оливаресом выявили едва заметную шишку на площадке одиннадцатиэтажного дома, стоявшего в шести милях от точки, где был обнаружен первый люпус. Вейвановский потерял еще фунт веса, но багажный отсек пополнился новой добычей. Через полчаса поисков гравитоплан был нагружен еще четырьмя пси-станциями — больше, чем ожидал найти в городе Морис. Эшер не уточнял, какое число люпусов ему понадобится для создания требуемой напряженности психического поля, сказав только: «Чем больше, тем лучше». Подлетев к антикварной одежной лавке, Вейвановский удовлетворенно заметил, как испарились элементалы: имея за спиной шесть психостанций, можно было рассчитывать на отсутствие всяких сюрпризов. В лавке Морис, не обращая внимания на вопли протеста со стороны автоматики и угрозы вызвать полицию, полностью заархивировал весь товар до размеров небольшого пакета и забросил в гравитоплан. То же самое он проделал еще в двадцати магазинах, пяти винотеках, букинистических салонах и одном весьма обширном историко-архивном супермаркете. Багажное отделение при этом заполнилось едва ли на треть.
На вылете из Оливареса Морис из чистого любопытства включил индикатор присутствия людей и узнал, что в разоренном им городе осталось еще семь жителей, сбившихся в плотную кучку на северной окраине. Разоренном в полном смысле слова, так как почти вся архитектура Оливареса была хореоматической и без люпусов мгновенно развалилась, не говоря уже о том, что усилиями гостя из Тупунгато население планеты вполне могло сократиться на тех самых семь человек, оказавшихся без психополя. Вейвановский не ощутил ни малейшего сожаления по этому поводу: один-два люпуса еще кое-где работали, а их местоположение горожане, если им хватало сообразительности, могли определить сами по сохранившимся высотным постройкам.
