Терри Пратчетт - Благие знамения
Высокий игрок даже не подумал нажать на кнопку.
— В чем дело? — раздраженно спросил Большой Тед. — Давай, жми на «Д». Элвис Пресли умер в 1976 году.
— МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ЭТОТ ВОПРОС, — сказал высокий байкер в шлеме. — Я ЕГО И ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОНУЛ.
Сидящая за столом троица мигом обернулась. Первой заговорила Рыжая.
— Когда ты пришел? — спросила она.
Высокий мужчина подошел к их столику, покинув удивленных байкеров и даже не забрав свой выигрыш.
— Я ВСЕГДА ЗДЕСЬ, — сказал он, и его глухой голос прозвучал как ночное эхо, холодный и тяжелый отзвук, мрачный и безжизненный. Если бы его голос превратился в камень, скорее всего, в древнюю могильную плиту с вырезанной на ней надписью: имя, фамилия и две даты.
— Твой чай остыл, владыка, — сказал Голод.
— Уже давно, — подтвердила Война.
Сверкнула молния, и почти сразу раздался низкий раскат грома.
— Очаровательная погодка для нашего дела, — сказал Мусор.
— ДА.
Байкеры у игрового автомата все больше озадачивались таким поворотом событий. Следуя за Большим Тедом, они притащились к столику и глазели на четырех чужаков.
От их внимания не ускользнул тот факт, что на куртках четырех незнакомцев красовалась надпись «АНГЕЛЫ АДА». Явная фальшивка, туфта: слишком уж они были чистыми, да и никто из этой четверки, судя по всему, никогда не ломал кому-нибудь руку просто потому, что день воскресный, а по телику не показывают ничего хорошего. К тому же одна из них вообще была женщиной, а женщинам полагалось ездить на багажниках мотоциклов — но эта рыжая нахально раскатывала на своем собственном, словно имела на это какое-то право.
— Значит, Ангелы Ада? — саркастически спросил Большой Тед. Чего настоящие «Адские Ангелы» терпеть не могут, так это мотоциклистов-любителей.[138]
Чужаки кивнули.
— Какие красавчики. Просто из книжки вышли!
Высокий незнакомец взглянул на Большого Теда. Затем встал из-за стола. Это было сложное телодвижение: если бы на берегах ночи стояли шезлонги, они бы раскрывались именно так.
Казалось, он раскладывался целую вечность.
Черный шлем полностью закрывал его лицо. И сделан он был, как заметил Большой Тед, из зеркального пластика, в котором видно лишь твое отражение.
— ИЗ КНИЖКИ, — сказал он. — ОТКРОВЕНИЕ, ГЛАВА ШЕСТАЯ.
— Стихи со второго по восьмой, — с готовностью добавил парень в белом.
Большой Тед окинул всех четверых сердитым взглядом. Его нижняя челюсть начала угрожающе выпячиваться, а на виске расчирикалась голубая жилка.
— И как же это понимать? — опять спросил он.
Кто-то дернул его за рукав. Это был Свинопас. Его грязное лицо приобрело землистый оттенок.
— Понимай так, что у нас неприятности, — тихо сказал Свинопас.
И тогда рука высокого незнакомца в бледной мотоциклетной перчатке взмыла вверх и приподняла забрало на шлеме, а Большой Тед вдруг впервые почувствовал, что ему хотелось бы прожить свою жизнь получше.
— Господи Иисусе! — простонал он.
— Я думаю, Он может появиться с минуты на минуту, — поспешно сказал Свинопас. — Наверное, ищет, где припарковать свой байк. Давайте пойдем отсюда… в молодежный клуб вступим…
Непроходимое невежество Большого Теда служило ему и щитом, и оружием. Он не двинулся с места.
— Ни фига себе! — потрясенно воскликнул он. — И правда, «Ангелы Ада».
Война приветствовала его ленивым взмахом руки.
— Да, это мы, Большой Тед, — сказала она. — Патентованные.
Голод кивнул.
— Старая команда, — сказал он.
Загрязнение сдернул свой шлем и тряхнул длинными белесыми волосами. Его взяли в команду на место Чумы, которая удалилась на покой в 1936 году, бормоча что-то насчет пенициллина. Знала бы старушка, какие возможности таит будущее…
— Другие обещают, — сказал он, — а мы выполняем.
Большой Тед посмотрел на четвертого Всадника.
— А вот тебя я уже видел, — сказал он. — Ты был на обложке того альбома, ну, того, забыл какого. Я даже раздобыл кольцо с твоей… твоей… в общем, там печатка в виде твоей головы.
— ГДЕ Я ТОЛЬКО НЕ БЫВАЮ.
— Ни фига себе. — Широкое лицо Большого Теда сморщилось от непривычной умственной работы. — И какой марки у вас байки? — поинтересовался он.
Над карьером бушевала гроза. Сильный ветер кружил привязанную к веревке старую покрышку. Порой плохо закрепленный лист железа с грохотом вырывался из остова скособочившегося домика на дереве и уносился вдаль.
Трое Этих внимательно поглядывали на Адама. Он словно вырос. Сидевший рядом Барбос тихо рычал. Он думал обо всех запахах, которые потеряет. В Преисподней не пахнет ничем, кроме серы. А здесь, здесь… короче, в Преисподней нет ни одной суки.
Размахивая руками, Адам расхаживал перед своими слушателями.
— И жизнь станет — сплошное удовольствие, — говорил он. — Будем ездить во всякие экспедиции. Я скоро много джунглей выращу.
— Но… но кто… в общем, кто же будет все готовить, мыть и убирать? — дрожащим голосом спросил Брайан.
— Никто этой чепухой не будет заниматься, — сказал Адам. — Вы сможете есть все, что угодно: горы чипсов, обжаренные луковые кольца — все, что душе угодно. И никто не заставит вас напяливать новую одежду или принимать ванну, если сами не захотите. Короче, никакой обязаловки. Даже в школу не надо будет ходить. В общем, никогда больше не будем заниматься тем, чем не хочется. Это будет чертовски здорово!
Луна поднялась над холмами Кукаманди. Этой ночью она светила очень ярко.
Джонни Пара Костей сидел посреди красной пустыни. Это было священное место, где незыблемо стояли две древних скалы, созданные еще во Время Сновидений.[139] Странствие Джонни Пары Костей подходило к концу. Его щеки и грудь были раскрашены красной охрой, он пел древнюю песню — звуковую карту этой холмистой местности — и рисовал копьем узоры на песке.
Он уже два дня ничего не ел и не спал. Он входил в транс, чтоб слиться с дикой землей и вступить в общение с предками.
Он был уже совсем близко.
Совсем-совсем…
Он моргнул. Удивленно оглянулся вокруг.
— Простите, голубчик, — вдруг сказал он сам себе вслух, отчетливо выговаривая слова. — Не подскажете ли вы мне, где я нахожусь?
— Это кто говорит? — спросил Джонни Пара Костей.
Его рот открылся.
— Я говорю.
Джонни задумчиво почесал затылок.
— Это как же понимать? Может, ты, приятель, один из моих предков?
— О-о! Очевидно, так, голубчик. Совершенно очевидно. В некотором роде. Итак, вернемся к моему исходному вопросу. Где я нахожусь?
— Странно как-то. Если ты один из моих предков, — продолжал Джонни Пара Костей, — то почему говоришь, будто «цветик» какой-то?
— «Цветик»?.. Ах вот оно что… Значит, Австралия, — вырвалось изо рта Джонни Пары Костей, причем последнее слово было произнесено так брезгливо, словно его нужно немедля дезинфицировать. — О Боже. Что ж, благодарю вас.
— Эй? Ты тут? — спросил Джонни Пара Костей.
Еще очень долго он сидел на песке в ожидании, но никто ему так и не ответил.
Азирафаэль отправился дальше.
Цитрон Дё-Шево был тонтон-макутом,[140] странствующим унганом:[141] за плечами у него болталась котомка, вмещавшая магические и целебные растения, останки дикой кошки, черные свечи, порошок из кожи некой сушеной рыбы, засушенная многоножка, полбутылки виски «Чивас Ригал», десяток сигарет «Ротманс» и экземпляр «Гаитянских ведомостей».
Взвесив на руке нож, он ловким взмахом отрезал голову черному петушку. Кровь залила его правую руку.
— Лоа,[142] прими меня, — нараспев забубнил он. — Добрый ангел, приди ко мне.
— Где я оказался? — спросил вдруг шаман другим голосом.
— Это ты, мой Добрый ангел? — спросил он сам себя.
— По-моему, это очень личный вопрос, — ответил он себе другим голосом. — Ангелами так просто не обзаводятся. Но в чем-то вы правы. Каждый старается в меру своих сил.
Рука Цитрона невольно потянулась к петушку.
— Не кажется ли вам, что вы выбрали весьма негигиеничное место для пикника? Готовить прямо на земле, в лесу… Неужели вы решили устроить для нас барбекю? Что это за края?
— Гаитянские, — ответил он своим голосом.
— Черт побери! Час от часу не легче. И все-таки могло бы быть и хуже. Что ж, мне пора. Ведите себя прилично.
И Цитрон Дё-Шево остался наедине с самим собой.
— В задницу эти лоа, — пробормотал он себе под нос. Некоторое время он тупо таращился в пустоту, затем дотянулся до сумки и извлек оттуда бутылку «Чивас Ригал». Существует по меньшей мере два способа превратить человека в зомби. Он решил выбрать простейший.
