Терри Пратчетт - Благие знамения
— Я думаю, вам нужно хорошенько отдохнуть, мистер Шедвелл, — заявила она не терпящим возражений тоном и повела его в спальню. Он был слишком смущен, чтобы протестовать.
— Но молодой Ньют сейчас страдает, — пробормотал Шедвелл, — в плену варварских страстей и оккультных козней.
— Ну нет, я уверена, он знает, как совладать с ними, — с живостью возразила мадам Трейси, чье представление о Ньютовых испытаниях было, вероятно, гораздо ближе к реальности, чем у Шедвелла. — И я уверена, ему не понравилось бы, как вы заморили себя работой. А теперь ложитесь и отдыхайте, а я приготовлю нам по чашечке чая.
Она исчезла, звякнув бисерными занавесками.
Шедвелл смог осознать лишь то, что его внезапно оставили одного на ложе греха, и никак не мог решить, лучше или хуже ему было бы, окажись он на ложе греха не один. Повернув голову, он пригляделся к обстановке.
Понятия мадам Трейси об эротике сложились в те дни, когда мальчики росли с уверенностью в том, что на груди женщины крепко-накрепко закреплены надувные мячи; когда никто не прыскал от смеха, если Брижит Бардо называли секс-кошечкой, и даже выпускались журналы с названиями типа «Хохотушки в подвязках». Тогда-то, в бурлящем котле вседозволенности, мадам Трейси и почерпнула идею, что мягкие игрушки создают в будуаре интимную и игривую атмосферу.
Какое-то время Шедвелл таращился на большого потрепанного плюшевого мишку, у которого выпал один глаз, но полуоторванное ухо еще держалось. Вероятно, его звали «мистер Баггинс».
Шедвелл повернул голову в другую сторону. Его взгляду явилась сумка для пижам в форме собаки или, вполне возможно, скунса. На мордочке сияла невинная улыбка.
Шедвелл издал нечленораздельный хрип.
Однако мысленно он все еще бурно переживал недавние события. Неужели ему действительно удалось провернуть это дельце? Насколько он знал, в армии никому еще не приходилось изгонять бесов. Ни Хопкинсу, ни Сифтингсу, ни Дайсману. Вероятно, такой удачи не выпадало даже ротному старшине ведьмоловов Наркеру,[128] который побил все рекорды по числу обнаруженных ведьм и колдунов. «Рано или поздно любая армия вдруг находит свое главное оружие, и теперь оно обнаружилось и у нас», — размышлял Шедвелл. Несокрушимая сила таилась, оказывается, в его руке, а точнее — в его указательном пальце…
Значит, к чертям старый принцип «Первым не стрелять». Ну, раз уж он оказался здесь, надо немного отдохнуть, а потом Силы Тьмы наконец встретят достойного противника…
Когда мадам Трейси принесла чай, Шедвелл уже мирно похрапывал. Она тактично прикрыла дверь, вполне довольная таким оборотом дела, поскольку через двадцать минут у нее должен был начаться сеанс, а отказываться от денег в наши дни просто неприлично.
Мадам Трейси во многом отличалась изрядной глупостью, но в некоторых вопросах обладала хорошей интуицией, а уж если речь шла о потустороннем общении, тут ее толкования становились просто безупречными. Ее клиентам, как она поняла, требовалась именно некая бессвязная болтовня. Они не хотели с головой окунаться в магию потустороннего мира. У них не было желания приобщиться к таинствам Измерений Времени и Пространства — они хотели просто убедиться, что покойной матушке и после смерти живется хорошо. Хотели приперчить сверхъестественным свою пресную жизнь и блюдо это предпочитали вкушать порционно — не более сорока пяти минут, под конец чай с печеньем.
Им явно не нужны были бесконечные ряды свечей, благовония, монотонные заклинания или таинственные руны. Мадам Трейси даже изъяла из колоды Таро большинство Старших Арканов, поскольку людей они огорчали.
И она убедилась, что непосредственно перед сеансом нужно поставить вариться брюссельскую капусту. Нет ничего более успокаивающего, ничего более верного уютному духу английского оккультизма, чем аромат брюссельской капусты, доносящийся из соседней комнаты.
Вскоре после полудня тяжелые грозовые облака раскрасили все небо размытыми свинцовыми оттенками. Явно приближался дождь — тяжелый, ослепляющий ливень. Пожарные надеялись, что дождь пойдет скоро. И чем скорее, тем лучше.
Они прибыли вполне своевременно, и молодые пожарные уже суетились, раскатывая пожарные рукава и поигрывая топориками; а те, что постарше, с первого взгляда поняли, что дом не спасти, и как раз прикинули, что даже дождь вряд ли помешает огню перекинуться на соседние здания, когда из-за угла вдруг вылетел черный «Бентли», подкатил к тротуару на скорости, явно превышающей шестьдесят миль в час, и, взвизгнув тормозами, остановился у самой стены книжного магазина. Ужасно встревоженный молодой человек в темных очках выскочил из машины и побежал к дверям пылающего здания.
Его перехватил один из пожарных.
— Вы владелец этого хозяйства? — спросил его пожарный.
— Не стройте из себя идиота! Я что, похож на книготорговца?
— Мне-то откуда знать, сэр. Внешность обманчива. Вот я, к примеру, пожарный. Однако, встречаясь со мной в компании, люди обычно предполагают, что я дипломированный бухгалтер или директор компании. Вот представьте меня без униформы, сэр, и скажите, какого рода занятие подходит такому человеку, как я? Только честно?
— Трепача, — буркнул Кроули и бросился в книжный магазин.
Броситься было легко, но гораздо сложнее прорваться туда; по пути Кроули пришлось увернуться от полудюжины пожарных, двух полицейских и множества весьма интересных личностей, обитающих в ночном Сохо,[129] которые вылезли на свет божий пораньше и теперь горячо спорили между собой о том, какой срез общества и почему так украсил день.
Кроули протолкался сквозь толпу. Его едва удостоили взглядом.
Затем он распахнул дверь и вступил в ад.
Книжный магазин был охвачен пламенем.
— Азирафаэль! — крикнул он. — Азирафаэль, ты… ну ты и бестолочь… Азирафаэль? Где же ты?
Никакого ответа. Только потрескивание горящей бумаги, звон бьющегося стекла на втором этаже, куда уже успел добраться огонь, да грохот валящихся балок.
В отчаянной спешке он лихорадочно обследовал магазин, пытаясь найти ангела, найти помощь.
В дальнем углу рухнула, вывалив на пол горящие книги, книжная полка. Огонь обступил со всех сторон, но Кроули не обращал на него внимания. Его левая брючина начала медленно тлеть; он охладил ее взглядом.
— Эй, Азирафаэль! Ну где ты? Ради Бо… ради Дья… ради кого угодно! Азирафаэль!
Окно магазина разбили со стороны улицы. Кроули вздрогнул и обернулся. Неожиданно струя воды, ударив прямо в грудь, сбила его с ног.
Черные очки отлетели в дальний угол комнаты и тут же превратились в кучку горящей пластмассы. Желтые глаза, прорезанные вертикальными зрачками, потеряли маскировочное прикрытие. Мокрый и дымящийся, с пепельным лицом, Кроули стоял на четвереньках в объятом огнем книжном магазине, совсем не крутой — насколько это было для него возможно, — и клял на чем свет стоит и Азирафаэля, и высший непостижимый замысел, и Верхний, и Нижний мир разом.
Опустив глаза, он вдруг увидел кое-что. Книгу. Ту самую книгу, которую девушка оставила у них в машине в среду вечером, в Тадфилде. Переплет слегка обгорел, но страницы чудесным образом не пострадали. Он поднял томик и сунул его в карман пиджака. Пошатываясь, поднялся на ноги и слегка смахнул с себя грязь.
Тут-то и обвалился потолок. Здание магазина вздрогнуло со страшной силой и сложилось, точно карточный домик, с грохотом обрушив на землю поток кирпичей, балок и прочих горящих обломков.
На улице полиция сдерживала напирающую толпу, а один из пожарных давал объяснения всем желающим:
— Да как же я мог его остановить. Должно быть, он сумасшедший. Или пьяный. Бросился в горящий магазин. Не мог я его задержать. Ну точно безумный. Бросился прямиком в огонь. Ужасная смерть. Кошмар, ужас. Бросился прямо…
И тут Кроули вышел из огня.
Полицейские и пожарные посмотрели на него, увидели выражение его лица и остолбенели.
Он же быстро залез в «Бентли», дал задний ход, выехал на мостовую, обогнул пожарную машину и покатил по Уордер-стрит навстречу сумрачному дню.
Все смотрели на стремительно удалявшуюся машину. Наконец один из полицейских очнулся.
— В такую погоду ему бы фары включить, — ошеломленно произнес он.
— Особенно на такой скорости. Опасное дело… — поддержал второй вялым, глухим голосом. Они стояли в отблесках жарко горящего книжного магазина и размышляли, что за странности творятся в мире — в мире, который до сих пор был таким понятным.
Прорезая затянутое темными облаками небо, сверкнула сине-белая стрела молнии, сменившаяся оглушительным ударом грома, и наконец хлынул ливень.
* * *Она подкатила на красном мотоцикле. Не на симпатичной красной «Хонде»; нет, ее цвет был кроваво-красным, пронзительно ярким и отталкивающим. Во всех прочих отношениях мотоцикл выглядел совершенно обычным, не считая закрепленного сбоку меча, покоившегося в ножнах.
