Сергей Шведов - На Муромской дороге
– У меня были факты, – запальчиво возразил Балабанову и Коле сотрудник известной газеты. – О дырах в Мироздании мне Философ рассказал. Ему на бутылку не хватало, вот он и продал мне информацию.
– Адрес Философа? – Не знаю я, где он живёт. Но место, где он постоянно пасётся, показать могу. – В каком смысле пасётся, он что, травоядный?
– Пьющий он, а не травоядный, – вздохнул Химкин. – Трётся он у кафе и ресторанчиков, где добрые люди всегда готовы отстегнуть червонец попавшему в беду интеллигентному человеку.
– Он что, действительно философ? – Четыре класса образования и длиннющий коридор в несколько сроков, проведённых в местах отдалённых. Классный когда-то был аферист, но спился.
– Хороши у наших журналистов информаторы, – покачал головой Гонолупенко. – Можно подумать, что у милиции лучше, – хмыкнул Коля.
В словах шоумена была, конечно, своя сермяжная правда. Сам Балабанов тоже не брезговал черпать истину из источников сомнительной свежести, однако настораживало то, что мнение людей социально и психически здоровых никого в нашей стране, видимо, не интересует, вся политика строится на основе информации, полученной от аферистов как с тюремным стажем, так и без оного, но вхожих в наши высшие сферы, из которых, если верить Гонолупенко, явственно несёт серой.
Философ оказался на трудовом посту, то бишь за столиком у кафе с романтическим названием «Парус». Балабанов, ожидавший увидеть вконец опустившегося бомжа был приятно удивлён, обнаружив человека средних лет, представительной и даже типично интеллигентской внешности, в очках, светлой рубашке и в синих поношенных джинсах. Несколько выпадали из ансамбля шлёпанцы на босу ногу, казённого образца. В таких большей частью ходят пациенты психиатрических лечебниц. Пожалуй, только похмельная дрожь конечностей выдавала в философе человека, склонного не только к рассуждениям на отвлечённые и непонятные обывателю темы, но и иным радостям жизни. Если бы этот тип заговорил бы сейчас об интервенции субвенций в сферы подверженные эрозии коррупции, Балабанов бы не очень удивился. К счастью, Философ принадлежал к иному течению любомудров, склонному к опрощению, а посему он всего лишь попросил Балабанова не загораживать солнце. Просьба эта была выражена на языке современных классиков, поклонников и последователей великого Рабаматахатраурпы.
Предъявленное милицейское удостоверение подействовало на Философа отрезвляюще, он мгновенно спустился из высоких небесных сфер на грешную землю.
– А что я в натуре сделал, гражданин начальник, Козёл сам виноват, не надо было свистеть соловьём фраеру в уши.
– Не о Козле речь, – сходу оборвал спившегося афериста Балабанов. – О дырке в Мироздании.
– Так бы сразу и сказали, – с облегчением вздохнул Философ. – А я ведь сразу смекнул, что дело нечисто. Ты прикинь, гражданин начальник, это же диверсия на уровне гражданского мышления с последующим его возвращением в лоно привычных схем, образов и трудовых отношений. Я сразу в натуре понял, что копают под основы.
– Ближе к факту, – потребовал Балабанов. – Так факта не было, а был слом сознания от трудностей земного бытия. Я, гражданин начальник, не спорю, что выпил, но не больше чем всегда. Успел даже протрезветь, а потому и захотелось добавить. А приличный человек, если ему захотелось выпить, ныне идёт в кафе или ресторан, либо пасётся около. Не прежние времена, правильно, чтобы у пивного киоска в очереди париться. Район, правда, для меня новый, я там прежде никогда не бывал, но тем больше шансов встретить сочувствие к человеку, потерявшему основу под ногами в результате качки на попавшем в шторм корабле. Меня, главное, название удивило: «Столовая номер семнадцать от треста столовых номер три». Ну, думаю, хозяева – за пятнадцать лет реформ вывеску не сменили! Однако зашёл на свою голову, хотя кошки сразу же заскребли на душе. Запах, в натуре, как в заводской столовой. Я на том заводе полтора месяца отпахал, но на всю жизнь запомнил. Сразу с порога мне бац кумачом по глазам: «Партия – наш рулевой». А у нас ведь «медведи» сейчас рулят. Ну, думаю, нет проблем – пусть себе. Столики мне показались подозрительными, сейчас таких не делают. А над теми столиками в красивой такой рамочке золотая надпись: «Вас обслуживает бригада коммунистического труда». А далее уже на простом листе бумаге чёрным по белому: «У нас самообслуживание» А за прилавком тетёха в три обхвата в грязном халате, который белым назвать можно только условно. И эта тетёха прямо в лицо мне орёт: «Куда прёшь, интеллигентская морда, очки надел, а читать не научился». А народ кругом, нет чтобы защитить товарища по социальной прослойке, ржёт как известные представители мира фауны. Тут меня обида взяла: за что, кричу, боролись, зачем великую криминальную революцию делали, чтобы, значит, каждая кухарка-пролетарка человеку, семь лет отмотавшему на зоне, в морду плевала.
– Я бы плюнул, – сказал Балабанов.
– Чего? – не понял Философ.
– Продолжайте, гражданин.
– А чего продолжать-то: подходит ко мне комса с красными повязками, на которых золотом написано «Дружинник», берёт под белы ручки и через чёрный ход, мимо мусорных баков выводит на улицу. Я, естественно, возмущаюсь, а они мне прямо в лицо « Вали отсюда, контра, а то в ГПУ сдадим». Тут меня прямо холодный пот прошиб. Даром, что поддатый, а сразу сообразил, что к чему. И, значит, дворами, переулками короткими перебежками из провала выбрался.
– Из какого провала? – Из дырки в Мироздании. Тоже ведь не первый год лаптем щи хлебаем. Кумекаем кое-что.
– А больше ты в ту столовую не ходил? – Да что я псих, что ли, гражданин начальник. Мне в нашем времени комфортнее и уютнее, пусть пролетарии туда ходят. Я тот район за три версты обхожу, у меня расхождения с диалектическим материализмом, как на платформе сознания, так и на платформе бытия.
– Тогда заходи к нам в Управление.
– Зачем? – удивился Философ.
– Я тебе годик оформлю.
– Да за что? Что я такого сделал, гражданин начальник? – За разжигание социальной розни и дискредитацию интеллигентского сословия. Ныне это называется «экстремизм». Так что следи за базаром, Философ.
По всему выходило, что спившийся аферист не врал. Уж больно подробно он всё описывал. Дружинники, это, конечно, не сотрудники НКВД в галифе и гимнастёрках, да и эпоха, описанная Философом, вроде бы не совсем та, но предчувствие подсказывало Балабанову, что напал он на верный след, который выведет его на похитителей как Мансурова, так и Полуэктова.
В эту ночь Балабанов спал спокойно, правда, он привычно проснулся в полвторого ночи, но никаких звуков, как ни прислушивался, со стороны лестницы не уловил. То ли призраки успокоились, изъяв из мира живых гражданина Мансурова, то ли их насторожила кипучая деятельность Балабанова на антисатанинском фронте.
Подполковник Оловянный встретил Балабанова со спокойствием человека, всё
уже потерявшего и более того, смирившегося с потерями. «Комсомольский агитатор» лежал на столе скомканным. Газету, видимо, пытались порвать, но во время сообразили, что сей труд столь же бессмысленен, как попытка остановить снежную лавину в растревоженных эхом горах.
– Майор, Балабанов, – начал слабым голосом Оловянный, – мне звонили из ФСБ. Вы преступник, майор, и даже более того – вы оборотень в мундире. – И что же в этом сообщении для вас стало новостью? – ласково спросил Балабанов, присаживаясь напротив парализованного начальника.
– Я вас арестую, – неожиданно воспрял духом Оловянный и даже почти воспарил над столом, как известная птица Феникс над кучкой пепла.
– У вас есть санкция прокурора? – деловито спросил Балабанов. – Об этом позаботится ФСБ`
– Улита едет, когда-то будет, – успокоил начальника Балабанов. – Вам звонил Барсуков?
– Допустим. Но и без Барсукова у нас вагон улик против вас. За поимку гражданина Балабанова партия Либеральной Свободы миллион долларов предлагает. Вы понимаете, миллион!
– Я стою дороже. Не говоря уже о ценной информации, которой я владею – она практически бесценна. Вы знаете, что подполковник Барсуков копает против нашего министра?
– Не говорите ерунды, гражданин Балабанов. Я знаю, подполковника Барсукова десять лет.
– Пойми, Оловянный, сдавая нас с Гонолупенко, ты тем самым подписываешь отставку не только министру, но и всей коллегии.
– Но и ты меня пойми, Балабанов, я не могу тебя прикрывать до бесконечности. Этот Кузякин, помощник Полуэктова, чёрт-те в чём тебя обвиняет. По его словам выходит, что ты агент шейха Мансура, засланный к нам для террористических акций. Решение о вашем с Гонолупенко аресте вот-вот будет принято. Сейчас между генералитетами, нашим и фсбшным, идёт торг, кем тебя считать, просто затесавшимся в органы случайным авантюристом или агентом шейха Мансура, на чём настаивают Кузякин и Барсуков. А меня уволят из органов, генерал мне об этом уже намекнул. Да что там намекнул, сказал открытым текстом – гнать, мол, надо таких как ты, Оловянный, из органов поганой метлой. А у меня двое детей. И пятнадцать лет беспорочной службы за плечами.
