Терри Пратчетт - Правда
— Да! Да, конечно!
— На моих весах?
— Да!
— В таком случае, молодой человек, — высокомерным тоном произнесла ему вслед госпожа Эликсир, — не забудь потом хорошенько их вымыть!
Бег Вильяма замедлился уже в конце улицы. Тащить огромные чугунные кухонные весы и полный набор гирек оказалось весьма нелегко.
Но именно в этом и крылась разгадка. В весе! Он то бегом, то шагом волок проклятый мешок, через скованный морозом ночной город, пока наконец не добрался до Тусклой улицы.
В конторе «Инфо» еще горел, свет. «Зачем торчать допоздна на работе, если все новости можно придумать днем? — подумал Вильям. — Вот у меня новости настоящие. Весомые такие новости».
Он долго барабанил в дверь «Правды», пока ему не открыл заспанный гном. Оттолкнув пораженного гнома, Вильям подбежал к своему столу и с грохотом водрузил на него мешок с весами и гирьки.
— Буди господина Хорошагору! — крикнул он. — Мы должны срочно выпустить следующий номер! А еще мне нужны десять долларов!
Хорошагора, поднявшийся из подвала в ночной рубашке, но в шлеме, не сразу понял, что от него требуется.
— Не просто десять долларов, — пытался втолковать озадаченным гномам Вильям. — А десять долларов монетами. Не сумма в десять долларов.
— Зачем?
— Чтобы узнать, сколько весят семьдесят тысяч долларов!
— Но у нас нет семидесяти тысяч долларов!
— Послушайте, одного доллара тоже хватит. В смысле, монеты, — терпеливо объяснил Вильям. — Но с десятью будет точнее, вот и все.
Десять нужных монет наконец появились из денежного сундука гномов и были тщательно взвешены. Потом Вильям открыл блокнот на чистой странице и углубился в расчеты. Гномы, затаив дыхание, словно перед ними вершился какой-то алхимический опыт, наблюдали за ним. В конце концов Вильям поднял голову. Глаза его светились так, будто он раскрыл страшную тайну.
— Почти треть тонны, — объявил он. — Вот сколько весят семьдесят тысяч долларов. Полагаю, хорошая лошадь способна везти такой груз и всадника, но… Витинари всегда ходил с тростью, вы же сами видели, У него ушла бы целая вечность на то, чтобы навьючить лошадь, а даже если бы ему удалось сбежать, он не смог бы ехать слишком быстро. Ваймс должен был догадаться! Он ведь говорил, что это неправильные факты, глупые факты!
Хорошагора уже занял свое привычное место у кассы со шрифтами.
— Жду указаний, шеф, — сказал он.
— Итак…
Вильям задумался. Он знал факты, но… что эти факты предполагают?
— Э… Набирай заголовок: «Кто подставил лорда Витинари?» А статья будет начинаться… будет начинаться… э… — Вильям смотрел, как порхают пальцы Хорошагоры, выхватывая из ящичков нужные буквы. — Э… «Анк-морпоркская Стража полагает, что по крайней мере еще одно лицо было участником…»
— Перипетии? — подсказал Хорошагора.
— Нет.
— Кавардака?
— «…Нападения, совершенного во дворце утром во вторник». — Вильям сделал паузу, чтобы гном успел набрать произнесенные слова. Он уже научился читать набираемое по пальцам Хорошагоры, танцующим над ящичками с буквами. — Ты пропустил букву «ц».
— О, извини. Давай дальше.
— Э… «Улики указывают на то, что лорд Витинари не нападал на своего секретаря, как считалось раньше, а стал свидетелем совершаемого преступления…»
Пальцы стремительно летали над ящичками. С-о-в-е-р-ш-а-е-м-о-г-о — пробел — п-р-е-с-т-у… И вдруг они остановились.
— Ты уверен? — спросил Хорошагора.
— Нет, но эта теория ничуть не хуже остальных, — пожал плечами Вильям. — Лошадь навьючили не для того, чтобы сбежать, а для того, чтобы ее обнаружили. У кого-то был план, но он сорвался. Вот в этом я практически уверен. Так, дальше, с новой строки. «Обнаруженная в конюшне лошадь была нагружена третью тонны монет, но, учитывая состояние здоровья патриция…»
Один из гномов разжег печь. Другой снимал с машины отпечатные формы прошлого выпуска новостного листка. Помещение снова оживало.
— Итого около восьми дюймов плюс заголовок, — подытожил Хорошагора, когда Вильям закончил диктовать. — Люди будут ошеломлены. Ты хочешь еще что-нибудь добавить? Госпожа Сахарисса написала статью о приеме у леди Силачии, есть еще пара коротких заметок.
Вильям зевнул. Последнее время он совсем мало спал.
— Добавляйте, — махнул рукой он.
— Кстати, когда ты уже ушел домой, пришло сообщение из Ланкра, — вспомнил Хорошагора. — Посыльный обошелся нам в пятьдесят пенсов. Помнишь, ты днем посылал сообщение по семафору? Ну, насчет змей? — добавил он, увидев лишенное выражения лицо Вильяма.
Вильям взял в руки лист папиросной бумаги. Сообщение было аккуратно записано четким почерком клик-оператора. Вероятно, это было самое странное сообщение, когда-либо переданное при помощи передовых технологий.
Король Ланкра Веренс тоже понимал, что стоимость семафорных услуг напрямую зависит от количества слов.
ЖЕНЩИНЫ ЛАНКРА НЕ ИМЕЮТ ПВТ НЕ ИМЕЮТ ОБЫКНОВЕНИЯ ВЫНАШИВАТЬ ЗМЕЙ ТЧК РОДИВШИЕСЯ ЭТОМ МЕСЯЦЕ ВИЛЬЯМ ТКАЧ КОНСТАНЦИЯ ПРУТОПЛЕТС КАТАСТРОФА ВОЗЧИК ВСЕ ПЛЮС РУКИ НОГИ МИНУС ЧЕШУЯ КЛЫКИ.
— Ха! — воскликнул Вильям. — Попались! Дайте мне пять минут, я быстренько напишу об этом заметку. Скоро мы увидим, способен ли меч правды сразить дракона лжи.
Боддони ласково посмотрел на него.
— А разве не ты говорил, что, пока правда надевает башмаки, ложь успевает весь мир обежать?
— Но это самая что ни на есть правда!
— Неужели? А где тогда ее башмаки?
Хорошагора кивнул зевающим гномам.
— Парни, можете отправляться спать. Я сам справлюсь.
Он подождал, пока все спустятся по лестнице в подвал, а потом сел на стул и достал маленькую серебряную коробочку.
— Понюшку хочешь? — спросил он, открывая коробочку и протягивая ее Вильяму. — Лучшее, что удалось придумать людям. Ватсоповский ядреный.
Вильям покачал головой.
— Господин де Словв, ради чего ты всем этим занимаешься? — спросил Хорошагора, заправляя в каждую ноздрю по гигантской порции табака.
— Ты о чем?
— На самом деле я тебе благодарен, и даже очень, — признался Хорошагора. — Благодаря твоему листку мы хоть как-то держимся. Ведь заказов с каждым днем все меньше. Похоже, скоро в каждой граверной мастерской будет своя отпечатай. А мы этим прохвостам проложили дорогу. Впрочем, они все равно рано или поздно покончили бы с нами. Ведь за ними деньги. Кое-кто из парней уже поговаривает, мол, надо продавать дело и возвращаться на свинцовые рудники.
— Вы не можете так поступить!
— Вернее сказать, это ты не хочешь, чтобы мы так поступили, — поправил Хорошагора. — И я тебя понимаю. Но мы скопили чуток деньжат. С нами все будет в порядке. Отпечатную машину мы без труда продадим. Наверняка продадим. То есть мы сможем вернуться домой с деньгами. Мы и занимались этим только ради денег. А вот ради чего этим занимаешься ты?
— Я? Ради…
Вильям замолчал. На самом деле он никогда не задумывался о том, чем хочет заниматься, а чем не хочет. Не принимал такого решения. Одно плавно переходило в другое, а потом понадобилось кормить отпечатную машину… Она и сейчас ждала, когда ее покормят. Ты работаешь изо всех сил, кормишь ее, но буквально через час выясняется, что она снова проголодалась, а в результате все твои труды оказываются в бочке номер шесть на фабрике Гарри-Мочи. И на этом неприятности вовсе не заканчиваются, а только начинаются. У него вдруг появилась реальная работа с реальными рабочими часами, но в действительности все сделанное им было не более реальным, чем песочный замок на заливаемом волнами берегу.
— Я не знаю, — наконец признался он. — Наверное, я занимаюсь этим потому, что больше ничего не умею. А теперь и вовсе не представляю для себя другого занятия.
— Но я слышал, у твоей семьи куча денег.
— Господин Хорошагора, я абсолютно бесполезный человек. Воспитан быть таким. Согласно традиции, я должен просто шляться по улицам и ждать, пока не разразится война, чтобы совершить на ней какой-нибудь безумно храбрый поступок и быстренько погибнуть. Основное наше занятие — таких людей, как я, — сохранять верность. Главным образом неким идеалам.
— Вижу, с родственниками ты не ладишь.
— Послушай, ты хочешь поговорить по душам? А вот мне этого не хочется. Мой отец — не очень приятный человек. Нарисовать картинку? Он не любит меня, я не люблю его. Если уж на то пошло, он никого не любит. Особенно гномов и троллей.
— Нет такого закона, в котором говорится, что нужно любить гномов и троллей, — заметил Хорошагора.
— Да, но должен быть закон, который запрещал бы не любить их так, как не любит он.
— Ага. Ты действительно нарисовал картинку.
